Ну, вот такая я.

Я не Ева, и никогда не стану такой, как она. Я никогда не пожертвую собой, это пустое и глупое благородство.

Возможно, пройдёт время, и оно остудит, залечит нестерпимо жгущую меня рану.

Возможно, Сила нашепчет мне о власти, о богатстве, о величии и славе, которые так любят ситхи, и я забуду о тебе и о своем желании.

Вероятно, к тому времени, когда мы сойдемся с тобой в поединке, я уже позабуду о то, что когда-то любила тебя.

Но здесь, сейчас!!

Ирис зарычала, стискивая кулаки до боли, до хруста.

Сейчас боль гложет меня. Сила дала мне намного больше страсти, чем я могу выдержать!

Это ложь, что я пришла тебе сказать, кто таков Дарт Акс на самом деле.

Это ложь.

Я пришла лишь для того, чтобы посмотреть на тебя.

Я долго не могла придумать причин, чтобы приблизиться к тебе, и вот Вайенс помог мне.

Я обманула саму себя и сама причинила себе страдания.

И теперь, когда я так близко от тебя, моё желание разгорается всё сильнее и пожирает мою душу.

— Ах ты, лживое существо, — пробормотал Дарт Вейдер, всматриваясь в опасные, дикие, безжалостные, безумные, яростные глаза женщины.

Он склонился над ней, сгребая её маленькое тело в охапку, и поцеловал.

Он не мог этого не сделать: странная мешанина ненависти и страсти небывалых высот, заставляющая её тело дрожать и трепетать как от невероятного напряжения и боли, обожгла и его, вцепилась, совратила, опьянила, на миг лишила памяти и разума.

Никто и никогда не дарил ему такой всеобъемлющей страсти и такого безумия. Окунись Вейдер в него, прими он его, позволь властвовать над собою, и кто знает, чем бы всё закончилось. Наверное, именно этого и хотела Ирис подспудно — ухватить его и утащить, утянуть в водоворот своего безумия, победить его сознание, перекроить чувства и мысли, и заставить его самого поверить в чувства к ней.

Он целовал её долго, медленно, выпивая бушующее в её душе пламя, и его рука, справившись с её недолгим сопротивлением, ласкала, как тогда, в темноте, а её губы, прильнувшие к нему, обжигали, словно лава.

У каждого свой Мустафар…

И лихорадочный безумный жар уходил с каждой секундой этого странного долгого, бесконечного поцелуя в адской пылающей тишине.

— Легче?

Ирис, покачиваясь, еле стояла на ногах, не смея открыть глаз. Напряжение, терзавшее её долгое время, исчезло, испарилось, и она чувствовала, что из неё словно выдернули сдерживающий душу стержень, словно оборвали натянутые стальные струны.

Бусины пота на лбу исчезли, а полыхающие щеки уже остывают, и бледность покрывает лицо.

Жёсткая рука Вейдера так же уверенно держала её, стискивая тело, но Ирис уже не хотела до безумия этих прикосновений.

— Легче, — ответила она, не раскрывая глаз, прикасаясь дрожащими пальцами к губам. — Благодарю…

Вейдер снова ухватил её, запрокинул вверх лицо и вновь поцеловал — грубо, жадно, властно, с ноткой страсти, стискивая покорное тело. Ирис приняла и этот поцелуй, в очередной раз окунаясь в горящую реку сумасшествия, жадно покусывая его губы, прижимаясь к его мощному телу, только…

— Нет, — произнесла она, и её голос, звенящий, словно кубик льда в высоком пустом бокале, раздался в тишине комнаты. — Нет.

— Нет?

Она раскрыла глаза и встретилась с его внимательным взглядом.

Он удерживал Ирис, крепко прижав к себе — с его силой и её небольшим ростом это не составляло ни малейшего труда. Пальцы его ладони, удерживающей женщину за ягодицы, хищно сжимались, выдавая его желание, но Ирис заставила его убрать руку, отпустить совсем. Он молча подчинился, и её ноги коснулись пола.

— Это страсть, — произнесла она твёрже, освобождаясь из его рук. — У нас был шанс реализовать её — тогда, когда нам обоим ничего больше не требовалось. Сейчас нет.

Сейчас она поняла, почему он сдержался тогда.

Даже страсть можно перетерпеть, если знаешь, что она пройдет, не прикоснувшись к душе. Тело умрёт, а душа вечна, и она не вспомнит прикосновений к телу.

