Обо мне говорили, будто я самая кровожадная женщина, которая когда-либо жила на земле. Это низкая клевета. Не думаю, однако, что меня можно осуждать за ненависть к человеку, который вместе со своей женой был моим противником с первой нашей встречи, чей сын разгромил армию моего мужа, и на ком лежит ответственность за смерть моего дорогого Эдмунда. Теперь Он поднял оружие против своего законного короля, и если б был взят живым, то как изменник заслуживал смертной казни. Поэтому я кивнула и сказала:

   — Я буду рада видеть его голову, милорд.

В действительности я предлагала графу своё милосердие.

Я поднялась на колокольню вместе со своим эскортом и, конечно же, с принцем. Своих фрейлин я ещё ранее отправила в безопасное место. Будь со мной Белла, я взяла бы её с собой, но на время своего пребывания в Чешире, я отпустила её к мужу. Таким образом я и в самом деле была королевой львов; увы, все львы приняли сторону моих врагов. Заняв свой наблюдательный пункт, я увидела, как на доспехах моих воинов горит сентябрьское солнце. Тем временем йоркисты подошли к берегу реки. Они злобно смотрели на солдат Одли, без сомнения выкрикивая угрозы и проклятия. Наши солдаты непоколебимо стояли на берегу реки, ожидая нападения врага; они занимали выгодную позицию, ибо, чтобы напасть на них, нашим врагам требовалось пересечь реку и подняться на более крутой с нашей стороны берег. Йоркисты, однако, отлично это понимали и, обменявшись с нашими солдатами ругательствами и немногочисленными стрелами, возвратились в своей лагерь и стали сворачивать шатры, приготавливаясь, видимо, к отступлению.

Именно такого развития событий я и опасалась, хотя для меня и оставалось тайной, почему они не осуществили этого своего намерения ночью. Вскоре всё стало ясно: эти подлые хитрецы отнюдь и не помышляли об отступлении. Солсбери правильно рассчитал, что Одли сам пересечёт реку, только бы его не упустить. Мои бесстрашные честерцы спустились со своего крутого берега в воду, пересекли реку и стали выбираться на противоположный берег. Естественно, что переправа внесла в наши ряды беспорядок. Поднимая фонтаны брызг, солдаты спотыкались и падали в воду, скользили по земле, роняли в суматохе мечи и луки; кони ржали, взвиваясь на дыбы, с них с грохотом и лязгом валились благородные рыцари в полном боевом снаряжении. Я с ужасом видела, как моя армия стремительно превращается в беспорядочную толпу.

Солсбери также это заметил. Его люди только притворялись, будто сворачивают лагерь, на самом же деле дожидались своего часа. Теперь они стройными рядами подошли ближе, их лучники пустили ливень стрел, посеяв ещё большую панику среди моих солдат, и прежде чем я успела опомниться, ланкастерцы обратились в бегство.

   — Ваша светлость! — вскричал один из сопровождающих, схватив меня за руку. — Мы должны покинуть это место.

Я вырвалась и со всей быстротой, какую позволяли мои юбки, сбежала вниз по лестнице.

   — Мы должны их остановить.

   — Ваша светлость, — он догнал меня и снова схватил за руку, — вы что, хотите попасть в руки йоркистов?

Я призадумалась.

   — А что станет с принцем? — продолжал этот плут, очевидно куда более озабоченный своей собственной безопасностью, нежели моей. — Вы должны подумать прежде всего о нём. Ваша светлость, мы проиграли это сражение. Но есть ещё многое, ради чего необходимо продолжать войну.

Я позволила посадить себя на лошадь и увести прочь. Принц Эдуард был со мной. На сердце давила непереносимая тяжесть. Первая же моя попытка командовать войсками окончилась полным крахом, однако несколько утешала мысль, что не я определяла тактику битвы. Одли же искупил свою беспомощность, пав смертью храбрых.

Эта битва, несомненно, оказалась тактическим поражением. Что, как ни странно, не помешало ей обернуться стратегическим триумфом. К этому времени известие о восстании йоркистов, естественно, достигло короля, и Букингем уже стягивал королевские войска. И он и Генрих были поражены, когда я вдруг появилась, измученная трудной дорогой, чтобы сообщить о нашем поражении, а следом за мной пришли новые дурные вести: Йорк объединился с графом Солсбери, а Уорик был уже в Англии и спешил к ним. Нам противостояли грозные силы, и казалось, их не одолеть.

