«Вследствие сего, – гласило постановление коммуны, – все холостые чиновники всех присутственных и правительственных мест в Париже, кроме директоров и их заместителей, писцы нотариусов и адвокатов, банкирские конторщики, торговые приказчики, канцеляристы и прочие могут быть потребованы в нижеследующих количествах: из двух – один; из трех – два; из четырех – два; из пяти – три; из шести – три; из семи – четыре; из восьми – четыре и т. д. Те из чиновников, которым придется идти воевать, сохранят свои места и одну треть жалованья. Никто не может отказаться. Потребованные граждане дадут знать комитету своей секции, чего недостает для их экипировки, и всё нужное будет немедленно предоставлено. Они соберутся тотчас после того для избрания офицеров и сейчас же начнут исполнять их приказания».

Но набрать войско таким насильственным способом – это еще не всё; следует позаботиться о его содержании, а для этого решили обратиться к богачам. Ведь богатые, заговорили патриоты, никак не хотят участвовать в защите Отечества и Революции; они живут себе в неге и праздности, предоставляя народу честь проливать свою кровь; надо заставить их хоть деньгами содействовать общему спасению. С этой целью сочинили принудительный заем, взимаемый с парижских граждан соразмерно доходам каждого. С доходов от тысячи до пятидесяти тысяч франков парижане должны были отдать соответствующую сумму от тридцати франков и до двадцати тысяч. Все, чьи доходы превышали пятьдесят тысяч, должны были оставить себе тридцать тысяч и отдать остальное. Движимое и недвижимое имущество лиц, не покорившихся этому патриотическому займу, подвергалось описи и продаже по требованию революционных комитетов, а сами они должны были считаться подозрительными.

Подобные меры, касавшиеся всех сословий, не могли не встретить сильного сопротивления в секциях. Мы уже видели выше, что между ними существовали разногласия и что они волновались в разной степени, смотря по тому, сколько было в каждой из них черни. Некоторые, особенно секции Кенз-Вен, Гравилье и Хлебного рынка, объявили, что от них не пойдет никто, пока в Париже еще остаются федераты и войска, получающие жалованье, так как они служат телохранителями Конвенту. Эти секции настаивали на своем из якобинизма, но многие другие – из противоположных побуждений. Огромное большинство писцов, конторщиков, приказчиков, лавочников пришли в секции и выразили свой протест против последних постановлений коммуны. К ним примкнули бывшие слуги беглой аристократии, которые принимали участие во всех агитациях; начались уличные и площадные сходки при криках «Долой якобинцев! Долой Гору!», и на этот раз революция встретила в самом Париже те же препятствия, что и в провинциях.

Марат

Тогда поднялся общий вопль против секционной «аристократии». Марат заявил, что «господа лавочники, приказчики, писцы состоят в заговоре с господами членами правой стороны, с господами богачами – против Революции; что нужно всех их арестовать в качестве подозрительных лиц и произвести их в санкюлоты, не оставляя им, чем прикрыть себе ноги».

Шометт, прокурор коммуны, сказал длинную речь, в которой оплакивал несчастья отечества, вытекавшие, по его словам, из злокозненности правителей, эгоизма богачей, невежества народа, из утомления и отвращения многих граждан, которым наскучили общественные заботы. Поэтому он предложил постановить следующее: потребовать у Конвента средств к информированию народа, преодолению эгоизма богачей и к вспомоществованию бедным; составить собрание из президентов секционных революционных комитетов и представителей всех административных ведомств; сходиться этому собранию по воскресеньям и четвергам в коммуне, для изыскания средств против опасностей, угрожавших общему делу; наконец, пригласить всех добрых граждан ходить в секционные собрания, чтобы патриотизм одерживал в секциях верх.

