Но, казалось, в скором времени я сумею преодолеть это затруднение. Тогда я ещё не сознавала, что мои успехи достигли своего апогея.

Хотя у нас как всегда не хватало денег, мы радостно отпраздновали Рождество в Лестере. Но я уже упорно размышляла, как закрепить наши достижения.

Меня обеспокоил отъезд Коппини из Англии. Само по себе его отсутствие я встретила с облегчением, но, вместо того чтобы вернуться в Италию, он отправился к Солсбери и Уорику в Кале, где, как мы узнали, заявил во всеуслышание, что весьма недоволен всем происходящим при дворе короля Генриха. Скажите, пожалуйста! На самом деле он имел в виду, что недоволен мною, ибо я презрительно третировала его. Он высказал также предположение, что именно мы несём ответственность за столкновение, которое имело своим следствием объявление лордов-йоркистов вне закона. Для этого у него, естественно, имелись весомые основания. Так как он не располагал никакими доказательствами, мы могли себе позволить проигнорировать это его заявление.

Но то, что папский легат, который, вероятно, мог повлиять на мнение своего хозяина, открыто встал на сторону наших врагов, не могло не вызывать тревоги.

В тот момент, однако, казалось, что всё идёт хорошо. В начале рокового 1460 года Генрих отправился в Лондон и на юг, в очередное паломничество по своим излюбленным монастырям. Я оставалась в Ковентри, среди друзей, намереваясь, как только улучшится погода, вернуться в Чешир, чтобы повидать моих верных солдат и помочь им преодолеть уныние, вызванное поражением в Блор-Хите. Я собиралась выехать в начале июня, но получила от Генриха письмо, в котором он просил меня задержаться на некоторое время, ибо предполагал приехать в Ковентри. Естественно, я согласилась. Между королём и мной установились очень ровные отношения. Мы были мужем и женой; как его жена, я проявила себя Способной и решительной защитницей его королевской власти, к тому же была матерью престолонаследника, родившегося, как он считал, благодаря его усилиям на супружеском ложе, большего он от меня и не требовал. Мы давно уже не спали вместе, но когда оказывались под одной крышей, он всегда выкраивал час, чтобы побыть с принцем и со мною. Вместе с Беллой и Байи, а нередко к нам присоединялись Уэйнфлит и Генри Сомерсет, мы составляли приятную небольшую компанию.

Генрих никогда не посягал на моё уединение; в этом отношении он оказался мне менее близок, чем был бы родной брат. Он понятия не имел ни о моей переписке с Брезэ, ни о каких-либо других шагах, которые я предпринимала для упрочения королевской власти. Разумеется, он знал о моём присутствии при сражении в Блор-Хите и иногда засорял меня за то, что я занимаюсь мужскими делами, но всегда ласковым, дружеским тоном. Если бы в нашей жизни не было никаких потрясений, мы, вероятно, вместе спокойно достигли бы старости, как многие другие семейные пары, которые давно уже преодолели порывы страсти... или, может быть, как и мы, никогда не знали взаимной страсти. Трудно сказать, смогла бы я играть столь пассивную роль на протяжении всей своей оставшейся жизни. Возможно, и сумела бы принудить себя к этому, довольствуясь наблюдением за тем, как мужает мой сын, а впоследствии деля с ним радость коронации и царствования. Но этому не суждено было сбыться.

Я не заслуживаю порицания за то, что старалась навсегда укрепить нашу с таким трудом завоёванную власть. Парламент, сдаётся мне, поступил не слишком-то честно, проголосовав за объявление вне закона вождей йоркистов, но не выделив необходимых средств для того, чтобы завладеть их землями и замками. Было очевидно, что палата общин, стремясь продемонстрировать свою лояльность королю, отнюдь не хотела, чтобы король стал достаточно независим и богат и более в ней не нуждался. Но так как палата общин могла не опасаться, что король употребит излишек богатств на что-либо, кроме строительства ещё нескольких церквей и школ, можно заключить, что если парламентарии и питали какие-то подозрения, то только относительно мена.

