А также Болотом и Брюхом. – Прим. ред.
Горе, то есть левой, якобинской стороне. На ступенях Горы помещались депутаты Парижа и те из депутатов департаментов, кто был обязан своим избранием проискам клубов, а также те, кто уже по приезде своем заразились мыслью не давать ни малейшей пощады врагам революции. Тут насчитывалось и несколько недюжинных умов, точных, строгих, положительных, которым филантропические теории жирондистов претили как пустые отвлеченности. Однако Гора еще была не очень многочисленна. Равнина в союзе с правой стороной составляла громадное большинство, сделавшее президентом Петиона и одобрявшее нападки жирондистов на сентябрьские деяния, кроме нападок личных.
После высказывания обоюдных обвинений обеих партий собрание перешло к очередным делам, но вчерашнего декрета не отменило и осталось при трех решениях:
1. Потребовать у министерства внутренних дел точного и верного отчета о состоянии Парижа.
2. Составить проект закона против лиц, призывавших к убийствам и грабежам.
3. Придумать средство окружить Конвент департаментской гвардией.
Что касается доклада о состоянии Парижа, все знали, с какой энергией и в каком духе он будет составлен, так как это было поручено Ролану. Комиссия, снаряженная по остальным двум пунктам, подавала не меньше надежд, так как вся была составлена из жирондистов и членами ее были, между прочими, Бюзо, Ласурс, Керсен.
Против последних двух проектов в особенности восстала Гора. Депутаты спрашивали, не военное ли положение и побоища Марсова поля хотят возобновить, или Конвент хочет обзавестись клевретами и телохранителями, как совсем недавно король? Одним словом, они, по справедливому замечанию жирондистов, повторяли все доводы, приводимые двором против их же лагеря.
Многие из членов левой стороны, и даже из пламеннейших, были, в качестве членов Конвента, весьма возмущены захватами, совершаемыми коммуной, и никто, помимо парижских депутатов, не защищал ее, когда на нее нападали, а это случалось каждый день. Поэтому декреты быстро следовали один за другим. Так как коммуна медлила с обновлением своего личного состава, исполнительному совету было приказано принять меры к таковому обновлению и доложить собранию в трехдневный срок. Назначили комиссию из шести членов для принятия заявления, подписанного всеми, кто сдавал какие-либо вещи на сохранение в ратушу, и для розыска этих вещей. Директории департамента, низведенной коммуною до звания простой административной комиссии, вернули все ее атрибуты и титул директории. Общинные выборы для назначения мэра, муниципалитета и Генерального совета, которые якобинцы недавно придумали сделать гласными, чтобы запугивать людей слабых, снова были сделаны секретными. Выборы, уже состоявшиеся этим способом, объявили недействительными, и секции должны были начать их заново по предписанной форме.
Наконец, было постановлено, что все арестанты, забранные не по законному приказу, будут немедленно освобождены. Это был серьезный удар по наблюдательному комитету, который свирепствовал именно против конкретных людей.
Все эти декреты были даны в первые дни октября, и коммуна, теснимая не на шутку, увидела себя перед необходимостью покориться власти Конвента. Однако наблюдательный комитет сдался не без боя. Члены его явились в собрание разгромить своих врагов. Они прямо объявили о том, что имелось в хранившихся у них бумагах. Бумаги были найдены у Лапорта, заведовавшего суммами, отпускаемыми на личное содержание короля, и, как известно, осужденного на смерть судом 17 августа. Члены наблюдательного комитета вскрыли письмо, в котором говорилось о том, во сколько обошлись некоторые декреты, изданные предыдущими собраниями. И теперь они намерены изобличить депутатов, купленных двором, и доказать подложность их патриотизма.
– Назовите их! – в негодовании воскликнули депутаты.
– Мы еще не можем указать их, – ответили члены комитета.
