Рождество мы провели весело, ни в чём не нуждаясь. Единственной ложкой дёгтя в бочке мёда оказались гнусные слухи, которые распространял Йорк среди лондонцев. Эти негодяи никогда меня не любили и мгновенно подхватывали все распускаемые обо мне сплетни, коих ходило великое множество. Сомерсет негодовал, потому что эти сплетни были небезосновательны и, как нетрудно догадаться, он являлся их мишенью. Ему не оставалось ничего иного, как созвать парламент в Ридинге, подальше от толпы, где проще управлять событиями. И в начале марта мы выехали в Ридинг.
В тот момент я была счастливее, чем когда-либо ещё в своей жизни, ибо впервые у меня наконец произошла задержка с месячными.
Не было никаких сомнений, что зачатие произошло в последнюю неделю января, когда Генрих страдал каким-то недомоганием и официально предполагалось, что я сплю одна; как раз в это время Сомерсет жил во дворце, ибо состояние дорог не позволяло ему возвратиться домой. Мы провели вместе две-три упоительные ночи, до сих пор на нашу долю никогда не выпадало подобное везение, но так как нам уже приходилось проводить вместе ночи без каких-либо последствий, кроме взаимного утомления, я и на этот раз не предполагала, будто может произойти нечто неожиданное. Как я уже упоминала, к этому времени во мне укрепилась уверенность, что материнство не для меня, поэтому когда я видела такие самой судьбой предназначенные для родов машины, как Жакетта Вудвилл, с трудом сдерживала желание сплюнуть.
Однако неожиданное всё же произошло. Последние месячные прошли у меня как раз перед тем, как Сомерсет провёл со мной ночь. Поэтому я ждала наступления очередных месячных в третью неделю февраля. Но они так и не начались.
Мы уже были на пути в Ридинг, когда на коже у меня появилось первое пятнышко, вернее, когда Байи сказала мне об этом. Разумеется, я готова была кричать от радости, хотя Байи и поспешила сказать, что одна ласточка весны не делает. В ближайшее время мне следовало осуществить план, который я составила как раз на такой непредвиденный случай, и тогда самое худшее, что могло случиться, это преждевременные роды.
К этому времени Генрих уже оправился от своей простуды, и по прибытии в Ридинг я тут же забралась к нему в постель, приговаривая, как сильно соскучилась по теплу его объятий за то время, пока он болел. Он был рад это слышать, однако проявленная мной настойчивость слегка его обескуражила. После утомительно долгой возни я всё же преуспела в своих намерениях. Должна сказать, что, будь у этой жалкой возни хоть какой-нибудь свидетель, Одна мысль о том, что подобное действо способно привести к беременности, вызвала бы его неудержимый смех. Если вспомнить о том, что на протяжении всей истории нас, бедных, беспомощных женщин, насиловали и грабили все случайно или не случайно проходящие мимо солдаты, то, думаю, никто не станет оспаривать, что я оказалась несчастнейшей из всех, ибо мой муж даже не мог оседлать меня как следует, дать мне удовлетворения, более того — не чувствовал его и сам.
Однако я всё-таки добилась своего, хотя и требовалось переждать пару месяцев, прежде нем объявить о своём положении. Словно разделяя со мной тайную радость по этому поводу, парламент, умело подобранный Сомерсетом, находясь также в превосходном настроении, ассигновал нам крупные суммы денег и назначил следующее своё заседание на ноябрь. Йорк и Невилли отсутствовали, и всем заправлял Эдмунд. И вот к концу мая в разговоре с королём я с полной уверенностью сообщила ему о том; что затяжелела.
Его реакция встревожила меня. Несколько минут он смотрел на меня не отрываясь, и я даже подумала было, что он не слышал моих слов.
— У меня будет от вас ребёнок, ваша светлость, — сказала я самым обезоруживающим тоном. Уж если прибегаешь к такой чудовищной лжи, надо принять все возможные меры, чтобы в неё поверили.
Потрепав меня по щеке, он печально улыбнулся.
— О Мег, — произнёс он, — дорогая, дорогая Мег. Вы всё ещё надеетесь? Но вы не можете затяжелеть. Господь не благословил нас детьми — ни меня, ни вас.