Но с нами был Уэйнфлит. Этот неистощимого ума человек уже не в первый раз пришёл нам на выручку. Известие о восстании, по его совету, было распространено по всему югу, а вместе с ним и рассказ о том, как йоркистские волки, которые сеют вокруг себя насилие и смерть, гонялись за несчастной королевой и её эскортом. Этот весёленький рассказ, который никто не мог опровергнуть, так как Одли был мёртв, а остальные мои люди бежали к себе домой, в Чешир, произвёл сильнейший эффект. Не скажу, чтобы я стала более популярной у черни, но простолюдины, видимо, считали, что если кто-нибудь и имеет право насиловать и убивать королеву, то только они сами. Во всяком случае возобладало мнение, что герцог Йоркский зашёл слишком далеко, и это убеждение поддерживали агенты Уэйнфлита.

Добрый епископ советовал нам постоянно переезжать с места на место, пытаясь одновременно подкупить йоркистов обещаниями полного прощения, если они покинут своих вождей, вознамерившихся грубо надругаться над королевой. Эти обещания подействовали подобно волшебным заклинаниям, хотя мы и провели довольно беспокойное лето, путешествуя по стране, в то время как Йорк тщетно искал столкновения в надежде достичь нового примирения или уж разделаться с нами раз и навсегда. Всё это время агенты Уэйнфлита продолжали действовать, и предводители йоркистов вдруг заметили, что число их сподвижников быстро сокращается, люди разбегаются по домам.

Внезапно всё было кончено. Некий военачальник по имени Энтони Троллоуп, ветеран французских войн, человек, которым восхищались солдаты большого отряда, сражавшегося под его знаменем, и который до сих пор являлся преданным сторонником дела йоркистов, принял сторону короля и привёл своих солдат в наш лагерь. Получив мощное подкрепление, да ещё во главе с таким опытным воином, мы стали непобедимыми. Йорк бежал в Ирландию, Солсбери и Уорик в Кале, чтобы там хорошенько обдумать своё положение. Мы торжествовали победу.

Было совершенно ясно, что нам следует воспользоваться своим успехом. Генрих быстро созвал парламент, тогда как Уэйнфлит позаботился, чтобы он состоял исключительно из приверженцев Ланкастерского Дома. Это обнадёживало и, по всей видимости, гарантировало лёгкое проведение благоприятных для нас решений.

И в самом деле парламент, собравшийся 20 ноября в Ковентри, — во всей Англии Лондон оставался единственным городом, всё ещё поддерживавшим дело йоркистов, — был настроен пророялистски и пошёл даже дальше, чем я могла надеяться. Первоначально я добивалась только отзыва Уорика из Кале и замены его верным мне человеком. После сражения в Блор-Хите я также решила, что необходимо принять надлежащие меры, чтобы ослабить позицию Йорка, а именно лишить его возможности по своему желанию собирать свою собственную армию, такие же меры, по моему мнению, следовало принять и в отношении Солсбери. Но парламент постановил объявить вне закона всех лордов-йоркистов, включая и самого кузена Ричарда.

Это означало, что герцога Йоркского и всех его сторонников, оказавшихся вне закона, могли казнить сразу после ареста, а их достояние полностью переходило в собственность короля. Я не поверила своим ушам, когда услышала это, Генрих же удовлетворённо улыбался. Он отнюдь не собирался провести в жизнь постановление парламента, это шло бы вразрез с его убеждениями. Он только был доволен, что утвердил свою власть.

Я, однако, горела решимостью осуществить постановление парламента. В то время я не требовала чьей-либо головы — мне предстояло ещё многому научиться, — но, признаюсь, при одной мысли о возможности прибрать к рукам обширные поместья Невиллей, не говоря уже о поместьях самого Йорка, и о том, что я смогу обращаться с Гордячкой Сис и её невесткой так, словно они прах под моими ногами, у меня начинала кружиться голова. К несчастью, парламент, бурно отреагировав на восстание йоркистов, вернулся к обычной своей бездеятельности, так и не выделив никаких ассигнований на осуществление моих планов; йоркистские твердыни, разумеется, хорошо охранялись, и понадобилась бы целая армия для того, чтобы завладеть ими.