— Полагаю, да, ваша светлость. Но никто не признает его существования.

   — Это так, и поэтому нам нужно привлечь на свою сторону всех честных людей, которым мы можем полностью доверять. — Я подошла к нему вплотную. — Эдмунд, готовы ли вы умереть за короля?

Он посмотрел на меня, на несколько мгновений его лицо посуровело, и я могла только догадываться, какие мысли роятся в его голове. Его ответ подтвердил мои догадки.

— Я готов умереть за вас, милая Мег, — сказал он.

Могу поклясться, что, предпринимая это знаменитое паломничество в Тауэр, я хотела только форсировать события, а заодно и завербовать могущественного сторонника, способного стать моей правой рукой в борьбе за наше дело. Но теперь меня вдруг осенило, что наше дело, в сущности, моё дело, во всяком случае в глазах любого человека, готового обнажить ради нас свой меч. Во всём королевстве не было ни единого человека, это касается и королевских кузенов, который хоть раз общался бы с королём и готов был умереть за него.

— Тогда живите ради меня, дорогой Эдмунд, и несите моё знамя к победе.

Он схватил мою руку и поцеловал её, затем, прежде чем я смогла понять, что он намеревается сделать, поцеловал мой рукав, плечо и привлёк меня к себе, заключив в объятия. Разумеется, я догадалась, что, как и Суффолк, Эдмунд давно уже издали обожает меня. И была склонна ему помочь. Он моложе Суффолка, сильнее на вид, в его жилах течёт королевская кровь, знатностью он не уступает даже королю, а наше положение в то время было ещё более отчаянным, чем в прошлом, когда Суффолк сделал мне своё бесчестное предложение. К тому же теперь я знала, к каким ужасным последствиям приводит откладывание неизбежного. Поэтому я не уклонилась от поцелуя Эдмунда, напомнив себе, что поступаю так во благо государства.

Как и Суффолк, он пришёл в ужас от того, что делает, но его руки с воодушевлением совершили своё быстрое путешествие по моей спине, ягодицам и грудям, затем он снова упал на колени.

   — Ваша светлость, — пробормотал он, — простите меня...

   — За то, что вы меня любите? — спросила я. — Вовсе не собираюсь обвинять вас в этом преступлении. — Он поднял голову. — Я хочу, чтобы вы были моей надёжной правой рукой.

   — Я в вашем полном распоряжении. Но...

   — Вы будете первым человеком в нашем королевстве, других наград я не могу вам обещать.

Он облизнул губы.

   — Но...

   — Вы исполните мои желания, только мои. Клянётесь?

   — Клянусь. Но, ваша светлость...

   — Вы слишком нетерпеливы, Эдмунд.

Он снова вскочил на ноги, я подалась к нему, чтобы он мог ещё раз обнять и поцеловать меня. Несмотря на некоторый любовный опыт, приобретённый мною в объятиях Суффолка, клянусь, что никогда ещё в своей жизни я не была так возбуждена. Однако не теряла головы.

   — Вы слишком нетерпеливы, — повторила я, высвобождаясь.

   — Но, ваша светлость, — сказал он, — находясь здесь, я ничем не смогу вам помочь. А я сомневаюсь, что мне удастся выйти отсюда. Ведь это замок. Кстати, мне уже давно предсказано погибнуть в замке.

Именно это он, очевидно, и хотел сообщить мне в течение последних пяти минут; я переоценила его — явно притворный — пыл, у него такая же холодная кровь, как у рыбы, он повиновался скорее велениям разума, чем сердца. И к тому же всегда страдал суеверием.

   — Уж не хотите ли вы, милорд, сказать, будто верите всяким лживым прорицаниям, — молвила я. — Что до вашего освобождения, то, заверяю вас, за ним дело не станет.

Моё посещение тюрьмы произвело настоящий фурор, но именно на это я и рассчитывала. Генрих смотрел на меня так, будто я была незнакомкой, впрочем, с этого момента я и в самом деле стала для него незнакомкой — не столько женой, сколько защитницей и наставницей; мои фрейлины рассказывали всем, кто только хотел слушать, о моём бесстрашии и решимости. И, само собой разумеется, об их собственном бесстрашии и решимости.