— В другой жизни, Лорд Вейдер, — произнесла она. — Не сейчас.

Он усмехнулся, промолчав.

— Снова лжешь? — прищурившись, произнёс ситх.

— Нет, — Ирис с достоинством подняла голову, взяв себя, наконец, в руки. — Нет. Здесь и сейчас я могу стать вашим врагом или союзником, верным учеником, последователем, если призовёте. Но это… только в другой жизни.

— Ничего, я подожду, — пообещал Вейдер.

Люк, наконец, был переведён из бактокамеры в обычный медицинский отсек, и Лея навестила там брата.

Молодой джедай был практически здоров, но перед окончательной выпиской ему предстояло пройти ряд обследований. Ему ужасно надоело бездействие и то, что медперсонал носится с ним, как с маленьким ребенком. Раны больше не беспокоили, и если бы не отпечаток молнии на щеке, рассекший кожу словно плетью и оставивший широкую красноватую ленту-рубец, то ничего бы и не напоминало о той схватке.

— Лея! — сестру Люк встретил, радостно улыбаясь. Его искренняя улыбка оставалась всё такой же открытой и чистой, и Лея в который раз удивилась невероятной способности брата сохранять свой свет, даже находясь рядом с отцом, воплощением тьмы. Странно, но, казалось, Люк становится только чище и ярче рядом с ситхом. Они словно дополняли друг друга, подпитывали и усиливали способности. Великие загадки Силы…

— Ох, — только и смогла произнести Лея, обнимая брата. Его объятья показались ей крепкими, и она поглаживала машинально исхудавшие плечи, утыкаясь плечом в больничную рубашку, пряча щекочущие нос слёзы. — Вечно ты попадаешь в переделки…

— Ничего, это ничего, Лея, — Люк рассмеялся, почувствовав влагу на своем плече, и отстранил от себя сестру, вглядываясь в её лицо. — Что такое?! Слёзы?!

Лея поспешно отерла тёмные, как переспевшая вишня, глаза, таявшие прозрачными каплями, и тоже засмеялась, несмело прикасаясь к красной полосе на лице Люка.

— Я очень переживала за тебя, — произнесла она серьезно. — Отец доставил тебя в таком состоянии…

Она помолчала, припоминая те страшные мгновения, когда своей Силой тянула Люка из темноты Смерти. Он, видимо, тоже вспомнил их и пожал её пальцы.

— Я слышал тебя там, — произнес он тихо. — Ты звала меня, и я шёл на твой голос. Спасибо!

Он пожал вновь тонкие пальчики, и близнецы тихонько рассмеялись, деля одну тайну на двоих.

— Каждый раз, когда ты сопровождаешь отца, — ворчливо произнесла Лея, — ты возвращаешься полуживой!

Люк с удивлением уставился на надувшую губки сестру:

— Лея, о чём ты? Отец так же получает ранения, и если он в состоянии стоять после них на ногах, то только потому, что намного сильнее меня.

— Благодаря своим механическим рукам и ногам…

Люк с удивлением воззрился на сестру, словно видел её в первый раз в жизни.

— Лея, отец живой человек. Он так же испытывает боль, как и я. Из его ран течет такая же кровь, как моя. Не нужно думать о нём, как о бездушном роботе. Он не выказывает своих эмоций не потому, что их нет, а потому, что… иначе относится к себе и своей боли. Я думал, что ты поняла его тогда…

— Я не думаю так. Прости. Я знаю, что отец много значит для тебя, и я вовсе не хотела… Просто… просто я очень испугалась за тебя. И… До того тебя не ранили… так часто!

— Может, потому, что до этого я не бывал в таких опасных переделках? Отец идёт в самое сердце боя и связывается с самым серьёзным противником.

— И ты с ним! Он словно… натаскивает тебя!

— Что?!

Лея немного помолчала; Люк видел, что она хочет спросить о чём-то, но не решается. В глазах, полных тревоги за него, он читал какое-то недоверие, настороженность. Она всматривалась в лицо брата так, словно пыталась за его чертами разглядеть кого-то другого.

— Что такое? — удивленно произнёс Люк. — О чём ты думаешь? Что тебя беспокоит?

— Отец лечил тебя Тёмной стороной Силы, — произнесла, наконец, Лея, и плечи её обмякли, она выдохнула с облегчением и словно сбросила тяжкий груз. — Он…