Можно было бы начать компанию против Вейдера сию же минуту, распустив слушки в Альянсе о том, что его новый помощник, Фрес, иногда поигрывает сайбером алого цвета, но момент был неподходящий. Альянс праздновал очередную победу, принесенную ему Дартом Вейдером на кончике алого луча, и всякая кампания против него выглядела бы происками и интригами завистников.

Нет, эту карту Вайенс оставил напоследок.

Сейчас действовать нужно было намного тоньше и умнее…

Кроме того, неожиданные союзники Вейдера беспокоили Вайенса, и он поносил самыми погаными словами мнительного и параноидально подозрительного Палпатина, выпнувшего к чертям собачьим проектировщика секретного оружия и форсъюзера с такими редкими данными.

Вейдер сказал "Полагаю, прибегая к его услугам, Император даже не предполагал, что он чувствителен к Силе". Но так ли это? Возможно ли, что Фрес мог так долго скрываться от Императора? И было ли предательство?

А может, Император всё знал? Он ведь не был дураком, старый хитрый Палпатин. Может, потенциал Фреса напугал императора, и тот просто пожелал избавиться от опасного человека?

Сотни, тысячи раз проклинал Вайенс тот день, когда сделал Ирис разменной монетой. Неужто можно было быть таким ослом, неужто самоуверенность императора заразна?! Как можно было лишиться Ирис и её светлого гения?

И, сделав её ситхом, подтолкнув к отчаянному решению, как можно было сделать своим союзником?!

Дело было даже не в том, что она умна, и не в том, то её обретенная Сила была прекрасна и полна, и даже не в том, что любой из союзов — Палпатин-Акс или Вейдер-Фрес, — выиграли бы от обретения такого союзника.

Дело было совершенно в другом.

Путешествуя путями Силы, Вайенс тысячи раз видел одну и ту же картинку, пугающую и вселяющую надежду.

Он видел трон Императора в тронном зале, под круглым просмотровым иллюминатором, через ячейки которого свет белыми пятнами ложился на пол и ступени.

Трон пустовал, на нём не было никого, и его мог занять любой.

Но из темноты выступала Дарт София в тёмных доспехах, и тихая улыбка играла на её губах.

Она становилась по левую сторону от трона, положив свою тонкую кисть на подлокотник.

Она поддерживала нового императора.

Палпатин ждал доклада Вайенса по поводу переговоров с Вейдером долго, почти месяц. Нечасто это случалось, чтобы Император ждал и не напоминал о своем нетерпении и гневе, но сейчас явно был особый случай.

Вайенс, задержанный делами Риггеля, не мог отлучиться, а никого из моффов Палпатин слушать не хотел, хотя, несомненно, был в курсе всех сплетен и слухов, что бродили в его дворце. Но он не уточнял, не спрашивал — словно боялся услышать…

И он не призывал в нетерпении Вайенса, словно оттягивая этот миг как можно дольше…

Вайенс дождался аудиенции очень быстро, Алая Стража раскрыла перед ним огромные, высокие резные створки дверей, ведущих в покои Палпатина, и ученик ступил в пропахшую благовониями, роскошью и страхом полутьму.

Толстый роскошный ковёр ручной работы, лежащий на полу, заглушал звук шагов вошедшего, и шёлковые драпировки поблёскивали золотой вышивкой, затеняя комнату. Император не находился в кресле для аудиенций; Вайенс понял это, едва ступив в комнату. Кресло, обтянутое тонко выделанной светлой замшевой кожей, стояло вполоборота к окну у роскошного письменного стола из дорогих пород дерева, и Император в привычном алом облачении, словно политый рекой крови, недвижимой статуей замер, глядя на занимающийся над Биссом рассвет. Длинные рукава его мантии, расшитые золотом, спускались до самого пола, и казалось, что руки Палпатина висели бессильными плетьми вдоль какого-то опустошенного, смятого тела. Даже огненные волосы Палпатина, умащенные ароматическими маслами, казалось, потускнели, подёрнулись пеплом, посерели.

— Мой Император, — нерешительно позвал Вайенс, ступив ближе к Палпатину. Император чуть шевельнулся, поднял голову и обернулся к ученику, мнущемуся у входа.

— Проходи, — тихо произнёс он, рукой указывая на место подле своего стола.

