Тяжёлая рука Йорка стала опускаться на плечи всех, кто принадлежал к партии короля. Прежде всего он отозвал кузена Эдмунда из Франции. Во имя справедливости должна сказать, что Эдмунд наделал во Франции массу ошибок. В то время как мы боролись за жизнь Суффолка с парламентом, он терпел поражение за поражением от армии дяди Шарли. Завершающий удар был нанесён в Форминьи, в апреле: англичан полностью изгнали из Нормандии. В дополнение ко всем своим прочим эксцессам дядя Шарли стал титуловать себя Карлом Победоносным, хотя на самом деле его армией командовали Пьер де Брезэ и Дюнуа.

Эдмунд вынужден был отступить в Кале, окрестности которого являли собой всё, что оставалось от некогда обширных английских владений на континенте, приобретённых более чем за сто лет непрерывной борьбы. Возможно, военные соображения требовали отзыва столь неудачливого командира. Но Йорк жаждал его крови. Как только герцог Сомерсетский ступил на землю Англии, он был арестован по обвинению в предательской сдаче французам различных городов и препровождён в Тауэр.

   — Что вы собираетесь делать? — спросила я Генриха.

   — Нет сомнений, что Сомерсету придётся отвечать за своё плохое командование, — ответил Генрих.

   — Вы хотите, чтобы он предстал перед парламентом? Был судим и приговорён к смерти? Как Суффолк? Не сомневаюсь, что вы отправите его в ссылку, как Суффолка, чтобы по дороге его могли задержать и зверски убить.

Генрих не смотрел в мою сторону, как всегда когда я была в гневе.

   — Как того требует закон, будет проведён надлежащий судебный процесс, — пробормотал он.

   — Закон? — вскричала я. — Вы хотите сказать, что процесс будет проведён так, как того потребует Йорк. Генрих, Эдмунд — ваш кузен. В ваших с ним жилах — одна кровь. Вы не можете допустить такое!

   — Я не могу действовать против закона.

   — Вы хотите сказать, что не смеете действовать против Йорка? — воскликнула я и выбежала из комнаты.

Но что можно было поделать? Король бесцельно тянул время, возлагая все надежды на тот простой факт, что он король и, стало быть, неуязвим. Но я видела замысел Йорка так же ясно, как если бы он обрисовал его мне сам. Он был законным наследником престола по своему происхождению, а теперь и по решению совета. Но Дом Ланкастеров по-прежнему пользовался популярностью, и эта популярность, я знала, будет жить, пока жива память о Бедфорде Глостере, кардинале Бофоре и прежде всего — о Генрихе V. Йорк пока ещё не решался погрузить страну в пучину гражданской войны — его честолюбивые замыслы, как и моя решимость отстаивать правое дело, только ещё созревали, однако побуждали его к дальнейшим действиям. Конечно, оставалось ещё немало могущественных людей, способных и готовых сражаться за короля. Однако если уничтожить их одного за другим... Суффолка уже нет. Кузен Эдмунд, глава Дома Бофоров, — второе имя в длинном, очень длинном списке. За ним, несомненно, последует Букингем, а там, когда будет покончено с королевскими кузенами, настанет черёд и не столь важных сторонников; против них Йорк сможет действовать более открыто и решительно.

Неужели я бессильна предотвратить надвигающуюся катастрофу? Всецело положиться на короля означало бы только ускорить её приближение. Надо действовать. Но как? В этом отчаянном положении я проявила всё бесстрашие, всю силу характера, мне свойственную. Заключённый в Тауэр Суффолк тщетно надеялся на мои обещания. Благодаря малодушию короля и моему непониманию того, как далеко готовы зайти мои враги, эти обещания оказались пустыми. Я никогда не смогу забыть этого.

