Я сомневаюсь, чтобы в любом случае он так поступил, но обстоятельства благоприятствовали ему.

Всего через несколько дней, после того как мы получили известие о сражении, ко мне пожаловала Гордячка Сис. Вероятно, муж дал ей точные предписания, как себя вести, ибо она держалась очень сдержанно, тогда как я, заранее предупреждённая о её визите, постаралась принять её с как можно большим достоинством: на моём чисто вымытом лице отсутствовал даже след слёз, а единственное свидетельство траура, который я носила — чёрные подвязки, — она не могла видеть. Рядом со мной стояла Белла, таким образом я дала своему врагу редкую возможность видеть двух самых красивых женщин во всём королевстве.

Она поклонилась с такой изысканной учтивостью, что остроконечная шляпа едва не свалилась с её головы, а длинная вуаль взметнулась в стороны.

   — Ваша светлость, — сказала она, — я принесла вам дурные вести.

Уже не впервые я подумала, что английское представление о юморе не совпадает с моим собственным. Но она и в самом деле принесла ещё худшие вести, чём те, которые я уже получила.

   — Его светлость нездоров.

   — Я слышала, что он слегка ранен.

   — Я говорю не о его ране, ваша светлость. Она почти затянулась. Увы, он снова лишился рассудка и лежит совершенно беспомощный. Ваше место — рядом с ним.

Завершающий удар. Я постаралась скрыть, как глубоко потрясена.

   — Где он?

   — В Херфорде, ваша светлость.

Этот город находится всего в нескольких милях от Сент-Олбанса. Естественно, я сочла первейшим своим долгом поспешить к королю, к тому же мне хотелось повидать место знаменитого сражения, которое так быстро вытеснили из памяти последующие события.

   — Стало быть, я должна немедленно отправиться к нему. Вы распорядитесь об эскорте?

   — Он ожидает повелений вашей светлости.

   — Мне нужен также какой-нибудь экипаж для принца Эдуарда.

Я ждала её ответа, затаив дыхание; если только она посмеет возражать против этого титула... Но Гордячка Сис даже глазом не моргнула.

   — Всё уже устроено, ваша светлость.

Уже не в первый раз я задумывалась над странным поведением этого человека — Йорка. Я находилась в его власти. И мой сын был в его власти. Расправься он с нами, несомненно нашлись бы люди, которые во всеуслышание обвинили бы его в убийстве. Но так как я не пользовалась большой популярностью у английской черни, а моего сына открыто называли ублюдком, возбуждение, если и возникло бы, вскоре улеглось, и король Генрих остался бы без поддержки, которую только я могла ему оказать в последующие трудные времена. Но Йорк продолжал вести себя с безукоризненной честностью. Поэтому некоторые отзываются о нём как о некоем образце для подражания, одном из благороднейших мужей в английской истории. Что ж, возможно, так оно и есть, Хотя человек, который породил трёх таких чудовищ, как Эдуард Марчский, Георг Кларенский и Ричард Глостерский, не мог и сам не быть чудовищем.

Наиболее вероятно, однако, что он просто не считал двадцатипятилетнюю женщину сколько-нибудь опасным врагом. Что до её сына, то, если моё предположение верно, он не сомневался, что до самой смерти Генриха (который, невзирая на своё состояние, мог протянуть ещё довольно долго) никто не будет оспаривать его власть, поэтому у него достанет времени, чтобы отделаться от наследника. Должно быть, так оно и было, ибо именно этот план он осуществил.

Пока же все свои заботы я посвятила королю. Это, конечно, не означает, что я не обращала внимания на происходящее вокруг. Вообще-то просто поразительно, что почти сразу же после битвы между силами короля и его кузена вся страна возвратилась к обычной своей жизни. Даже Сент-Олбанс был очищен, не оставалось почти никаких следов недавнего кровопролития, хотя начальник моего эскорта и постарался мне показать такие памятные места, как трактир «Замок» — оплакивая смерть дорогого Эдмунда, я украдкой обронила несколько слезинок, — и дом, где нашли короля, самый убогий домишко с соломенной крышей, а также знаменитую стену, которую с трудом преодолел Уорик на своём пути к славе.

