В результате, когда Полетт, наконец, достигла Менжимска, вместо того, чтобы влиться в светское общество исподволь, она очутилась в самом его средоточии. Дети с гувернерами последовали дальше, на время освободив Полетт от обязанностей матери, а от опостылевших ей обязанностей жены она освободилась уже давно. Графиня была молода, богата, хороша собой и намеревалась наслаждаться каждым прожитым днем. Ее платья несли отпечаток заграничного шика. Ее горничная Аннета умела причесывать волосы сотней разных способов, знала толк в пудре и ароматах. Ее рысаки, приобретенные покойным графом Кристобалем, ценившим лошадей много выше жены, шутя могли выиграть любой забег.
Ни в чем не нуждаясь, ни о чем не сожалея, Полетт была мила и приветлива. Благодаря Женечке Алмазовой прошел слух, будто графиня ищет мужа. Было ли это правдой или нет, но сплетня исправно подогревала всеобщий интерес к Полетт: с нею хотели дружить, ее бальная карточка всегда бывала заполнена, ее звали на обеды и soiree[1], добивались обещания участвовать в домашних постановках и музыкальных вечерах, ни одно мероприятие, будь то открытие школы для сирот или праздничный фейерверк не обходилось без участия несравненной графини Кристобаль.
Скоро вокруг нее собрался кружок молодых мужчин, чьи шутки были остроумны, комплименты головокружительны, а щедрость граничила с сумасбродством. Утром в платье cul de paris[2] цвета прованской сирени Полетт видели на благотворительном базаре под руку с Пьеро Поцелуевым. В обед, облачившись в амазонку полуночно-синего бархата, графиня мчалась наперегонки с Мишелем Карауловым. Вечер блистательная Полетт проводила в опере в компании Серго Верхоглядова, который не запомнил ничего из происходящего на сцене, потому как смотрел исключительно в вырез robe a la francaise[3] своей спутницы. На другой женщине это платье выглядело бы обычным нарядом, однако пышные формы графини делали его откровенно непристойным. Но на том Полетт не успокаивалась и еще полночи танцевала на балу у градоправителя Менжимска, даваемом в ее честь.
Однажды утром Полетт гостила у Женечки Алмазовой. Подруги расположились на крытой веранде — сплошь стекла, позолота и деревянные перемычки, такие тонкие, что оставалось лишь диву даваться, как они могут обеспечить целостность чему-либо.
Графиня проявляла удивительное терпение к щебетанию подруги и к суете, производимой ее детьми, один из которых, восьмилетний Егорушка, только что удрал от опеки нянек и теперь демонстрировал матери свою коллекцию насекомых, вытряхивая их прямо на скатерть. Вполне себе живые экспонаты в этой коллекции мирно уживались с давно почившими, поэтому каждый раз баронессу Алмазову и ее гостью ждал сюрприз. И если Полетт отделяло от коллекции некоторое расстояние, то Женечка находилась в самой гуще событий, и какой-нибудь особо бодрый жук нет-нет да и пытался совершить восхождение на руку либо падал прямиком на колени баронессы. Однако на ее лице читался лишь несомненный интерес — спартанцы могли бы поучиться у Женечки самообладанию.
В такие минуты Полетт завидовала семейному счастью подруги, замкнутому мирку ее дома, которым хозяйка правила легко и небрежно, будто дирижер своим оркестром, и который также легко пришел бы в полнейший и неминуемый упадок, отвлекись Женечка хоть на минутку.
радовалась и пугалась тому, что ее дети выросли. Радовалась потому, что мальчики были самостоятельны, а значит она могла, наконец, получить некоторую толику свободы, препоручив их заботам других, а пугалась оттого, что самостоятельность детей не предполагала участия в их достижениях. Разумеется, сыновья не стали бы вываливать на колени maman жуков и пауков. Под руководством покойного Кристобаля мальчики превратились в маленьких мужчин, преисполненных чувства собственного достоинства. На любые предложения о помощи они отмахивались, на попытки обнять или приласкать их — хмурились и скорее желали отстраниться.
Поймав взгляд подруги, Женечка, которую материнство сделало очень чуткой, заметила:
— Ты еще молода. Конечно же, тебе нужно выйти замуж и родить ребенка. Хватит с тебя сыновей, роди дочку. Будешь причесывать ее и наряжать в кружевные платьица, играть с нею в куклы, а как подрастет — делиться женскими премудростями.
