Он вышел во двор, идя к нашей старой лачуге, служившей теперь сараем.
Через некоторое время скрипнула дверь, и он вернулся с тяжелой охапкой, положив ее у очага; затем потер ладони одну о другую, зябко поежившись.
- Сейчас разведу огонь, – сказал я, хотя мы оба были одеты в плотные шерстяные кафтаны поверх туник, и мне было очень даже тепло. Вспомнив, что он только что зашел с улицы, я успокоился.
Маура не воспротивился на этот раз, хотя обычно предпочитал сам заниматься трудоемким делом, которое у него получалось гораздо быстрее. Но тогда я не обратил на это внимания.
Я аккуратно уложил сухие ветки, и после неоднократных попыток мне удалось выбить из кремня упрямую искру, потом еще одну. Пламя медленно набирало силу, и в комнате заметно потеплело. С гордостью я обернулся к хозяину, который тем временем прилег поверх одеяла, сняв сапоги. Его лицо скрывала тень от деревянных полок напротив кровати. Он скоро почувствовал, что я смотрю на него, и приподнялся, улыбнувшись:
- Так гораздо лучше.
Подвесив котелок, я быстро подогрел оставшуюся от обеда ячменную кашу, принося ему дымящуюся миску.
- Поешьте, хозяин. Вы сегодня опять весь день этими свитками занимались...
- Нет, Бан, спасибо, я не голоден, – отозвался он, положив согнутую в локте руку на верхнюю часть лица, словно заслоняя глаза от света. – Я посплю немного.
В ту же ночь я был опять разбужен громким стоном. Я вскочил со своей постели, подбежав к Маура в тревоге. Одеяло, которым я накрыл его, было отброшено в сторону, и он разметался на кровати, повторяя во сне непонятные слова. Я осторожно притронулся к покрытому мелкими капельками пота лбу и обнаружил, что хозяин горит от жара. Испугавшись, я начал звать его, но он не просыпался, продолжая метаться и дрожать, стуча зубами.
Я не знал, что делать. Во всей округе не было ни одного лекаря, и Эль-Ронта уже не было рядом, чтобы помочь. Я помнил, что в Зараке жила одна известная знахарка; но как было добраться до нее ночью и привезти назад, оставив Маура одного с Ками, которая наверняка испугается еще больше, чем я – ведь она никогда не видела его в таком состоянии?
Подойдя к очагу, я зажег лучину от догорающих веток, поставив ее в глиняный горшочек на столе. Наконец решившись взять лошадь и отправляться в соседнюю деревню, я начал быстро одеваться, готовясь будить жену.
- Не ходи... никуда, Бан. Прошу тебя, – вдруг раздался еле слышный голос.
Я снова подошел к кровати, наклоняясь над ним.
- Вам нужна помощь, – сказал я, всматриваясь в блестящее от пота лицо при тусклом неверном свете. – Я поеду в Зарак...
- Н-нет, – ответил он через силу, пытаясь справиться с дрожью. Пальцы его рук несколько раз судорожно сжались и разжались. – Не надо.
Я стоял в растерянности, не зная, подчиняться ли этим словам.
- Принеси мне... – продолжал хозяин. – ...Там, на столе... – он махнул рукой. – ...Фляжка.
Схватив лучину, я побежал в каморку, где он обычно сидел над своими свитками. Я быстро нашел в углу стола плетеную фляжку и поспешил назад.
Маура протянул руку:
- Я сам.
Он сделал несколько больших глотков с явным отвращением и втолкнул пробку обратно; затем со вздохом опустился на подушку, вытирая лицо.
- Не волнуйся, – сказал он немного окрепшим голосом. – Я, наверное, просто простудился где-то. Не надо никуда ехать.
- Хорошо, хозяин, – ответил я нерешительно. – Если вы уверены...
Он кивнул и, перегнувшись через край кровати, поднял с пола скомканное одеяло. Сняв верхний кафтан, он укрылся, а я расправил одеяло и сел рядом.
- Ты ложись, – сказал он, поворачиваясь набок. – Мне уже лучше.
- Я посижу, если вы не против. Хотя бы пока вы не заснете.
