– Да. Вчера утром нам угрожала только одна банда убийц, а теперь их стало две. – Ник говорил очень спокойно. – Зачем ты позвонил?

– Мы ведь еще друзья.

– Ты уверен?

Трубка вспотела у Корби в руке.

– Только ты можешь мне сказать, – еле слышно ответил он.

– Ты мог отправить в тюремную больницу всех трех убийц Андрея. Вместо этого они на свободе. Ты мог нормально дать показания в полиции и поговорить с отцом Андрея. Вместо этого ты сделал так, что он теперь тоже готов нас убить.

Корби молчал.

– На нас с Арой давит полиция. Нас допрашивали еще раз. Теперь убили твоего деда, и через час я опять пойду в полицию, потому что у них снова есть вопросы. И знаешь что? Не знаю зачем, но мы продолжали нести лабуду про пистолет твоего дедушки, прикрывая твою гребаную задницу. Ты убежал из отделения и шлялся черт знает где, пока мы врали людям в глаза. А через два часа Ара позвонил мне и сказал, что ты погиб.

– Погиб? – переспросил Корби.

– Да, погиб. Ара получил ммс с твоей фоткой и перезвонил на сотовый, с которого она пришла. Твой странный новый знакомый сказал ему, что ты прыгнул с крыши с парашютом и попал под грузовик. Мы тебя похоронили, а еще через два часа узнали, что ты жив, что тебя волочило по дороге через пол-Москвы, и что ты чуть ли не герой вечерних новостей. И тогда нас второй раз дернули на допрос. – Корби слушал в оцепенении. – Ты не стоишь слез черного брата. И мне даже неинтересно, как ты оказался в месте, где убили твоего деда.

– Я не хотел, – ответил Корби. Ему показалось, что вот, вот сейчас это произойдет: Ник бросит трубку. Но этого все не происходило, и он понял, что снова должен говорить, как полчаса назад говорил за столом на Аниной кухне.

– Мои родители умерли, и я порезал вены. – Его голос сорвался. – Я ненормальный. Когда Андрей погиб, у меня стало сносить крышу. Не сразу. Сначала я просто испугался, что меня посадят. А потом у меня стало сносить крышу. Как будто все повторилось. Кровь, смерть, машины ночью. Я снова захотел покончить с собой. Прошлой ночью дед нашел черного психиатра, и тот вколол мне какую-то дрянь.

– Это правда?

– Да. Утром я сбежал из отделения, потому что снова хотел себя убить. Я прошел полквартала, а потом они меня забрали.

Ник молчал.

– Не надо меня ненавидеть, – голос Корби опять сорвался. – После смерти деда я испугался, что вас с Арой тоже могли убить. Я позвонил узнать, как у тебя дела.

– Не знаю, – сказал Ник. – Наверное, очень плохо.

– Нам нужно встретиться.

– Зачем?

– Чтобы держаться вместе. Мы в опасности, нужно что-то придумать.

– Я не уверен, что хочу тебя видеть. Извини, Корби. В какой-то момент мне слишком понравилось думать, что ты тоже умер.

Корби пришло в голову, что ситуация странным образом перевернулась. Несколько дней назад он вот так же отвергал дружбу Андрея: гнал навязчивого мальчика от себя, просил его не звонить и не появляться.

– Ник, я никому не хотел причинять боль. Я просто хотел не испытывать ее сам.

– Это пустые слова.

И Андрей тоже говорил много слов. Корби не знал, были ли они пустыми, но точно помнил, что они до него не доходили. Его отношение изменилось только тогда, когда Андрей погиб.

– Ник, как ты можешь говорить, что тебе это понравилось? Что тебе понравилась моя смерть?

Ник ответил не сразу.

– Обещай мне, что не позвонишь Аре, – сказал он.

– Почему я должен тебе это обещать? – затравленно спросил Корби.

– Потому что он может сойти с ума, если ты не оставишь его в покое. Мы все можем сойти с ума. Ты сам сказал, что сумасшедший. Твое безумие заразно. Я тоже в эти дни вспомнил, как умирала мама, и я не хочу этого больше.

Корби вдруг понял, что ему было дано почти невозможное. Это невозможное ему дали друзья. Четыре года он жил в неведении, посреди разрушения и смерти он снова стал счастливым. От ненависти, которая заставляла его бросаться даже на траву и деревья, он пришел к тому, что снова смог дышать воздухом, ходить в школу, слушать музыку, смеяться.