Тем временем я продолжала отстаивать дело своего мужа. Йорк по-прежнему отсутствовал, и я отправилась на заседание совета. Изумлённые моим, появлением, члены совета повскакали на ноги; они так встревожились, словно меня сопровождал по меньшей мере отряд лучников.

Я улыбнулась им.

   — Милорды, — сказала я, — прошу вас, сядьте. Извините, что решаюсь прервать ваше заседание, но для этого у меня есть веские причины, которые и хочу довести до вашего сведения.

Присутствующие переглянулись, и, как можно было ожидать, кардинал пригласил меня сесть.

   — Ваше преосвященство, ваша милость, — это обращение предназначалось для архиепископа Стаффорда, — милорды, как вы, возможно, знаете, я решила сама допросить герцога Сомерсетского. Ваше преосвященство, ваша милость, милорды, герцог — королевский кузен, и я убеждена, что во всём королевстве нет более лояльного подданного, чем он. Он готов умереть за своего короля. Можно ли сказать это обо всех подданных?

Члены совета обменялись взглядами.

   — Ваше преосвященство, — продолжала я, — ваша милость, милорды, во главе Англии стоит король. Если иногда он и предпочитает передавать свои полномочия другим, то только потому, что в равной степени заботится о Святой Церкви и о своём королевстве. — Я посмотрела на обоих прелатов, которые в знак одобрения принципов Генриха вынуждены были кивнуть. — Но король — он. И теперь Генрих желает сам править страной. Есть ли здесь кто-нибудь, кто осмелится помешать ему осуществлять свою законную власть?

Это заявление потрясло всех. Единственный человек, который пытался оспаривать королевскую власть, отсутствовал.

   — Пусть только его светлость изъявит свои желания, ваша светлость, — пробормотал Стаффорд.

   — Его светлость нездоров, — сказала я. И это заявление отнюдь не было заведомой ложью: Генрих пребывал в полнейшем смятении и ужасе. — Он уполномочил меня изъявить свою волю.

Они с некоторым опасением ждали, что за этим последует.

   — Прежде всего его светлость требует, чтобы все обвинения, выдвинутые против графа Сомерсетского, были отозваны и немедленно издан приказ о его освобождении из Тауэра.

Члены совета заколебались.

   — Но герцог Йоркский... — робко проговорил кто-то.

   — Ваше преосвященство, — решительно сказала я, — ваша милость, милорды, скажите мне, пожалуйста, кто же король Англии. Генрих Виндзорский или Ричард Йоркский? — Таким образом я заранее отмела все возможные возражения. — Его светлость также изъявляет желание, — продолжала я, — чтобы вся нация, в особенности лондонцы, поняли, что именно он полноправный властитель этой страны и повелевает всем вам присутствовать на благодарственном молебне в Вестминстерском аббатстве в следующее воскресенье.

Генрих был сперва поражён моей дерзостью, затем уязвлён тем, что я узурпировала его полномочия, но, узнав о предстоящем проведении благодарственного молебна, пришёл в совершеннейший восторг. По моему настоянию он позволил облачить себя в полные боевые доспехи с изображениями английских леопардов и французской лилии на груди. Новость о предстоящем молебне широко распространилась, и Ричард, сопровождаемый своими кузенами Невиллями и большой свитой, поспешил возвратиться в город. Но было уже слишком поздно. Весь Лондон высыпал на улицу, приветствуя короля и его благородных лордов; Йорку и Невиллям оставалось лишь присоединиться к шествию и выразить свою преданность престолу.

На следующий день герцог Сомерсетский был назначен председателем совета.

Йорк, разумеется, попытался вернуть себе утраченные позиции. На первом же заседании совета он потребовал отстранить Эдмунда от обязанностей председателя, обвиняя его если не в предательстве, то в некомпетентности. Но Генрих, ободрённый моей решимостью, а также примером послушания, который показали благородные лорды, склонившись перед его волей, отказался удовлетворить его требование. Кузену Ричарду не оставалось ничего иного, как отойти в тень и подумать, какие шаги следует предпринять в дальнейшем.