Он тепло посмотрел на меня, сказав вдруг:
- Помнишь то лето? – И продолжал, видя вопрос в моих глазах: – Когда Ильба пропал, и я стал хозяином имения. Я думал, что будет трудно... И не знал, как управлюсь со всеми делами и оставшимся имуществом. Как мне с тобой и твоим отцом обращаться... Ты, конечно, не подозревал о моих сомнениях. И вот именно поэтому, потому что ты смотрел на меня с таким полным доверием, я перестал волноваться. А потом уже было так легко, радостно, и эти солнечные дни, цветы и пчелы, и свет...
Маура умолк, улыбаясь своим воспоминаниям, а я смотрел на него с удивлением. Он задремал, и я, придвинувшись, погладил высокий лоб, отводя прилипшие пряди волос. Мне вновь захотелось обнять это тело, такое родное и знакомое, хотя я лишь изредка имел возможность ощущать его близость. Хотелось, чтобы он прислонился к моему плечу, или положил голову мне на грудь, и поведал обо всех своих горестях, позволив мне попытаться утешить его, даже если я не мог понять. Но он всегда был слишком сильным, и не стал бы обременять меня своими проблемами. Возможно, не только из-за нежелания вызывать жалость; а из-за того, что по привычке щадил меня.
Серый рассвет вполз в дом через приоткрытое окно и щель под дверью. Было как-то неуютно и сыро, и не хотелось вылезать из-под теплого одеяла. Накануне я оставил Маура после полуночи, убедившись, что он крепко спит, и постелил себе на лавке в той же передней комнате, чтобы сразу услышать, если ему что-нибудь понадобится.
В доме было тихо, и я понял, что кроме меня еще никто не проснулся; даже Эль-Нор не плакала в своей корзинке. От этого безмолвия мне стало совсем не по себе, и я, морщась, встал с жесткой постели, направляясь к кровати хозяина. Он лежал лицом к стене, свернувшись калачиком под измятым одеялом; голова его почти сползла с подушки. Я подошел на цыпочках и снова потрогал вспотевший лоб. Он уже не был таким горячим – а может, я просто очень желал себя в этом убедить. От моего прикосновения Маура все же проснулся. Его веки дрогнули, он глубоко вздохнул и открыл глаза.
- Я не хотел будить вас, простите... – прошептал я виновато, подавшись назад.
- Нет, Бан, спасибо тебе, – ответил он, поворачиваясь. – Эти сны... Мне нужно было проснуться.
Он медленно приподнялся на кровати, проводя рукой по взъерошенным волосам. Я отошел к полкам, доставая завтрак – завернутый в кусок ткани хлеб и плошки с сушеными фруктами и медом, затем поворошил кочергой и стал раздувать еще тлеющие угли в очаге, чтобы подогреть хлеб с маслом и заварить травяную настойку. Маура тем временем встал, подошел к корыту с водой и умыл лицо, а потом молча сел у стола, завернувшись в одеяло.
Этим утром хозяин выглядел особенно подавленным и несчастным, хотя он ни на что не жаловался и, как всегда, скрывал свои чувства. Он забыл вытереться после умывания, и лицо его осталось влажным, а с кончиков волос капала вода. И так он сидел, опустив глаза, словно изучая деревянную поверхность стола, испещренную мелкими трещинками и разводами. А я глядел на него, на босые ноги и худые плечи, казалось, с трудом выдерживающие тяжесть наброшенного на них одеяла, и мне все сильнее хотелось заплакать от жалости, защемившей сердце.
Я наклонился к нему, приобняв его за плечи.
- Вы идите во вторую комнату, там теплее и сквозняка нет. Поспите еще, сейчас рано ведь. Там и кровать вроде мягче... А я пойду принесу молока от соседей. У нас уже кончилось, а вам бы это хорошо было...
Маура кивнул покорно.
- Да. Да.
Я поддержал его, когда он поднялся со стула, и он позволил мне отвести его к широкой кровати за занавесью, где он обычно спал, и уложить, накрыв обоими одеялами.
- Я помогу Ками с уборкой, когда встану... – пробормотал он, едва удерживая глаза открытыми. – Ты только разбуди меня. Как только солнце поднимется...
- Хорошо, хозяин, – произнес я успокаивающе, и он наконец расслабился, зарываясь поглубже в постель и почти тут же засыпая.
Тогда я тихо покинул комнату, и до меня донесся голос жены, которая уже встала и напевала веселую утреннюю песенку, прохаживаясь с дочкой на руках.
