Он стянул покрывало с кровати, бросил простыню и наволочку в рюкзак на общую кучу одежды. Потом переоделся сам. Грязное белье он решил оставить здесь – он обойдется без пары ношенных носков. Так, что еще? Его взгляд обратился к книжным полкам. Много не унести, поэтому Корби выхватил с полки только самое любимое: Сат-Ок «Земля соленых скал», «Артемис Фаул» Колфера, «Двенадцать стульев». С маленькго стеллажика смотрели ребра сиди-коробок. Корби нашел подписанное Гааном японское издание «Playing the Angel» Дэпеш Мод – неожиданный и щедрый подарок Короля, фронтмена «Зеленых Созданий» – и сунул его в книжку Сат-Ок.

На стене над кроватью висел его старый лук. Тетива была снята, пластик реверсивных плеч изгибался серыми дугами. Корби замешкался, глядя на оружие. Оно было красивым и благородным. Он использовал его только для спорта и помнил, какой радостью наполнялось сердце, когда пальцы легко соскальзывали с тетивы. Если бы не та несчастная свинья, которую ему в буквальном смысле подложили…

– Прости, прощай, я больше не возьму тебя. – Он наклонился к оружию, тронул его кончиками пальцев, потом снял из-под него свою любимую семейную фотографию. Он на ней был совсем маленький, сидел между отцом и матерью. Корби знал, что это паршивая фотография: мама смотрела куда-то в сторону, а в папиных глазах горели вампирские красные блики от фотовспышки, – но любил именно ее. Он положил ее вместе с ноутбуком в отделение для бумаг.

– И все? – с легким недоумением спросил он себя. Минуту он осматривал комнату. Ему пришло в голову, что в десятидневную поездку люди берут больше вещей, чем когда уезжают откуда-то навсегда.

– Все.

Застегнув рюкзак, он поставил его у двери, а сам лег животом на пол и заглянул в щель над порогом. Отсюда было видно большую часть коридора – пузырчатую пустошь линолеума, пыль под тумбочкой, ботинки. Из-под двери тянуло сквозняком, паркетные половицы все еще хранили запах сосны и цапонного лака. Корби подумал, что вот так, наверное, мир видят мыши – смотрят на все снизу вверх, а ножки кровати кажутся им башнями. Он вспомнил, что не взял, тихо встал и добавил к содержимому рюкзака электробритву и зарядку для мобильного телефона. Потом снова лег на пол. Табуретка исчезла. Старик ушел. Но этого было мало. Корби хотел точно знать, где именно комнате находится дед.

Пока он был в засаде, к нему приходили мысли о том, где жить в ближайшие дни. Была возможность, поджав хвост, вернуться к Ире, но он, само собой, не хотел так делать. Куда больше надежд он возлагал на Ника. Отец Ника был самым спокойным и милым из всех родителей, которых Корби когда-либо видел. Он пил, но тихо, никогда никому не хамил и ни с кем не дрался, слушал хэви-метал, мечтал купить какой-то особенный мотоцикл, смотрел те же фильмы, что и его сын. С ним можно было поговорить, у него можно было попросить помощи.

В памяти Корби воскресли события раннего утра. Он даже удивился, как пощечина деда выбила проблему Андрея из его головы. Вот это удар мастера. Корби хихикнул. Он обещал Аре рассказать Нику про их уговор, а сам до сих пор не знает, какую вещь можно принести на встречу. Украсть у старика вставную челюсть? Смешно. Нет. Нужен настоящий запретный плод.

Шорох, скрип шагов. Затаив дыхание, Корби наблюдал, как тапочки старика, поскрипывая и постукивая, движутся вдоль по коридору. Рябин что-то бормотал себе под нос, рваные, бессмысленные слова. Без сомнения, относящиеся к нему.

– Слабак. Убежал. Испугался. Слабак. Никогда ничего не мог.

Внезапно Корби осенило. Есть только одна вещь, которая подходит по-настоящему.

Дед пощелкал выключателем, открыл дверь туалета. Полоса света пробежала через коридор и снова исчезла. Дверь захлопнулась.

Это был шанс. Корби выскочил из своего убежища, бесшумно, но очень быстро, в два прыжка, пронесся через темный коридор, взял из ванной швабру и заложил ею дверь туалета. Старик услышал, как стукнула ручка швабры, но неправильно истолковал этот звук.

– Занято, супостат. Чего тебя понесло в ту же минуту?

