Положение жены королевского герцога избавило Элеанор от столь ужасной участи. Но как кающуюся грешницу её заставили пройти босиком в одной сорочке, с зажжённой свечой в руке по улицам Лондона, после чего приговорили к пожизненному заключению, и весь остаток дней несчастную узницу переводили из замка в замок.

Все эти события произошли за три года до моего замужества и, естественно, отнюдь не способствовали смягчению вспыльчивого нрава Хамфри. Ему пришлось наблюдать со стороны, как унижали и бесчестили его возлюбленную жену; он даже пальцем не мог пошевелить для её защиты, ибо — и не без основания — опасался, что подобное же обвинение будет предъявлено и ему самому.

Краткое описание наиболее влиятельных вельмож, которыми я не по своей воле оказалась окружена, даёт некоторое представление о мрачной картине, которую представлял собой английский двор того времени. Но меня ничуть не волновали честолюбивые притязания и горести окружающих. Все мои помыслы были устремлены к королю, моему повелителю и супругу. В нём я видела воплощение своих честолюбивых замыслов и не сомневалась в нашем совместном возвышении на пути к славе, верила, что нас объединит любовь и общие родительские чувства.

Не хочу говорить о том, что сбылось из всего этого, но, по крайней мере, я знаменита.

Я наивно предполагала, что начавшееся ещё в прошлом году в Туре преображение принцессы Маргариты Анжуйской в английскую королеву в тот момент, как я соединилась со своим мужем, завершилось. Мне предстоял ещё долгий путь.

Прежде всего должна была состояться официальная свадебная церемония. Её назначили на 23 апреля, то есть по прошествии девяти дней после моей первой встречи с королём. На протяжении этого времени я видела его светлость всего один раз, да и то мимоходом; второй раз я встретилась с ним намеренно, о чём сейчас и поведаю.

Хотя я сгорала от нетерпения стать наконец признанной супругой величайшего, как неустанно повторяли мне окружающие, короля во всём христианском мире, задержка огорчала меня отнюдь не так сильно, как можно было бы предположить. Прежде всего я не прочь была оправиться от утомительного морского путешествия и перенесённой ветряной оспы. Кроме того, я полагала, что придворные швеи за это время сумеют сшить для меня ещё более роскошное платье, чем то, в котором я появлялась в Нанси или в соборе Парижской Богоматери. А ещё мне хотелось оценить своё положение и составить более определённое мнение о муже и обществе, в котором суждено было вращаться до конца дней.

Первое моё желание полностью исполнилось. После полуторанедельного отдыха в Саутгемптоне я чувствовала себя как никогда здоровой.

Осуществить второе желание оказалось непросто.

— Ваша светлость, вы непременно должны надеть то же платье, в котором были на предварительной свадьбе, — решительно заявила герцогиня Солсбери. Её поддержали многие другие родственницы, и среди них самая влиятельная — герцогиня Йоркская, которую даже подруги называли Гордячкой Сис и которая обладала ещё более властным характером, чем её невестка.

Она принадлежала, как я уже упоминала, к семейству Невиллей; двое её братьев — граф Уэстморленд и граф Солсбери — были весьма влиятельными людьми. Из этих двоих наиболее могущественным считайся Ричард Невилль, граф Солсбери. По прибытии в Саутгемптон я однажды встречалась с ним, но так как он был мужем моей «béte noire»[15], я заочно испытывала к нему глубокую неприязнь, а после того, как увидела, это чувство лишь усугубилось. Тем не менее оба эти брата, унаследовавшие от своих предков большие поместья, являлись богатейшими людьми в королевстве, исключая разве что кардинала (и, как ни странно, собственного сына Солсбери, о котором я расскажу позднее). Но они ревностно почитали своего зятя герцога Йоркского.

Так вот именно Гордячка Сис и нанесла смертельный удар по моим надеждам на новое платье.

— В казне нет денег, ваша светлость, — сказала она. — Их пришлось полностью израсходовать на то, чтобы привезти вас сюда.

