Многие говорили, что Мирабо подкуплен двором, и вперед предсказывали его мнение. Что может быть лучше подобного случая, чтобы похитить у великого оратора его популярность, предмет общей зависти! Братья Ламеты это поняли и поручили Барнаву разбить Мирабо. Правая сторона отошла, так сказать, оставляя ристалище этим двум бойцам.

Прений ждали с нетерпением. И вот они наконец открываются 14 мая (и продолжаются до 22-го). После нескольких ораторов, высказавших только предварительные соображения, Мирабо поднимается и ставит вопрос в совершенно новом свете. Война, по его словам, всегда есть дело непредвиденное; неприятельские действия начинаются прежде угроз. Король, на которого возложена забота об общественной безопасности, обязан отражать их – и война оказывается начатой прежде, нежели собрание успеет вмешаться. То же можно сказать и о мирных договорах: один король может уловить минуту, удобную для переговоров, конференций, споров с державами; собрание может только утверждать достигнутые условия. В том и другом случае может действовать один только король, а собрание может только одобрить или не одобрять его действия. Поэтому нужно, по мнению Мирабо, исполнительная власть обязана продолжать начатые неприятельские действия, а законодательная власть, смотря по обстоятельствам, будет допускать продолжение войны или требовать мира. Это мнение принимается рукоплесканиями, потому что голос Мирабо всегда вызывает их.

Но вслед за ним встает Варнав и, не обращая внимания на прочих ораторов, возражает одному Мирабо. Он признает, что действительно меч нередко обнажается ранее, нежели можно спросить мнение собрания, но утверждает, что неприятельские действия еще не суть война, что король может отражать их и в то же время известить собрание, которое тогда в качестве верховной власти объявит свои взгляды и намерения. Стало быть, вся разница – в словах, потому что Мирабо признает за собранием право не одобрить войну и требовать мира, а Варнав – право объявить войну или мир. Но в том и другом случае воля собрания обязательна, и Варнав предоставлял ему не более того, что предоставлял Мирабо. Между тем Варнава осыпают рукоплесканиями, народ выносит его на руках, и при этом распространяют слух, что противник его продался. По улицам разносят и цитируют брошюру, озаглавленную «Великая измена графа Мирабо».

Момент был решительный, каждый ждал от грозного воина усилия. Мирабо просит разрешения возражать, получает его, всходит на кафедру в присутствии громадной толпы и прямо объявляет, что не сойдет с кафедры иначе, чем мертвым или победителем. «Меня тоже носили на руках, – начинает он, – однако сегодня везде кричат о "Великой измене графа Мирабо". Мне не нужно было этого примера, чтобы узнать, что от Капитолия до Тарпейской скалы всего один шаг. Но эти удары, направляемые на меня снизу, не остановят меня в моем усилии». Вслед за этим величественным началом Мирабо объявляет, что будет отвечать одному Варнаву. «Объяснитесь, – говорит он ему, – вы предоставляете королю лишь извещать собрание о начавшихся военных действиях, а собранию одному даете право изъявлять по этому поводу национальную волю. На этом я вас останавливаю и приглашаю припомнить принятые нами принципы, согласно которым выражение национальной воли делится между собранием и королем… Предоставляя это право одному собранию, вы нарушаете конституцию, и я призываю вас к порядку… Вы не отвечаете; я продолжаю…»

Действительно, отвечать было нечего. Барнав в продолжение всей длинной ответной речи Мирабо выдерживает все его громогласные заявления. Мирабо возражает попунктно и доказывает, что его противник дает собранию не более, чем он, с той только разницей, что, ограничивая роль короля простым извещением, Барнав лишает собрание его содействия, необходимого для выражения национальной воли. Мирабо кончает упреком Барнаву за преступное соперничество между людьми, которые должны бы действовать вместе, как настоящие товарищи по оружию. Барнав в своей речи перечислил сторонников своего мнения – Мирабо, в свою очередь, перечисляет своих сторонников; в числе их он приводит людей умеренных, первых основателей конституции, говоривших французам о свободе, «когда низкие клеветники сосут придворное молоко» (тут он указывает на Ламетов, принимавших благодеяния от королевы). «Людей, – присовокупляет Мирабо, – которые до гроба будут хвалимы и друзьями своими, и врагами».

