Ладислав остановился прямо на грязной отмели. Сибби как ни в чём ни бывало шёл вперёд. Под рясой сверкали голые ноги в кожаных сандалиях.

— Нет, — сказал Ладислав, — вы так не пойдёте.

Сибби поднял глаза.

— Думаешь. я боюсь грязи? — спросил он.

Вместо ответа Ладислав выставил левую руку. Монах был вынужден остановиться.

Милон тоже остановился и, для порядка, бросил взгляд назад, на остваленную коляску.

Всем интересно, что теперь будет?

Ладислав отвязал плащ, встряхнул его, как хозяйка встряхивает высохшую простыню, и постелил прямо на грязную воду.

Плащ, конечно, не закрыл всю лужу. Но получилось что-то вроде мостика из ткани, влажного, но чистого.

— Прошу вас, святой человек, — произнёс Ладислав, убирая руку.,- Теперь вы не замочите ноги.

— К чему эти церемонии? — Сибби хмурился. — Мне всё равно…

— Зато мне не всё равно. Прошу вас, прошу. Вы не можетей войти во дворец грязным.

— Грязнее, чем он есть, этот двор уже не сделаешь. Его очистат только пламя. Небесное пламя. Ладно, я пойду.

Бледная нога ступила на плащ — всего в двух пальцах от герба. Ни Ладислав, ни Милон не тронулись с места.

— Всё равно вы зря устроили эти церемонии, — бормотал монах, — Мне всё равно. Я пользуюсь вашим плащом только из вежливости, и не одобряю. У вас встреча при дворе…

— Если вы обернётесь, — отозвался Ладислав, — то увидите, что я прекрасно одет для встреча при дворе.

Сибби обернулся и замер, похожий на застывшую куклу.

Ладислав стоял всё на том же месте. Но теперь у него в руках был обнажённый меч.

Это был меч для церемоний, не боевая рапира. Но когда-то такие мечи были боевыми. И даже церемониальный меч можно заточить — чем Милон и занимался всё утро.

— Что это такое? — спросил монах. — С кем вы собираетесь сражаться?

— Я не собираюсь сражаться, — ответил Ладислав, — Я собираюсь совершить правосудие.

— Вы решили перейти на сторону короля? — спросил Сибби. — Или Старой Династии? Ваше право. но время и место вы выбрали неудачно.

— Я стою на стороне чести и справедливости, — ответил юный барон, — А кому служите вы? Зелёным детям? ЗаБогу? Или кому-то ещё более чудовищному?

— Ты юн, мальчик, — ответил монах, — Ты очень очень, если думаешь, что есть кто-то чудовищнее ЗаБога.

— А вы ему служите?

— Я служу Новым Богам.

— …И поэтому занимаетесь чёрной магией? Убиваете людей и животных? Насылаете Зелёных Детей?

— А в мятеже почему не обвиняешь?

— Потому что мятеж — государственное дело, — ответил юноша, — У Уккара есть король, пусть он решает, полезны ли вы для страны. А полезны ли они для моих подданых, решаю уже я. Я — Ладислав, барон Томирский. И на мне, среди прочего, — ответственность за моих подданных. В моих владениях действует следующий закон: виновные в применении чёрной магии или зелёные дети, или тот, кто им помогает, — подлежат немедленной казни, если их вина установлена или если они сами её не отрицают. Когда я уезжал, велел послушнику обойти все деревни и зачитать. Закон — действует. И я его исполняю.

— Но мы же сейчас не у тебя в Томире, — напомнил Сибби, — Мы — в столице Уккарского королевства, в нескольких десятков шагов от королевского дворца. И я не понимаю, откуда эти смешные угрозы.

— Вы ошиблись, совсем немного, — Ладислав усмехнулся, — Сейчас вы стоите на плаще с моим гербом. А мой плащ — это тоже мои владения. Законы в этом, пусть небольшом владении, действуют те же самые. И, в соответствии с законом, я собираюсь вас допросить. В моих владениях нет места не только Зелёным Детям, чёрным магам — но и несправедливости.

Сибби посмотрел на юношу. Впервые Милон видел, чтобы на лице старого монаха отразились какие-то чувства. Похоже, только сейчас Сибби очнулся от своих

А потом он без единого слова бросился бежать в сторону дворца. Но далеко не ушёл. Ему помешали неудобная обувь и отсутствие опыта.

