Корби сидел на кожаном диванчике, смотрел в одну точку и чуть покачивался всем телом взад-вперед. Аня, Комар и Паша смотрели на него.

– Не знаю, что сказать, – сказал Паша.

– Тогда помолчи, – предложил Комар. Аня медленно села на стул напротив Корби.

– Я им про тебя не рассказала. Я все правильно сделала? – испуганно и как-то по-детски спросила она.

– Да, спасибо.

– Но ведь это не обязательно его дед, – предположил Паша. – Владелец квартиры может быть уже другой, или номером ошиблись.

– По крайней мере, мы знаем, что не Корби его зарезал, – отметил Комар. – В девять утра он крепко спал.

– Заткнитесь вы оба! – крикнула на них Аня.

В наступившей тишине Корби издал сухой смешок. Он вдруг понял, что меньше всего ждал того, что сейчас произошло. Даже весь последний час, когда мысль о смерти деда уже подкрадывалась к нему, он все еще воспринимал ее как нечто совершенно невероятное. «Теперь я последний Рябин», – опустошенно подумал он.

– Тебе что-нибудь сделать? – спросила Аня. Корби перевел на нее невидящий взгляд. – Еще осталось мартини.

– И банка пива в холодильнике, – добавил Комар.

– Не надо.

– Твой дед был ничего? – спросил Комар.

– Он говорил, что убил семнадцать человек, пока работал в КГБ. Он был жадным, грубым уродом, пресмыкался перед властью и ненавидел все современное.

– Тогда, может, неплохо, что он откинулся?

– Дурак, – обругал Комара Паша.

– Он поносил моих родителей, не давал мне денег, пытался заставить меня учиться на военного. Позавчера он разбил мне нос. Включите музыку.

Аня покрутила громкость на колонках. Снова зазвучала музыка.

– Просто не обращайте на меня внимания, – попросил Корби. – Мне надо подумать.

– Ладно, – тихо согласился Паша.

Корби отодвинул полупустую тарелку, по-ученически сложил руки на краю стола и уткнулся в них лбом. Деда зарезали. Еще один труп. Корби представил дряблую шею старика, красноватую кожу, покрытую растительностью грудь. Теперь там раны.

Это было не так, как с родителями, и одновременно очень похоже. Поверить в их смерть Корби не мог, потому что они составляли весь его мир. И поверить в смерть деда он не мог по той же причине. Это был столп.

Все эти четыре года Корби боролся с этим человеком. Он ненавидел его голос и его взгляды, терпел его мелкие пакости, ругался с ним, притворялся перед ним, клянчил у него деньги, собирался от него убежать. И вот все закончилось. После стрельбы в школе ему казалось, что звонок деду обесценивает его побег. Теперь он понял, что ошибался: это сейчас, а не тогда, был утрачен смысл всего, что связывало их. Кто-то одним движением снял с доски фигуру, с которой и против которой Корби играл четыре года. Он начал осознавать, что это означает. Он увидел себя посреди кладбища ничтожных планов, мимолетных побед и опустошающих поражений. Пугающие мысли приходили к нему одна за другой. Чего теперь стоит вся история с пистолетом? Дед был ложным свидетелем перестрелки в школе, на нем держалось все вранье, которое они рассказали полиции. Но сейчас дед мертв. А значит, правда выплывет наружу.

Кто убил старика? Корби видел здесь два варианта, один не лучше другого: либо это сделали убийцы Андрея, либо его сумасшедший отец. Скорее даже последнее, потому что убийцы не стали бы охотиться на ложного свидетеля. И если это правда, значит, отец Андрея перешел черту и ему больше ничто не мешает проливать кровь. Может, он не собирался убивать деда, но тот оказал сопротивление его громилам. Корби вполне мог такое представить.

«Он выходил из подъезда, нагруженный двадцатью пятью тысячами рублей, – попытался он переубедить себя. – На него могли напасть из-за денег. А еще он старый кагэбешник, и его смерть может быть расплатой за давние делишки».

«Ты хоть сам-то себе веришь? – спросил у Корби его внутренний голос. – Ты всерьез думаешь, что это совпадение? Совпадение, что старика зарезали через тридцать шесть часов после смерти Андрея? Совпадение, что это произошло в двухстах метрах от того места, где ты мирно спал?»