Её слова произвели на меня ошеломляющее впечатление. Я воспитывалась в так называемой благородной бедности. Мой отец был королём без королевства: большую часть принадлежащих ему владений захватили англичане. Мне всегда внушали, что и дядя Шарль находится почти в таком же, как мы, положении. Хотя он и обладает королевством, но значительная его часть также захвачена этими «проклятьями англичанами», чьей королевой по воле судьбы я стала. Но я также знала, что всякий раз, когда мой отец оказывался на грани полного разорения, французская королевская казна неизменно приходила ему на помощь, и что именно дядя Шарль, пусть он и сам пребывал в затруднительном положении, оплатил пышные празднества, сопровождающие мою предварительную свадьбу.

Все придворные дяди Шарля были глубоко убеждены, что английский король богат, как сам Крез, и мне предстоит вознестись от бедности к роскоши, которой я не могла представить себе даже в самых смелых мечтах. Мечты мои, смею заверить, были не так уж и смелы, но я нисколько не сомневалась, что отныне могу тратить когда и сколько захочу. А тут мне вдруг заявляют, что в королевских сундуках недостаточно денег, чтобы оплатить моё новое свадебное платье.

Надеюсь, мне не поставят в вину, что я сразу же заподозрила злой умысел со стороны этих дам (которые все, как и подтвердилось впоследствии, были убеждёнными йоркистами, то есть сторонницами герцога Йоркского и противницами Ланкастерского Дома). Их, несомненно, порадовало, бы, окажись я недостаточно хорошо одетой для своего нового положения. Однако, когда я обратилась к дорогой Элис, она подтвердила ужасающую правду. Продолжающаяся вражда между кардиналом и герцогом Хамфри губительно сказывалась на управлении Англией и прежде всего на сборе налогов. Иными словами, мой супруг находился в бедственном положении.

Я разрыдалась — скорее от гнева, чем от жалости к себе, что Свойственно скорее какой-нибудь молочнице, и выбрала единственно возможный путь, который, надеялась, поможет преодолеть все препятствия.

   — Мне нужно поговорить с королём, — решительно заявила я.

   — С королём? — Дамы переглянулись.

   — Со своим мужем, — напомнила я.

   — Но ведь состоялась ещё только предварительная свадьба, ваша светлость, — возразила графиня Солсбери.

   — Смотрите не пожалейте о своих словах, миледи, — выпалила я, совершенно выведенная из себя, так как мне показалось, будто и она и все остальные потешаются надо мной. — Я хочу повидать его светлость. И немедленно.

— Ваша светлость, — проговорила Гордячка Сис, сделав изысканный реверанс, — это невозможно. Его светлость молится.

Я выглянула в окно. Солнце стояло уже почти в зените.

   — Хорошо, — согласилась я. — Повидаю его перед обедом. Или, ещё лучше, пообедаю вместе с ним.

   — Ваша светлость, король всегда обедает один. И он молится вплоть до самого обеда.

Ну что ж, решила я, подобное положение дел следует изменить с самого начала: при дворе дяди Шарля обед всегда был настоящим празднеством.

   — В таком случае я повидаю его после обеда.

   — После обеда, ваша светлость, король возвращается к своим молитвам.

   — Мадам, — отрезала я, — нахожу ваше остроумие совершенно неуместным.

Графиня Солсбери удивлённо воззрилась на меня.

   — Но я говорю чистую правду, ваша светлость. Его светлость проводит большую часть своего времени в молитвах. Особенно в эту последнюю неделю. — Она взглянула на своих компаньонок, которые не могли сдержать смеха. — Король готовится к такому трудному испытанию, как женитьба.

Я сверкнула глазами на неё, на всех остальных и, подобрав юбки, оставила комнату. Снаружи я увидела мать-настоятельницу, беседовавшую с Байи.

— Проводите меня к королю, — потребовала я.

Последовало ужасное смятение. Дражайшая Элис в отчаянии заламывала руки. Гордячка Сис и её подруги неотступно следовали за мною по пятам, стараясь отговорить от опрометчивого поступка, монахини лихорадочно суетились, не зная, что делать. Меж тем Байи спокойно приказала, чтобы мне подали лошадь. Я села на неё в чём была, даже без хуппеланда, который бы укрыл меня от дождя. К счастью, на голове у. меня оказалась фетровая шляпка с плюмажем, а не обычная островерхая шляпа, доставлявшая невероятные трудности при ношении.