Дантон, всегда находчивый в трудные минуты, придумал составить две армии из санкюлотов с тем, чтобы одна пошла в Вандею, а другая осталась в Париже для обуздания аристократии. Содержать обе армии следовало за счет богачей. Чтобы обеспечить себе большинство в секциях, он предложил назначить денежное вознаграждение гражданам, терявшим время на посещение секционных собраний. Робеспьер, заимствовав мысли Дантона, развил их у якобинцев и предложил еще составить новые разряды подозрительных лиц и объявить таковыми уже не одних бывших дворян, священников или промышленников, а всех граждан, тем или другим способом выказавших свои антигражданственные склонности: их следует запереть впредь до заключения мира. Кроме того, нужно также ускорить деятельность Революционного трибунала и новыми способами противодействовать влиянию вредных газет. При помощи всех этих средств, говорил Робеспьер, можно, не прибегая к нелегальным мерам и не нарушая законов, справиться с правой стороной и ее махинациями.

Итак, все мысли стремились к одной цели: вооружить народ, экипировать его за счет богатых, даже дать ему возможность присутствовать на всех совещательных собраниях; всех врагов революции заклеймить прозванием подозрительные лица, придавая этим словам гораздо более широкое определение, нежели до сей поры; установить тесные связи между коммуной и секциями и создать для этого новое революционное собрание, которое приняло бы новые спасительные меры, иначе сказать – устроило бы восстание. Демагогическое собрание, сходившееся в епископском дворце, сначала распущенное, но теперь возобновленное по предложению Шометта в гораздо более внушительных размерах, подходило для этой цели как нельзя лучше.

С 8 до 10 мая дурные вести следовали одна за другой. Дампьер был убит. Внутренние провинции продолжали бунтовать. Нормандия почти вся была готова, по-видимому, примкнуть к Бретани. Вандейские мятежники из Туара дошли до Лудена и Монтрейля, взяли эти два города и, следовательно, почти достигли берегов Луары. Англичане высадились на берегах Бретани и, кажется, всерьез собирались присоединиться к мятежникам и напасть на столицу страны. Несколько жителей Бордо, будучи в негодовании из-за обвинений, взводимых на их депутатов, отобрали оружие у секции, в которую ушли якобинцы.

В Марселе восстали почти все секции. Возмущенные безобразиями, совершаемыми под предлогом отобрания оружия у подозрительных лиц, они собрались, сменили коммуну, передали ее власть комитету, именуемому Центральным секционным комитетом, и учредили народный суд для розыска виновных в убийствах и грабежах. Распорядившись таким образом в своем городе, они послали депутатов к секциям города Экса и постарались увлечь своим примером весь департамент. Не уважив даже комиссаров Конвента, они забрали у них бумаги и приказали им удалиться.

В Лионе также усилились беспорядки. Там секции готовы были драться с коммуной из-за того, что административные ведомства, объединившись с якобинцами, отдали приказ о сборе шести миллионов франков и шести тысяч солдат, хотели приступить к изъятию оружия у подозрительных лиц и учредили Революционный трибунал.

Таким образом, пока неприятель двигался с севера, восстание, выйдя из Бретани и Вандеи и поддерживаемое англичанами, могло обойти всю Францию через Бордо, Руан, Нант, Марсель и Лион. Эти последние известия приходили одно вслед за другим, с 12 по 15 мая, и породили мрачные предчувствия в умах Горы и якобинцев. Сделанные уже предложения возобновляются с большей яростью. Дантон, чтобы внести хоть некоторую уверенность во всеобщую сумятицу, делает два замечания: первое – что опасение лишить Париж добрых граждан, необходимых для его безопасности, не должно мешать набору, потому что в столице всё же останется пятьдесят тысяч человек, готовых каждую минуту подняться и истребить аристократов, которые осмелились бы показаться; второе – что междоусобная война не только не может подать внешнему врагу повода к надеждам, а напротив, должна наполнить его ужасом. «Монтескье, – говорит Дантон, – уже сделал это замечание, говоря о римлянах: народу, у которого все вооружены и заняты, все души закалены, все страсти обратились в яростное желание сражаться, – такому народу нечего бояться холодной наемной храбрости иностранных солдат. Слабейшая из тех двух партий, чье состязание приведет к междоусобной войне, всё еще будет достаточно сильна, чтобы истребить марионетки, которым дисциплина не может заменить огня и жизни».