Тогда собрание, с целью опровергнуть клевету, тут же на месте назначило комиссию из двадцати четырех человек, не принадлежавших ни к Учредительному, ни к Законодательному собранию, и поручило ей просмотреть бумаги и представить о них доклад. Марат, изобретатель этой уловки, напечатал в своей газете, что дал сдачи роландистам за обвинение коммуны, и объявил о мнимом открытии измены жирондистов. Однако по изучении бумаг ни один из депутатов Конвента не оказался скомпрометированным, и наблюдательный комитет объявили клеветником. Поскольку, по причине их количества, комиссии неудобно было разбирать бумаги в ратуше, они были перевезены в помещение одного из комитетов собрания. Марат, лишившись таким образом материалов для своих ежедневных обвинений, очень рассердился и уверял в своей газете, что собрание сделало это, чтобы уничтожить все улики.
Положив предел безобразиям коммуны, Конвент занялся исполнительной властью и постановил, что депутаты не могут быть министрами. Дантон, вынужденный выбирать между должностями министра юстиции и члена Конвента, предпочел, подобно Мирабо, место, которое обеспечивало ему кафедру, и вышел из состава правительства, причем не сдал отчета в секретных расходах, говоря, что уже сдал таковой совету. Это было не вполне верно, но собрание поглядело на его ответ сквозь пальцы. Вследствие отказа Франсуа де Нёвшато министром юстиции стал Тара, хороший писатель и умный идеолог, прославившийся превосходной редакцией «Журналь де Пари». Серван, утомленный многотрудной должностью, приходившейся свыше не способностей его, а сил, предпочел принять начальство над обсервационной армией, которая составлялась вдоль Пиренеев. Лебрену, уже состоявшему министром иностранных дел, был временно вверен и военный портфель. Ролан, наконец, тоже подал в отставку, устав от анархии, столь противной его честным правилам и непреклонной любви к порядку. Жирондисты предложили собранию просить его остаться. Но представители Горы, а в особенности Дантон, которому Ролан беспрестанно перечил, не согласились, находя такую меру несовместной с достоинством Конвента. Дантон утверждал, что Ролан слаб и позволяет жене управлять собой; на этот упрек друзья министра ответили письмом 3 сентября и могли бы еще напомнить по этому поводу Дантону оппозицию, которую он сам постоянно встречал от него в совете. Упрашиваемый жирондистами и всеми порядочными людьми, Ролан остался министром. «Остаюсь, – писал он собранию, – потому что клевета на меня нападает и опасности ждут меня, потому что Конвент, по-видимому, желает, чтобы я остался. Я очень рад, – так оканчивал он письмо свое, – что не находят, чем попрекнуть меня, кроме союза с воплощением мужества и добродетели».
Перешли к очередным делам. Собрание разделилось на несколько комитетов: комитет наблюдательный – из тридцати членов; военный – из двадцати четырех; счетный – из пятнадцати; комитет уголовного и гражданского законодательства – из сорока восьми; комитет ассигнаций, монет и финансов – из сорока двух. Шестому комитету, наиболее важному из всех, была поручена главнейшая цель, ради которой созвали Конвент, – составление проекта конституции. Этот комитет был составлен из девяти членов, пользовавшихся известностью и почти без исключения преданных правой стороне. Философия имела между ними своих представителей в лице Сийеса, Кондорсе, Томаса Пейна, американца, недавно пожалованного во французские граждане и члена Национального конвента; представителями собственно Жиронды были Жансонне, Верньо, Петион и Бриссо, центр представлял Барер, Гору – Дантон. Читателя, вероятно, удивляет, как этот деятельный и неугомонный, но отнюдь не склонный теоретизировать трибун попал в такой сугубо философский комитет; по характеру, если не по таланту, скорее Робеспьер должен был бы занять это место. Достоверно то, что Робеспьер гораздо более желал этого отличия и был глубоко оскорблен, что его обошли. Дантона предпочли потому, что он по своим природным способностям годился на всё и еще не отделял себя от товарищей никакими неприязненными чувствами.