Великодушные рукоплескания покрыли голос Мирабо. В собрании имелось значительное число депутатов, не принадлежавших ни к правой, ни к левой стороне, принимавших решения под впечатлением минуты, без предвзятого намерения. Именно по их милости талант и разум получали перевес, потому что они, переходя на ту или другую сторону, составляли большинство. Барнав опять хотел ответить, но собрание не желало его больше слушать и потребовало голосования. Декрет, предложенный Мирабо и превосходно исправленный депутатом Шапелье, наконец, был принят 22 мая к общему удовольствию, так как это соперничество простиралось не далее кружка, в котором родилось, и народная партия рассчитывала на победу и с Мирабо, и с Ламетами.

Декрет облекал короля и нацию правом заключать мир, объявлять и вести войну. Королю вверялось распоряжение военными силами, он же должен был извещать о начале военных действий, созывать собрание, если оно не было в сборе, и предлагать декрет касательно войны или мира. Шапелье прибавил весьма уместную поправку, требуя, чтобы королю предоставили право формально предложить декрет и окончательно утвердить его.

Этот декрет, согласный со здравым смыслом и уже установленными принципами, возбудил искреннюю радость между приверженцами конституции и безумные надежды между врагами революции, которые вообразили, будто общественный дух изменится и им можно будет присвоить себе победу Мирабо. Лафайет, в этом случае присоединившийся к Мирабо, написал об этом Буйе, показал ему возможность спокойствия и умеренности в будущем и постарался, как он это делал всегда, примирить его с новыми порядками.

Собрание продолжало свои труды по финансовому вопросу. Они состояли в том, чтобы по возможности толковее распорядиться церковными имуществами, продаже которых, давно уже постановленной, не могли служить помехой ни протесты, ни церковные послания, ни интриги. Отнять у чрезмерно усилившегося сословия большую часть земли, по возможности лучше распределить ее, сделать таким образом землевладельцами значительное число людей из народа, доселе земли не имевшего, наконец, погасить той же операцией государственные долги и восстановить порядок в финансах – такова была цель собрания, и оно слишком живо сознавало полезность этой цели, чтобы пугаться препятствий. Депутаты постановили уже продать на четыреста миллионов государственных и церковных имуществ, но нужно было найти средство продать их, не убивая цену на них конкуренцией, то есть предложить в продажу не всё вдруг. Байи, от имени парижского муниципалитета, предложил прекрасно задуманный проект: передать имущество муниципалитетам, которые купили бы их оптом, чтобы потом по частям постепенно перепродавать. Муниципалитеты, не имея достаточных капиталов, чтобы заплатить сейчас же, должны были дать срочные обязательства, а государственные кредиторы получили бы не деньги, а билеты на имя общин, которые были бы обязаны уплачивать по этим билетам постепенно. Эти билеты, названные в прениях муниципальными бумагами, подали первую мысль об ассигнациях. По проекту Байи церковные имущества переходили из рук нынешних владельцев, разделялись между общинами, и кредиторы получали документы на муниципалитеты, а не на казну. Стало быть, обеспечение увеличивалось, так как срок придвигался ближе; от кредиторов даже зависело самим с собой расплатиться: стоило только на эти самые билеты или ассигнации купить собственную часть продаваемых имуществ. Этим было сделано много, но еще не всё. Кредиторы могли не желать обращать свои билеты в земли, из побуждений совести или по другой причине, и в этом случае билеты, не пущенные в оборот, должны были остаться у них в качестве невыкупленных залогов или долговых документов. Оставалась еще одна мера: пустить эти билеты в оборот: тогда они сделались бы настоящей монетой, а кредиторы, имея право ею платить, действительно получили бы следуемое им.