Важно, однако, было то, что у Карла VI, как я слышала, безумие проявлялось только в странном по временам поведении, пока в один злосчастный день какая-то женщина не схватила его коня под уздцы и не предрекла ему скорую гибель. Вероятно, и она тоже была безумна, однако её пророчество произвело на короля драматический эффект: он обнажил меч и принялся с криками ярости рубить всех без разбору окружающих. Допустим, эта вспышка гнева объяснима. Но всю остальную свою жизнь, даже после того как пророчество ведьмы не оправдалось, он страдал подобными же вспышками буйства, и тогда всем, кто его окружал, не исключая и жены, угрожала опасность.

Правда, прелестная Изабо редко бывала с ним рядом. Большую часть своей жизни она проводила в отдалённых замках, обучая науке любви молодых сквайров; я уже не говорю о том, что она писала стихи.

Впрочем, дядя Шарли, хотя и вёл себя подчас странно, всё же никогда не накидывался с мечом на окружающих. Его безудержное распутство заставляет заключить, что он пошёл скорее в мать, нежели в отца. Что до кузена Луи, то я предпочитаю о нём пока умалчивать, хотя в своё время и должна буду многое поведать.

Но никогда ещё эта, очевидно наследственная, болезнь не проявлялась в полном упадке умственных и. телесных сил, хотя в болезненном состоянии Карл VI не узнавал (или не желал узнавать) свою королеву. Можно не без основания предположить, что некоторые части мозга и тела продолжают функционировать даже во сне, или мы умирали бы каждую ночь. Вот в этих-то частях мозга и тела и теплилась жизнь Генриха. Но он не говорил и, казалось, ничего не видел и не слышал. Он был не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой, и его приходилось кормить как грудного младенца, когда у матери нет молока, а кишечные отправления происходили как бы сами собой. Нам не приходилось возлагать особых надежд на будущее.

Однако, повторяю, его болезнь проявлялась отнюдь не так, как у других членов семьи. Тем не менее он был королём и следовало приложить все усилия, чтобы вернуть ему утраченное здоровье. Некоторые из применявшихся врачами методов производили неприятное впечатление: ему втыкали булавки в ягодицы, опрокидывали на него вёдра ледяной воды либо начинали обращаться с ним как с новорождённым, кричали ему «цып-цып-цып», точно он был курицей, называли всякими, до тошноты омерзительными, именами, но ни один из этих методов не приносил ни малейшей пользы.

Всё это время я никак не вмешивалась в лечение. Если бы я чувствовала себя достаточно здоровой и бодрой, то попробовала бы применить метод чувственного возбуждения, как ни претило бы это мне. Но моей единственной заботой был ребёнок. Эта осень показалась мне самой долгой в моей жизни, но наконец 13 октября у меня начались схватки. Фрейлины встревоженно хлопотали вокруг меня, но, невзирая на общую суматоху, я вела себя спокойно и мужественно, ведь этого момента я ждала всю свою жизнь. И вот наконец на руках у меня был сучащий ножками младенец, который дёргал меня за груди.

Оповещать об этом событии короля не имело никакого смысла, поэтому немедленно была созвана палата лордов. Я очень сожалела, что отсутствует Йорк, мне бы так хотелось взглянуть на выражение его лица. Однако почти столь же радостно было видеть подобострастие тех, кто присутствовал. Всё в новорождённом, от бледно-голубых глаз до рыжевато-золотых волос, свидетельствовало о том, что он настоящий Плантагенет. Разумеется, первый пушок на голове очень быстро сменился локонами того же цвета. Но такие волосы были не только у герцога, Сомерсетского, но и у его кузена — короля, поэтому никто не высказывал сомнений.

Всё это время король занимал важнейшее место в моих мыслях, но я не хотела, чтобы ему показывали сына, пока не смогу присутствовать при этом сама. Через два дня, сопровождаемая моими фрейлинами, Сомерсетом, Букингемом и архиепископом Кемпом, я вошла в королевскую опочивальню.

Меня ждало болезненное разочарование. Генрих оставался совершенно неподвижным, даже когда я положила возле него ребёнка.