Баронесса выдавала свою заветную мечту. Все пять ее беременностей завершались рождением мальчишек. Каждый следующий раз Женечка надеялась, что ей повезет, и каждый раз разрешалась очередным шалопаем на радость Алексею Михайловичу.
Пока она говорила, один из Егорушкиных экспонатов — большой переливчато-зеленый жук расправил розовые крылья и с жужжаньем устремился к свободе. Встретив на пути стекло, бедняга не понял, отчего столь близкая цель вдруг оказалась недостижима, и принялся биться в невидимую преграду с громким раздраженным жужжаньем. Егорушка, бросив остальных насекомых на попечение матери, устремился ловить беглеца. Полетт только диву давалась, какой шум могут производить мальчик и жук. Алмазова и бровью не повела, как все замужние дамы увлеченная ролью свахи:
— Вот Остроумов ради тебя готов на все. Не смотри, что он беден. Родители Игоря несметно богаты, и коли ты возвратишь их сына в лоно семьи, сделают для тебя все, что угодно. Или Мишель Караулов, наш бравый кавалергард. Он днем и ночью занят на службе, так что, обвенчавшись с ним, ты сможешь устраивать быт по собственному разумению. А если желаешь красавца, почаще улыбайся Ковалевскому. С ним можно смело отправляться на любые светские мероприятия, вы всегда будете в центре внимания. Правда, полдня Алексис проводит у зеркала, а оставшуюся половину — у портного. Или Серго Верхоглядов…
— Глядя на его лицо, я словно вновь возвращаюсь на остров Пасхи! — рассмеялась графиня.
— С лица воды не пить, — рассудительно отметила баронесса, не давая сбить себя с толку. — А Пьеро Поцелуева я и вовсе знаю с детства. Хоть теперь могу за него поручиться. Нежный, трепетный, с чистейшей душой. Он влюбился заочно в твой портрет, выкупил газетный тираж и теперь со всех стен его дома смотрит твое лицо. Да что ты смеешься, это так романтично!
— Разумеется, романтично, когда он глядит на мой портрет и томно вздыхает! — Полетт торопливо столкнула на пол мохнатую гусеницу, преодолевшую столешницу и намеревавшуюся отведать лимонад графини. — Но представь, как он станет поверять моему портрету свои неудачи на любовном фронте или того хуже хлопать им назойливых мух.
— Ну все тебе не так! Ты как принцесса из той сказки. Смотри, довыбираешься, останешься с королем Дроздобородом… Подожди, мне знаком этот взгляд. Ужели у тебя есть кто на примете?
Ответить Полетт не успела. На пороге появилась запыхавшаяся гувернантка, торопливо присела в реверансе и устремилась к Егорушке.
— Вот вы где, юный коллекционер. Так и знала, что отыщу вас подле матушки. Простите, баронесса, стоило отвлечься на миг, как моего подопечного след простыл.
— Его коллекция весьма занимательна, — из вежливости сказала Полетт, отпихивая еще одну гусеницу, на сей раз рогатую, кожисто-зеленую с яркими оранжевыми пятнами на спинке.
— Есть! Поймал! — сын повернулся к матери, держа за крыло рассержено жужжащего жука. В тот же миг, пользуясь тем, что мальчик всецело поглощен своей добычей, гувернантка его ухватила за рукав. Так они и вышли — плененный гувернанткой Егорушка с плененным Егорушкой жуком.
Едва дверь за ними затворилась, Женечка пытливо взглянула на подругу:
— Нас прервали на самом интересном месте. Открой, кто же этот счастливчик? Ну не запирайся, ты знаешь, я не успокоюсь, пока не выведаю подробности. Сама-то я давно оставила волнения позади, в моей жизни все четко и размеренно, словно внутри часового механизма. Я целиком отдалась мужу и детям. Нет-нет, не подумай, я счастлива вполне, но разве грешно желать ярких эмоций? Наши отношения с Алексеем Михайловичем давно вошли в мирное русло. Мы говорим друг другу «вы» и вежливо расшаркиваемся. Но как же мне не достает кипения чувств, бессонных ночей, крепких объятий и поцелуев, чтобы голова шла кругом. Коли мне не суждено этого испытать, позволь поволноваться хотя бы за тебя!