— То был решающий момент, ваша светлость, — сказала этот неотёсанный вояка, — окажись у короля такой же военачальник, как Уорик, дело могло бы обернуться совсем иначе. — Разумеется, он был йоркистом. Но как и почти все, я не могла с ним не согласиться. Пожалуй, единственным человеком во всей стране, а может быть, и в Европе, который правильно оценил ратные способности графа, был его ещё более молодой кузен Эдуард Марчский, но это привело к самым печальным результатам.

Между тем в стране воцарился столь глубокий покой и мир, что недавняя война казалась лишь кошмарным сном. Дело в том, что простой народ и не знал, Что будет военное столкновение, даже битва, пока всё не окончилось, а после того, как всё окончилось, люди с облесением увидели, что почти ничего не изменилось. Йорк снова, как и в прошедшие дни, был регентом и снова внедрял в стране законопослушание. Буршье, вновь ставший канцлером, по-прежнему помогал и всячески содействовал своему кузену. Генрих — снова парализован. Так что же изменилось? Только то, что погиб Сомерсет, а я должна признать, что Эдмунд был почти так же непопулярен в палате общин, как и я.

Все занимались своими собственными делами. В начале лета Эдмунд Тюдор женился на Маргарите Бофор, после чего вмешательство Бофора в национальную политику, казалось, должно было прекратиться, но этого не произошло. Эдмунд Сомерсет оставил после себя троих сыновей, и старший из них, которого назвали Генри в честь его дяди, великого кардинала, воспользовался первой же возможностью, чтобы посетить Херфорд, где король пребывал в таком же бесчувственном состоянии, что и год назад.

Я обратила внимание на этого юношу ещё во время моей коронации. Он был, как я уже писала, моложе меня, и в первые годы моего замужества я часто играла с ним в доме его отца. Теперь он стал взрослым мужчиной. Естественно, я часто видела его в последние годы, но, увлечённая его отцом, вероятно, обращала на него недостаточно внимания.

Теперь передо мной предстал молодой человек, пожалуй, ещё более красивый, чем его отец. О его способностях я не имела в то время ни малейшего представления, но готова была не проявлять излишней требовательности. Говоря о способностях и прежде всего имея в виду талант политического деятеля и солдата, я всегда помнила, что он, в сущности, является моим пасынком и единоутробным братом будущего короля Англии.

Преждевременная смерть отца, естественно, вызывала у Генри Бофора глубокую скорбь и гнев; он признался мне, что мечтает только о мести. Я заверила юношу, что разделяю его чувства, но очень важно не совершать никаких опрометчивых поступков. Он встал передо мной на колени и, вложив свои руки в мои, поклялся повиноваться мне всегда и во всём. Боюсь, что не в первый и не в последний раз в своей жизни я позволила себе поддаться обаянию красивого лица и медоточивых слов.

Однако знакомство с другом, который его сопровождал, немедленно насторожило меня. Это был молодой Клиффорд; как и Генри Бофор, он потерял своего отца в битве при Сент-Олбансе. Я никогда не сомневалась в решимости Клиффорда отомстить за отца, а стало быть, и в его верности, но его безудержная горячность настораживала: вряд ли он сможет сдержать свою клятву терпеливо повиноваться моей воле.

Однако какова будет моя воля, в то время я не имела никакого представления. Главной моей заботой оставалась борьба за выживание, причём не только моё собственное, но и короля. В предыдущий раз его болезнь тянулась более года, а такой срок казался мне нестерпимо долгим. К моей большой радости и смятению лордов, через месяц к Генриху вернулись умственные способности. Я была уже наготове с бумагой и пером, но Йорк, хоть и медленно, всё же учился отстаивать свои интересы. Один из соглядатаев, несомненно, уведомил его, что по некоторым признакам можно ожидать скорого выздоровления короля, и прежде чем я смогла вложить в руку мужа перо, нас уже посетил регент.