Ладислав одним прыжком перемахнул половину лужи и со всего размаху пнул монаха пониже спины. Тот вскрикнул и повалился на живот, словно мешок с костями. Застонал, попытался подняться — но было поздно

Второй прыжок — и Ладислав уже над ним. А в следующее мгновение юноша вонзил меч и буквально приколол монаха к раскисшему песку переулка.

— Ну что? — усмехнулся юный барон, проталкивая клинок всё глубже, — Убежать думал? Давай, расскажи, что ещё в чёрных книгах своих прочитал. Учи меня, сволочь! Учи! ВЕЧНО ВЫ ВСЕ МЕНЯ УЧИТЕ!

Сибби не ответил. Только хрипел.

— Сейчас я буду спрашивать, — продолжал Ладислав, — А ты отвечать. Думаешь, мы, люди меча, допрашивать не умеем? Да мы только и делаем, что устанавливаем истину! Молчать бесполезно, спасать тебя некому. И выбор перед тобой прост — либо ты говоришь и умираешь легко — либо молчишь и умираешь нескоро. Выбор за тобой.

Сибби приподнял голову и хитро сверкнул левым глазом.

— Я знаю, что ты можешь говорить, — сказал Ладислав.

Но Сибби. А потом вдруг застонал, но глухо и в другой, новой тональности. После стон заглох, губы раскылись и он выплюнул прочь что-то красное, похожее на губку.

Это что-то ударилось об стену и упало на песок.

Милон подошёл и потрогал его носком сапога.

— Похоже, это язык, — сообщил оруженосец, тоном человека, повидавшего и не такие страсти- Похоже, он его откусил.

Он подошёл к монаху и попробовал носком губы. Послышался стон, и изо рта хлынул поток крови.

Даже Ладиславу было видно, что глаза монаха уже закатились и стонет он бестолку.

Юный барон ждал, пока не прекратились конвульсии. Потом вытащил меч и посмотрел на оруженосца.

— Как по-твоему, сдох? — спросил он.

— Не могу знать, ваша светлость.

— Ладно, для верности, — Ладислав снова встал в позицию с широко расставленными ногами. Размахнулся, ударил — и голова проклятого монаха покатилась прочь, в воду, окрасив лужу алыми струями.

44. Квендульф, искатель приключений

Морской рассвет, солёный и прохладный. Как приятно просыпаться у моря, когда ты не в цепях и не должен грести. Только знакомый плеск смущал — так плещется вода под лодкой, и значит, снова придётся грести…

Квендульф отлично чувствовал, что на руках нет оков — но открывать глаза всё равно не хотелось. Какое-то время он так и лежал, проснувшийся, но якобы спящий.

Наконец, это ему наскучило и он поднял веки.

За окном — малиновое сияние солнца. А перед окном, в деревянной бадьё, плескался обнажённый Арад-Нинкилим. Смуглый и тонкий, с распущенными длинными волосами, похожими на ленты, он казался намного меньше, чем в одеянии мага.

— Кстати, доброе утро, — произнёс Квендульф, — Я думал, ты скромный и стеснительный.

— Я не знаю обычаев твоего народа, — ответил Арад-Нинкилим, промывая волосы, — Но думаю, между мужчинами такое нормально

— Это да. Я просто слышал, что вы, в священных городах, очень беспокоитесь о таких делах. У вас считается, что нехорошо тело показывать.

— Это так, — согласился Арад-Нинкилим, — Но мы — не в священных городах.

Он выбрался из бадьи и начал вытираться. Светлое полотенце на фоне смуглого тела смотрелось необычно.

— Если ты хочешь совершить омовение, делай это сейчас, — посоветовал маг, — Ближе к полудню пресной воды не достать. Все едят, пьют, варят.

— Спасибо за заботу, — Квендульф поднялся и сел, растирая переносицу. Кажется, вчера и не пил вчера. А если и выпил, то немного. Но голова всё равно чугунная.

Наверное, это невзгоды. Бьют по голове сильнее любого вина. Пока опасность была рядом, он не замечал этой свинцовой усталости. Но вот он впервые за много дней просыпается, не окружённый врагами. Опасность ушла, и усталость заполнила её место.

Ладно, рассуждать нечего, надо вставать. Квендульф поднялся и заковылял к бадье. Сейчас помоемся — и полегчает.

Арад-Нинкилим расчёсывая волосы деревянным гребнем. Казалось, что тёплая вода в бадье пахнет его телом. И всё равно она была лучше — прозрачная, без ила и мерзких стрекоз.