   — Что же нам делать? — со слезами на глазах спросила я архиепископа.

   — Молиться, ваша светлость.

Я уже упоминала о том, как трудно возлагать надежды на молитвы. К тому же, учитывая, каким образом достигнут мой триумф, я просто не смела молиться. В глазах всего мира я должна была выглядеть как гордая мать следующего короля Англии, и, думаю, это мне удавалось. Своего сына я решила назвать Эдуардом. И так было уже три Генриха, и, похоже, эта линия постепенно вырождалась. Я думала об Эдуарде III и его сыне Чёрном Принце — вот поистине выдающиеся люди!

К тому же старшего сына Йорка звали Эдуардом. Я была уверена, что мой сын превзойдёт этого ничтожного юношу. Может быть, он и превзошёл бы, проживи достаточно долго...

Всё это время мы жили в условиях глубокого политического кризиса. На Рождество я велела перевезти Генриха в любимый им Виндзорский замок, всё ещё надеясь, что это будет способствовать его выздоровлению. Но даже на протяжении довольно трудного путешествия он ни к чему не выказывал интереса. На улицах Лондона стали появляться ужасные подмётные письма, где недвусмысленно намекалось, что их будущий король — ублюдок, поэтому было ясно, что действовать следует со всей решительностью. Будь на то моя воля, я приказала бы схватить преступников и сварить их в кипящем масле, но Сомерсет, по всей видимости угнетённый сознанием своей вины, колебался. Я убедила его созвать парламент и официально ознакомить его членов с моим ходатайством о том, чтобы до выздоровления короля меня назначили регентшей и я правила от имени своего сына.

Были созваны палата лордов и палата общин. Вместе с Букингемом, ставшим в последнее время одним из самых ревностных моих сторонников (как и все влюблявшиеся в меня мужчины из ближайшего окружения), я много раз, без какого бы то ни было успеха, показывала Эдуарда его законному отцу. Тем не менее Эдуард, несомненно, имел полные права на престол, и архиепископ Кемп заверил меня, что у нас есть все основания надеяться на удовлетворение моей просьбы. Он и в самом деле выступил перед парламентом с убедительнейшей речью. Сидя на галерее, я восторженно слушала его, исполняясь такой же уверенностью, как и он.

От моего внимания, однако, не ускользнуло, что наш верный друг уже довольно стар и выглядит не слишком здоровым. На следующий день он умер. Все старые люди умирают, это единственное, что им всем удаётся. Но столь скоропостижная и несвоевременная смерть Кемпа заставила меня заподозрить, что кто-то поспособствовал его восшествию к Творцу.

Однако тут я уже ничего не могла поделать. Как только Кемп испустил последний вздох, события вышли из-под моего контроля и стали стремительно развиваться. На следующий же день депутация палаты лордов потребовала, чтобы их допустили к королю, Лорды якобы хотели выслушать мнение короля по поводу назначения нового епископа, но истинной их целью, очевидно, было желание самолично убедиться в состоянии здоровья Генриха. Мне не позволили присутствовать при этом, но они, без сомнения, пришли к вполне определённым выводам, ибо на следующий день Ричард был назначен регентом.

Прежде чем я смогла переварить это убийственное для меня сообщение, в окружении своих многочисленных родственников явился сам Ричард. Вели они себя весьма учтиво. Да и почему бы им не вести себя учтиво, если желанное яблоко само упало в руки? При свидании со мной Ричард даже опустился на колено.

   — Ваша светлость бесспорно согласится, — объяснил он, — что в подобные смутные времена ни одна женщина, даже столь одарённая, как вы, не сможет управлять этим государством. Поверьте мне, я готов к всевозможным уступкам, но как официально признанный наследник престола чувствую себя обязанным выполнить свой долг перед нашими подданными.

   — Дорогой кузен, — сказала я ему, — ваши слова — как бальзам на мою смятенную душу. Однако я должна поправить вас, всего одно небольшое уточнение. Наследник престола лежит здесь. — И я показала на колыбель, стоявшую рядом с моим креслом.