Теперь узником Тауэра стал Сомерсет. Я ничего ему не обещала, даже не была уверена, что он мне нравится, но именно на него возлагала свою единственную надежду, ни на миг не сомневаясь, что его падение будет и моим падением. Мне нечего было терять, однако я знала, что должна буду действовать с величайшей осторожностью, ибо сейчас такое время, что всё, чего мне удастся достигнуть, повлечёт за собой важнейшие последствия. Поэтому я, проявляя терпение, тщательно скрывала свои чувства и вела себя как всякая королева, не интересующаяся государственными делами: устраивала свадьбы королевских подопечных, принимала молодых девушек при дворе и заодно старалась увеличить свой доход, в частности, получила от короля лицензию на беспошлинный вывоз олова и шерсти... и всё это время ждала, когда чрезмерно самоуверенный Йорк выедет из столицы в свои северные, поместья.

Наконец он выехал. Я тотчас же призвала к себе Уэнлока и изложила ему свой замысел. Он был ошеломлён, тем более что я предупредила: король ничего об этом не знает и ничего не должен знать, пока дело не будет сделано. На следующий же день я покинула Вестминстер, сопровождаемая своими фрейлинами и лишь несколькими джентльменами. Я хотела смело въехать в город, не боясь, что толпа схватит свою королеву. Однако Уэнлок отказался выполнить моё желание, и мы сели на барку на вестминстерском причале.

И всё же новость о моей поездке распространялась очень быстро. Ученики ремесленников и домашние хозяйки, отрываясь от своих обязанностей, бежали к набережной, чтобы посмотреть на меня. Я улыбалась им всем и даже время от времени махала рукой. Мои фрейлины очень нервничали, но я настояла, чтобы и они тоже махали руками. Не успели лондонцы понять, что у меня на уме, как я уже оказалась возле выходящих на реку ворот Тауэра, которые носят довольно зловещее название «Ворота предателя». Но мне было наплевать на это.

Дежурный лейтенант растерялся, застигнутый врасплох. Но когда я потребовала, чтобы он меня пропустил, ему ничего не оставалось, как повиноваться, ведь приказ отдала королева.

Я впервые оказалась в этом большом и, по правде сказать, довольно мрачном заведении. Холодные каменные стены невероятной толщины, окружавшие со всех сторон внутренние лужайки и дворы, усугубляли тягостное впечатление.

Лейтенант ещё более встревожился, когда я заявила, что пришла посетить герцога Сомерсетского.

   — Он заключён в тюрьму по приказу Тайного совета, ваша светлость, — запинаясь, вымолвил он. — И может быть освобождён только по его же приказу.

   — Разве я сказала, что пришла его освободить? — заявила я. — Я пришла навестить человека, являющегося моим кузеном и другом, которому вполне доверяю. Пришла, чтобы обсудить с ним обстановку во Франции, которую он знает лучше кого-либо другого. К тому же он мой подданный. Как и вы.

Дальнейших протестов не последовало, и меня проводили в одну из нескольких башен, которым замок обязан своим названием[25]. Поднявшись по бесконечной каменной лестнице, я оказалась в довольно просторном, хотя и скудно обставленном помещении. В самом его центре стоял Эдмунд. Он был хорошо одет, и я не заметила никаких следов дурного обращения. Однако, как и все в тот день, он был ошеломлён моим появлением и поспешно упал на одно колено. Я повернулась к лейтенанту, который вместе со своими прихвостнями и моими фрейлинами последовал за мной в камеру.

   — Закройте дверь с той стороны.

Казалось, он собрался было запротестовать, но я посмотрела на него с самым повелительным видом, который только могла изобразить, и он, пятясь, вышел из комнаты. Мои фрейлины заколебались, но я жестом приказала им выйти вместе со стражниками. Тяжело звякнула дверь, закрываясь за ними. Эдмунд по-прежнему стоял, коленопреклонённый.

   — Вы не находите, что каменный пол слишком холоден и твёрд, кузен? — спросила я.

Герцог Сомерсетский торопливо встал.

   — Вы отдаёте себе отчёт в том, что делаете, ваша светлость? — сказал он. — Через пятнадцать минут весь Лондон будет знать, что вы разговаривали за закрытыми дверьми с человеком, обвиняемым в измене.

   — А я и хочу, чтобы все знали, — ответила я. — Потому и приехала сюда открыто, без каких-либо предосторожностей. — Я подошла поближе. — Эдмунд, вы хорошо знаете, что существует тайный заговор, направленный против короля.