Сам Палпатин двигался с заметным трудом, словно был обессилен, обескровлен или тяжко болен. Опираясь на подлокотник своего кресла, он опустился на удобное сиденье и с явным вздохом облегчения откинулся на спинку, прикрыв глаза. Вайенс заметил, как участилось дыхание Императора — он словно готовился войти в холодную воду, набирался смелости и никак не мог решиться сделать этот шаг.

Страх, пожирающий изнутри — страх перед Вейдером, рассевшимся в кресле и нетерпеливо покачивающим ногой, с металлическим стуком барабанящим по столу пальцами, страх перед внимательными, буравящими глазами, изматывал.

— Вы знали, — начал Вайенс решительно, видя, что сам Палпатин никак не осмелится начать этот разговор, — что Дарт Фрес чувствителен к Силе?

— Дарт Фрес, — простонал Палпатин, не открывая глаз, и веки его задрожали, а губы изогнулись в злом оскале. — Конечно, я знал. Не сразу, и не так давно, но я понял, да. Выскочка, явившийся из ниоткуда… обаятельный проходимец, приятный собеседник, внимательный слушатель… Однажды я вспылил и при нём сказал… намекнул… обмолвился… что больше не желаю видеть одного человека. Я долго думал, как устранить его, я работал над этим, подкупал его людей, его приближенных, и все никак не мог подобраться вплотную. Напряжённость длилась месяцами; мне надоело ждать, и я позволил себе вспылить, лишь обронив пару слов при Фресе. И на следующий день этого человека уже не было. Его не нашли по сей день — ты же уже знаешь, как Фрес может проделать такой фокус. Тогда я заподозрил, нет, понял, что он… я смотрел ему в глаза, я разговаривал с ним, спрашивал, я прикасался к нему Силой, но не чувствовал его! Я не понимал, как такое возможно; я даже подумал, что ошибся. Я долго так думал. А потом мне снова потребовались его услуги, и я прямо сказал Фресу об этом. Он ничего не ответил, лишь поклонился, но дело было сделано в кратчайшие сроки, а потом ещё и ещё… С ним было так легко… проблемы решались сам собой, и каждый его вежливый поклон обозначал мою очередную победу…

— Зачем же вы велели убить его?

Палпатин распахнул глаза, и в них засверкала ярость.

— Зачем?! — визгливо переспросил он, и рот его задрожал от ненависти. — Не было другого выхода — он предал меня! Я велел ему убить… неважно кого. Нет, не Вейдера — я не был уверен, что ручного щенка можно натравить на волка. Я велел убрать моффа. Фрес отказался. Он сказал, что это невозможно.

— Но может, — осторожно заметил Вайенс, — так оно и было? Вероятно, орешек был ему не по зубам?

Палпатин то ли засмеялся, то ли застонал и снова прикрыл больные глаза тонкими бледными веками.

— Ты же видел Фреса, — совершенно старческим голосом, так не вязавшийся с молодым, сильным телом, произнес Император. — Он похож на человека, который не может кого-то убить? Или на человека, который может признаться, что не может кого-то убить?! Не-ет, щенок просто не захотел служить мне больше. Предательство читалось в его глазах, в его жестах, в его вежливых поклонах. Я касался его, а он упрямо не поддавался, скрывая Силу. Он знал, что я знаю… и всё равно не раскрывался. Когда я велел Алой Страже убить его, он просто ушёл. Он вышел из моего дворца живым и невредимым, понимаешь? Никто не смог ему помешать. Просто ушёл… Говоришь, он теперь с Дартом Вейдером?

Ничего подобного Вайенс не говорил Императору; вообще, он надеялся, что будет первым, кто донесёт эту весть до Палпатина, кто раскроет ему глаза, но наивная надежда не сбылась.

— Да, он теперь с Дартом Вейдером, — сухо подтвердил Вайенс, испытывая некоторое разочарование. — Основные силы Альянса теперь в их руках. Я не знаю, куда смотрели члены Совета и подобные так называемые лидеры, но Дарт Вейдер теперь обладает реальной мощью. Альянс теперь — он.

— Фрес больше не скрывается, — задумчиво произнёс Палпатин, игнорируя сетования Вайенса относительно судьбы Альянса. — Он открылся Дарту Вейдеру, и старый лис признал его как равного себе. Нашёл, чем подкупить этого…