Я вынесла всё это хладнокровно, уверенная в прочности моей позиции. Мы с Генрихом провели несколько приятных недель в Ковентри; затем он уехал. Уехала и я, сделав первую свою остановку в Эклсхолле, что в графстве Стаффордшир, откуда в прошлом году я выступила против Солсбери, нисколько не сомневаясь, что мне окажут там радушный приём.

Я прибыла туда 28 июня и тут же получила известие, что за два дня до этого Уорик и Солсбери высадились в Кенте. Сообщение было тревожное, ибо именно жители Кента своим восстанием в 1450 году положили начало распространившейся впоследствии смуте. Это было ровно десять лет назад. Сейчас они снова взялись за старое, но с гораздо более грозным вождём, чем Джек Кейд, даже с двумя вождями.

Естественно, я тут же отправила гонцов к королю и Букингему, спрашивая их, что они намерены предпринять, чтобы подавить это новое-восстание. Но прежде чем я получила от них ответ, пришли ещё более скверные известия. 2 июля, всего через шесть дней после высадки, Уорик и Солсбери были уже в Лондоне, где им оказали самый тёплый приём. Оттуда с большой армией они начали поход на север.

После того как Лондон очутился в кармане у йоркистов, мы оказались в труднейшем за всё царствование Генриха VI положении.

Генрих и Букингем знали о выступивших против них силах и, обосновавшись в Нортгемптоне, собрали свою собственную армию. Туда приехали и мы с принцем Эдуардом. Должна сказать, что осталась очень горда оказанным нам приёмом: солдаты неистово выкрикивали «ура», рыцари с обнажёнными головами стояли на коленях. Кругом были алые розы, и уверена, что, если бы в этот момент злосчастный Уорик напал на нас со своим полчищем, их бы просто разорвали на куски.

Мысленно я уже готовила такую участь этому негодяю. Я знала, что он замышляет, и знала ему истинную цену: в моих глазах он был полным ничтожеством. Я также знала, что его отец всё ещё задерживается около Тауэра, а Ричард Йоркский, самый лучший солдат из этой троицы, ещё не успел подойти. На этот раз я была полна решимости не допустить, чтобы «маленькую женщину» отодвинули в сторону. Слишком часто я позволяла себя третировать в прошлом, и не собиралась повторять подобной ошибки.

Муж принял меня со своей обычной опасливой учтивостью, Букингем — с искренней радостью, явно довольный, что моё присутствие подняло боевой дух войск. Не услышала я даже малейших возражений, когда потребовала, чтобы передо мной расстелили карту и обозначили на ней предполагаемые позиции наших врагов. Сведения о местопребывании Уорика и расположении его войск были немедленно подтверждены: прибыл епископ Солсбери, занявший место несчастного Аскью, который сочетал браком нас с Генрихом и впоследствии был убит повстанцами Кейда, с просьбой о проведении переговоров. Эту просьбу мы сразу же отвергли, и епископ уехал. Но мы поняли, что Уорик и его солдаты находятся всего в нескольких милях от нас, в направлении Лондона.

Я взяла командование а свои руки. Перед нами лежала речушка Нен. На первый взгляд не слишком трудное препятствие, но я очень хорошо помнила, к каким пагубным последствиям привела переправа моих войск через реку в Блор-Хите, на виду у врага, и не хотела повторения этого злосчастного эпизода, тем более что насей раз мы, а не наши враги, имели на вооружении смертоносные бомбарды, ибо Букингем приложил все усилия, чтобы вооружить королевскую армию лучше любой другой.

Я приказала перейти через речку. К вечеру 17 июля армия переправилась на противоположный берег; мы разбили шатры и стали ожидать рассвета. Но я нервничала, что вполне естественно перед битвой, и так как Генрих был, очевидно, намерен провести весь вечер на коленях, молясь о победе, решила пойти к своим верным львам и поговорить с ними.

Солдаты как раз собирались приняться за ужин, когда я прибыла к ним пешком, сопровождаемая только моей, дорогой Беллой, сэром Джоном Фортескью и принцем. Они разразились радостными криками и собрались вокруг меня, один лучник даже предложил мне куриную ножку, которую я изволила, пожевать, запив кружкой эля. Подкрепившись, я улыбнулась им.