Вейдер, на миг замерев, стиснул бёдра женщины так сильно, что наутро на них наверняка останутся синяки. Наслаждение заставило его перестать дышать, и, казалось, даже сердце замерло на этот миг, а руки продолжали крепко сжимать объятия.

Потом, свалившись в измятые простыни, любовники долго отдыхали, и их руки, переплетя пальцы, лежали в подушках.

Ночь, казалось, длилась вечно.

В темноте, очнувшись от дрёмы, один из любовников находил другого, и губы их снова сливались в поцелуях, руки переплетались в объятьях. И ласки были медленными, ленивыми, потому что тела устали и были пресыщены, а страсть и возбуждение в сердцах всё никак не успокаивались. И на постели вновь разгоралась страстная возня, и стоны и горячее дыхание наполняли комнату.

— Нам завтра нужно будет снова идти в Совет.

— Я помню.

— Хватит!

— Нет!

* * *

Вайенс тоже провёл бессонную ночь, но, разумеется, совсем не по той же причине, что Ева, и, одновременно, по той же.

Ему казалось, что Ева не смотрит на Вейдера. Что она не видит его. Что она ни разу даже не попыталась приблизиться к нему, и между ними нет ничего, кроме того полуофициального диалога, сухого, как бумага. Как бумаги, о которых они говорили…

Затем Вейдер откланялся и отошел, и больше Вайенс его не видел. И Ева всё время была с ним и даже держала его под локоть.

И Вайенс улыбался всем, кто подходил к ним с Евой, и его распирало от гордости и злорадства.

В тот момент он окончательно утвердился в своей мысли о том, что Ева не думает больше о Вейдере…

Он не заметил, как ушла Ева. Когда они с Ирис пришли в зал, Ева испарилась, ускользнула, исчезла.

— Ну, и где она? — шипела Ирис сквозь зубы. Её красота не могла остаться незаметной, мужчины начали обращать внимание и раскланиваться с нею, и она была вынуждена им улыбаться.

Пробежав глазами толпу, почувствовав укол недоброго предчувствия, Вайенс увидел Вейдера — тот, скрестив руки на груди, о чем-то разговаривал с сыном, и, кажется, разговор у них был серьёзный и долгий. Люк, доказывая что-то отцу, по-мальчишески горячился, размахивал руками. Можно даже было поспорить, о чём они говорят. Наверное, Люк негодует, что Вейдер отказался от очередного предложения Акбара, или что-то в этом роде.

Присутствие Вейдера, его расслабленная поза — было очевидно, что он никуда не собирается и не торопится, — успокоили Вайенса. Спросив у кого-то о Еве, Вайенс услышал в ответ, что её видели где-то на балконе, откуда был хорошо виден салют.

— Жди меня тут, — велел он Ирис и ринулся на поиски, оставив женщину наедине с тут же окружившими её поклонниками.

К Вейдеру подошла еще и Лея и взяла отца под руку. Накрыв её ладонь своей рукой, Вейдер улыбнулся, и его страшное лицо с жёлтыми глазами приобрело белее человеческий вид.

Он с близнецами двинулся куда-то в сторону.

Вайенс перестал беспокоиться на его счет…

Но и в комнате Евы он не нашел её.

Никто ему не открывал. Прислушавшись к тишине внутри, Вайенс понял, что никого там нет, и сердце его вновь почуяло недоброе.

Когда праздник начал затихать, группы гостей поредели, а Ева так и не появилась, Вайенс, теряя остатки самообладания, бросился в крыло здания, где, располагалась комнаты, отведённые Вейдеру.

Ему указали дверь в апартаменты ситха, и Вайенс, еле переведя дух, одёрнув одежду, приведённую в беспорядок, пока он бегал между гостей, положил руку на ручку двери, и…

Он не постучал.

Он не посмел.

Прислушиваясь к тишине, он склонялся к плотно закрытым дверям, и ему слышались какие-то звуки. Кажется, у Вейдера кто-то был.

Вайенс провёл всю ночь, шагая по галерее.

Он до последнего надеялся, что Вейдер появится один и откроет свою дверь, но с каждым мигом эта надежда таяла. Снова и снова подходя к двери, Вайенс прижимался к ней и, словно животное, принюхивался, стараясь уловить аромат Евы, просочившийся в какую-нибудь микроскопическую щёлку, и из глаз его лились слёзы.

Он уверен был, что Ева там.