«Не верю», – ответил Корби. Ему стало совершенно не по себе. Гибель деда показывала, что все свидетели убийства Андрея находятся в смертельной опасности. «Или уже мертвы, – подумалось ему. – Кто сказал, что мои друзья дожили до этого часа? Может, я – последний? Может, я жив только потому, что убежал и отсиживаюсь там, где меня никто не будет искать?» У него внутри все похолодело. «Я же ничего не знаю, – понял он, – я уже сутки отрезан от мира. Могло случиться все что угодно». Он медленно поднял голову. В колонках играли Smashing Pumpkins. Паша мыл тарелки, Аня куда-то ушла. Только Комар по-прежнему сидел в углу и допивал свое пиво.

– Ты как? – спросил он у Корби.

Корби посмотрел на него диким взглядом.

– Мне нужен телефон.

– Городской или сотовый?

– Все равно.

Комар протянул ему свой мобильный.

– Разблокировка звездочкой.

– Спасибо. – Корби взял телефон и вышел с кухни. По дроге он услышал, что Аня в своей комнате тоже с кем-то разговаривает по телефону. Договаривается о встрече.

– Сегодня вечером, – долетело до Корби. – Да, я принесу…

Он повернул в комнату Аниных родителей. Здесь было тихо и сумеречно. Разбитый бинокль все так же лежал на кровати. Корби сел на покрывало рядом с ним. Ему было страшно. Он не знал, кому позвонит, чей голос услышит. Что, если Ара и Ник мертвы? Корби показалось, что он снова стоит в своей квартире, у телефона на кухне. Сначала будут холостые гудки, а потом трубку снимет чужой человек. А если они живы, будут ли рады его звонку, станут ли говорить? У Корби задрожали руки. Он положил телефон Комара на покрывало рядом с собой, поднял тяжелый бинокль и сжал его в обеих руках, как талисман.

Он мог позвонить Аре. Черный брат не станет кричать, обвинять. Не потому, что не сердится, а потому, что почти никогда так не делает. Он не Ник. Корби почувствовал себя отвратительным трусом. Они могли умереть, а он сидит здесь, в относительной безопасности, и прикидывает, как бы все обставить так, чтобы ему, после всего, что он сделал, не сказали недоброго слова. Ему стало тошно от самого себя. Бездумно он поднял бинокль к глазам. В единственном работающем окуляре плавала надпись: «to close». Корби перевел бинокль на окно, и из-за пелены дождя на него прыгнуло размытое изображение дальнего дома. Поплыли значения дальномера: «2300 m > 2400 m > 2500 m». Корби увидел чей-то балкон, кактус за окном, кирпичную стену. Он опустил бинокль. Ему стало только хуже. «Я сломал хорошую дорогую вещь незнакомого человека». Он положил бинокль на место и поднял телефон.

Ник снял трубку почти мгновенно. Его голос прозвучал прежде первого гудка, как будто он уже держал мобильный в руке.

– Алло.

«Живой», – подумал Корби.

– Ник, это я.

Повисла пауза.

– Моего деда убили.

Ник ответил не сразу, некоторое время в трубке был слышен только слабый звук его дыхания. Корби закрыл глаза, ожидая, что сейчас раздастся матерное слово, или просто гудки.

– Я знаю, – наконец, сказал Ник. – Мне звонил Крин. А откуда об этом знаешь ты?

– Я нахожусь в том же доме, где его убили. Я слышал, как полиция опрашивала свидетелей. – Корби заметил, что сжимает в кулак свободную от трубки руку. Он медленно расслабил пальцы и увидел, что на ладони остались следы ногтей. «Ник говорит со мной, – подумал он. – Не так, как обычно, но все-таки говорит».

– Я мог бы спросить, как ты там оказался. Но если честно, мне плевать.

– Я… – Корби хотел ответить, что знает это чувство, но не знал, как об этом сказать.

– Ты, – повторил Ник.

– …знаю, что ты чувствуешь.

– Да?

– Я тоже чувствовал равнодушие.

– Сомнительная заслуга.

– Ара тебе звонил? У него все в порядке?