Я так и не смогла убедить его. Поэтому не было обычного в таких случаях колокольного звона; почти никто в стране не знал, что наконец мне улыбнулось счастье: я в положении. Говорю «почти никто», потому что беременность королевы, разумеется, нельзя держать в тайне, тем более что, родись у меня сын, драматически изменились бы судьбы и надежды очень многих. Сомерсет походил на пса с двумя хвостами, я с трудом смогла убедить его, что он должен радоваться за короля и Дом Ланкастеров, а не за будущее дитя и его мать. Боюсь, однако, что его неразумное поведение не осталось незамеченным.
Могу только догадываться, какое впечатление эта новость произвела на семейство Йорков в их сэндалском замке. Кузен Ричард предпочёл сделать вид, будто ничего не произошло, тем более что официального объявления так и не последовало. Гордячка Сис обеспокоилась куда больше. Без сомнения, она уже подсчитывала, через сколько месяцев станет королевой, поэтому даже мысль о том, что её чаяния не сбудутся, была невыносима для неё. Она тотчас же примчалась в город, объявив, что причина её приезда не имеет ко мне никакого отношения, но, находясь поблизости от Вестминстера, куда мы возвратились, она, естественно, не могла не нанести королеве визит вежливости.
Была середина июня, предполагалось, что моя беременность исчисляется четырьмя месяцами, но хотя я носила очень просторную юбку, её намётанный глаз — она сама только что родила сына Ричарда, отвратительного малого, который позднее титуловался Глостерским, — тотчас же определил, что дошедшие до них слухи имеют под собой веское основание.
— Господь благословил вашу светлость, — заметила она, перед тем как уйти.
Это был триумф, которому я могла бы порадоваться, но вдруг оказалась перед лицом катастрофы.
Всё началось, хотя я и не отдавала себе полного отчёта, со смертью архиепископа Стаффорда. В своё время Генрих тяжело переживал кончину предшественника Стаффорда архиепископа Кентерберийского, Чичеле, умершего ещё в 1443 году. В то время я не была знакома с королём, но по дошедшим до меня слухам он впал в очень сильное расстройство, так что кардиналу Бофору пришлось уверять его, что кончина Чичеле не имеет к нему никакого отношения и её никак нельзя считать недобрым предзнаменованием. Теперь его утешал Кемп, но за прошедшие десять лет Генрих стал куда более склонен к глубокой меланхолии, чем прежде.
Этот единственный удар он ещё мог бы перенести. Но в начале месяца пришло известие о захвате Константинополя турками. Это событие назревало уже давно; несчастные византийские императоры, как они упорно продолжали титуловать себя, хотя их «империя» сократилась до размеров английского графства, посылали многочисленные посольства на запад, прося помощи в борьбе с нечестивым врагом. К несчастью, в глазах любого истинного христианина византийцы, с их своеобразным пониманием религии, выглядели такими же язычниками, как и поклонники Мухаммеда, поэтому никто не спешил с помощью.
Но у Плантагенетов была в крови страсть к походам в те далёкие знойные земли. Ричард Львиное Сердце потратил целое состояние, разъезжая по Палестине. Эдуард I участвовал в крестовом походе, когда получил весть о том, что стал королём Англии. После своего изгнания из Англии Генри Болингброк отправился в Константинополь, чтобы сражаться с турками; на родину он вернулся полный воинского духа и опыта, хотя и больной, чтобы потребовать себе корону. Многие утверждали, что, если бы Генрих V с его военным талантом и валлийскими лучниками воевал на Балканах, а не под Азенкуром, он оказал бы христианству куда более важную услугу, нежели участвуя в династийных распрях.
Всё это лежало тяжким бременем на душе человека столь религиозного, как мой Генрих. Самсон не был солдатом, но имей возможность, не сомневаюсь, снарядил бы армию, чтобы помочь византийцам. Прежде у него не хватало на это денег, а теперь было уже слишком поздно. Он впал в уныние, связывая это бедственное для христиан положение с нашей недавней тяжёлой утратой. Уныние его ещё не усугубилось, когда, как и Гордячка Сис, он уже не мог отрицать свидетельство собственных глаз. Я была, несомненно, беременна, оставалось только предположить, что это результат его неохотных усилий. Таким образом, ему предстояло стать отцом. Я никогда не была уверена, какое именно из этих двух обстоятельств угнетало его больше всего.