Под утро он задремал прямо на лестнице. Точнее, это был не сон, а какой-то коматоз, смешанный из дрёмы, лихорадочного возбуждения, обрывков мыслей и боли.

Звук открываемой двери заставил его встряхнуться, Вайенс в один миг оказался на ногах, и Ева, выходящая из комнаты Вейдера, столкнулась с ним нос к носу.

Кажется, она тоже не спала всю ночь. Её глаза покраснели, и веки чуть припухли.

И ещё — от неё пахло.

Обострившимся обонянием, как зверь, Вайенс учуял, что от Евы исходит тонкий запах интимного свидания, запах возбуждения и сладкого пота, и Орландо изо всех сил сжал зубы, чтобы не разораться в истерике тут же, на лестнице.

— Как ты могла! — выдохнул Вайенс, сжимая кулаки, и лицо его побагровело от стыда, отчаянья, и подступивших к глазам слёз. Кажется, одна капля предательски упала с ресниц, и Вайенс почувствовал, как его лицо дрожит и горит от стыда.

Ева, в утренних сумерках похожая на осенний бессмертник, — красивый, яркий, но совершенно растрепанный цветок, — с нескрываемой издёвкой глянула на Вайенса. Кажется, она позабыла свою бесстрастную ледяную маску на подушке Вейдера, и на Орландо смотрели совершенно бесстыжие, развратные глаза, а на таких строгих обычно губах блуждала довольная улыбка. Кажется, Ева даже покраснела и прикусила губку, вспомнив что-то из прошедшей ночи, но это была краска не смущения, нет. И она совершенно не смущалась от того, что Вайенс застал её у дверей ситха.

Ева кутала плечи в свою меховую накидку, но Вайенс не мог не заметить, что платье на ней порвано, но и это не трогало женщину. Сейчас ему казалось, что его отчаяние и боль, которую она причинила, только забавляют её.

— Я говорила вам об этом, — холодным голосом, так не вяжущимся с довольным видом, произнесла она. — Я говорила, что люблю Дарта Вейдера. И так будет всегда. Вы настаивали на наших отношениях — что ж, пожинайте теперь плоды вашей глупой настойчивости. Или отступитесь — я снова предлагаю вам разорвать наше соглашение.

— Чтобы ты досталась ему?! — взревел Вайенс, замахиваясь.

Но, разумеется, он не посмел ударить, хотя Ева и подставила ему с готовностью щеку. При этом из глаз исчезла мечтательная томность, и они снова стали обычными — яростными и холодными, и улыбающиеся губы, красные от ночных поцелуев, превратились в тонкую узкую белую полоску.

— Что?! Нет?! — злым голосом произнесла она, внимательно рассматривая дрожащее мокрое лицо Вайенса. По его щекам слезы уже прочертили блестящие дорожки — он рыдал, не скрывая своих чувств. — Вот поэтому-то я и пошла к нему.

Ева, оправив накидку, запахнув её поплотнее, чтобы не так бросалось в глаза разорванное платье, отвернулась от Вайенса и быстро покинула лестничный пролёт, оставив его одного беспомощно плакать от ревности и бессилия и в ярости кусать себе пальцы.

И всё-таки он любил её…

Любил эту чёртову девку Вейдера, эту проклятую стерву!

Вернувшись в свою комнату, он застал там Ирис. Нимало не смущаясь, женщина улеглась спать на его постели, и спала она обнажённой. Осторожно присев на краешек кровати, Вайенс некоторое время сидел молча, разглядывая её спокойное лицо, и по щекам его текли слезы.

Он осторожно поправил на её плече одеяло, и Ирис мгновенно проснулась, словно ожидала этого прикосновения всю ночь.

Одного взгляда ей хватило, чтобы понять, что произошло.

— Она была с ним? — быстро спросила она. Вайенс лишь кивнул.

Внезапно Ирис нестерпимо стало его жаль. Его одержимость, его боль, его жгучее, разрывающее отчаяние словно передались ей, и она на миг ощутила всю глубину пожирающей его страсти и страдания.

Это они день за днем разрывали его душу; это именно они, а не кровь Императора и не Сила сводили его с ума; это именно безответная, всепожирающая страсть нашёптывала в уши безумие, — и он делал всё, чтобы умилостивить своего бессердечного, беспощадного, глухого к его мольбам священного идола — Еву…

— Так даже лучше, — жёстко произнесла Ирис. — Поверь мне. Теперь рана окажется гораздо глубже. Этой ночью он любил её; каково же ей будет знать, что следующей ночью он, возможно, будет любить другую?