«А Ник? – подумал Корби. – У него умерла мать, отец медленно спивается. Ара? Он живет с матерью-кликушей, которая таскает его, чернокожего, в армянскую общину, где он никогда не будет своим. Мы все должны были быть несчастны на протяжении всех этих четырех лет. Но мы были счастливы. Пока не погиб Андрей».

– Все кончилось со смертью Андрея? – спросил он. – Вся наша дружба?

Ник молчал. Корби на глаза навернулись слезы.

– Я благодарен, – пробормотал он, – что мы были вместе. И я не могу тебе обещать, что не позвоню Аре. Потому что он и мой друг тоже, и только он может мне сказать, что не будет со мной общаться.

В трубке раздались гудки. «Все-таки Ник бросил трубку, – подумал Корби, – как он и сказал, мои слова ничего не значат». Он выронил телефон из рук и отчужденно уставился на серую пелену дождя за окном.

– Все-таки ты замочил кого-то, – сказали у него за спиной. Корби вздрогнул и обернулся. В дверях комнаты стоял Комар.

– Нет. Но лучше бы замочил. – Он сполз с кровати на пол и скорчился на коленях под серым квадратом окна. Комар прошел через комнату, поднял с пола свой мобильник, сел на край кровати рядом с Корби.

– Хочешь, покажу кое-что?

Корби посмотрел на него. Угловатые колени Комара почти касались его плеча.

– Вот. – Комар показал Корби свою левую руку. На тыльной стороне запястья были вьющиеся неровные шрамы. – У меня ничего не было. Я резал руку осколком водочной бутылки. Выпил ее, потом разбил о стену и стал резать руку.

Корби показал ему обе свои руки.

– Круто, – оценил Комар. – Длинные, и на обеих.

– Тебе кто-то помешал?

– Паша. Он нашел меня в сортире, в том, который напротив школьной библиотеки. Помнишь?

– Конечно. Самое тихое место в школе.

– Да. А тебе кто помешал?

– Я резался у себя в комнате. Меня застукал дед. Первый раз в жизни кому-то об этом рассказываю.

– Я рассказал одной девке, – вздохнул Комар, – после того, как она рассказала, как травилась таблетками. А эта сука стала надо мной ржать, сказала, что пошутила, и что такие, как я, должны сдохнуть.

– Лучше бы она сама сдохла.

– Я ответил ей то же самое.

– Почему?

– В смысле, почему я это сделал?

– Да.

– Ты уехал. Аня не дала. Родители говно. Люди суки. Мне казалось, я никому не нужен.

Корби вскинул на него глаза, и его вдруг обожгло внутри. Комар смотрел на него почти как Андрей.

– Я – первая причина, по которой ты резал вены?

Комар молча смотрел на него. То выражение ушло из его глаз. Они стали холодными, как у Ани, когда Корби разбил бинокль, как у Ника утром прошлого дня.

– Иди на хрен, – вдруг с ненавистью сказал он, вскочил и быстро вышел из комнаты. Корби остался сидеть на полу. Он вдруг ясно вспомнил момент смерти Андрея.

– Это я вам принес! Корби, ты должен… – Договорить он не успел. На него налетели преследовали, несколько секунд он с перочинным ножом в руках пытался защищать свою жизнь, а потом его сбросили с крыши.

«Это безумие, – подумал Корби. – Он же понимал, что его убивают. Как он мог думать о какой-то карточке и обо мне? Как он мог думать о нашем идиотском испытании, которое я изобрел за минуту похмельного утра, только чтобы отделаться от него?»

«Как же Комар хотел дружить со мной, что порезал вены, когда я уехал». «Ты не стоишь слез черного брата», – вспомнил Корби слова Ника. Он начал понимать, что его друзья должны были чувствовать, когда узнали о его смерти, что должен был чувствовать Андрей, когда они говорили на лестничной площадке перед флэтом «Зеленых Созданий», что чувствовали Аня, Комар и Паша, когда он уехал, не оставив ни адреса, ни телефона.

«Я хотел бы быть тем, за кого они меня принимают, – подумал Корби, – тем, кто заслуживает такой сумасшедший преданности, как та, которую мне подарил Андрей. Я хотел бы заслуживать дружбы Ары и Ника, и Комара, и Паши, и Ани. И дружбы Андрея».