Корби шмыгнул к нему в комнату и приподнял край ковра. Там лежал ключ от верхнего ящика стола. Корби никогда бы не нашел его, если бы старик не ленился сам убирать в своей комнате. Он взял ключ и отпер ящик. Деньги – три пачки тысячных купюр, стянутых банковскими резинками – лежали, прикрытые кипой счетов за квартиру. Дед получал неслабую пенсию, еще двадцать пять тысяч ему зарабатывала квартира Корби, а тратил он немного: внуку давал всего ничего, новые вещи покупал редко.

«Никаких угрызений совести, – подумал Корби, – это мои деньги». Он схватил две пачки, потом вспомнил, что сегодня семнадцатое. По восемнадцатым числам дед ездил забирать у квартиросъемщиков деньги, а значит, завтра он полезет в стол. Корби решил хитрее – вытащил из каждой пачки четверть купюр, а оставшиеся, еще довольно толстые брикетики положил на прежнее место. Потом сдвинул бумаги и заглянул в глубину ящика.

«Стечкин» был там. Его рукоятка поблескивала через щели в кобуре – оружие убийцы, пистолет палача, заряженный боевыми патронами и готовый к работе. Корби вспомнил визг свиньи, и его пробила нервная дрожь.

Он поднял «стечкин». Пушка была тяжелой; кобура могла использоваться в качестве приклада, и тогда оружие превращалось в маленький пулемет. Зажав пистолет подмышкой, Корби постарался вернуть бумаги, как они лежали до его вмешательства. Результат ему понравился – ограбление было почти незаметно. Он запер ящик и положил ключ на место.

Когда он выходил из комнаты, дед спустил воду и предпринял первую попытку открыть дверь туалета. У него ничего не вышло, но ручка швабры опасно прогнулась, и Корби понял, что рано или поздно она сломается. Пора уносить ноги. Он заскочил в ванную, схватил щетку, полотенце и зубную пасту. На ходу заворачивая «стечкин» в полотенце, он побежал к своей комнате.

– Ублюдок! – закричал старик. – Что за детские шутки?

Корби забросил рюкзак на плечо и быстро пошел к выходу из квартиры. За спиной он слышал оглушительный треск: швабра не выдержала. Впрочем, ее обломки все еще мешали деду выбраться из сортира. Корби не оборачивался – в эти мгновения он чувствовал себя героем боевика, который не оборачивается, когда слышит, как у него за спиной обрушиваются взорванные здания. На лестничной клетке он не стал дожидаться лифта и побежал вниз по лестнице. Они жили на седьмом этаже, и Корби знал, что дед не догонит его ни так, ни этак.

На выходе из дома он встретил знакомую старушку, выносившую мусор. Она с удивлением посмотрела на расшитый розочками полотенчик, который Корби сжимал в руках.

– Что-то случилось?

– Нет, – широко улыбнулся Корби. – Все просто отлично.

Он прошел три двора, потом остановился, сел на лавочку и убрал в рюкзак обернутый розочками пистолет.

– Что ты будешь делать теперь, старая калоша? Как ты меня теперь достанешь?

Чувствуя, что на губах играет такая же каверзная улыбка, как у Ары в минуту их недавнего расставания, Корби достал из кармана телефон и набрал номер Ника.

– Только не шуми, – еле слышно попросил Ник, открывая Корби. – У меня жуткий бодун.

Они обменялись рукопожатием. Ник был плотный, коренастый. На черной поношенной футболке – картинка с одного из альбомов «Металлики».

– Мне тоже было плохо, когда я проснулся. – Корби неловко зашел в узкую прихожую, скинул с плеча тяжелый рюкзак. Ник потянулся мимо него, чтобы закрыть дверь.

– Ты что, в поход собрался?

Корби, не развязывая шнурков, скинул кроссовки.

– Я бомж.

Ник замер, его серые глаза блеснули.

– На кухню.

Корби послушно прошел на кухню, крошечную, но выходившую на балкон, что увеличивало ощущение внутреннего пространства за счет кусочка внешнего. В единственной комнате одну из стен целиком занимал экран, а к потолку вместо люстры был подвешен проектор. Отец Ника был техником на частной киностудии и делал всякие особенные штуки, вроде катающихся платформ для бутафорских монстров и тому подобное. Он принадлежал к тому редкому сорту людей, которые могут одновременно работать и пить. Сейчас он спал: до Корби доносился его громкий храп с веселым мелодическим присвистом.