То, что моя эмблема — простая маргаритка, потешало лордов, ибо в этой стране маргаритки считались самым обычным сорняком. Я решила избрать своей эмблемой красную розу, велев вышить её на всех моих одеждах, нарисовать на всей посуде и даже выгравировать на серебре. Это произвело настоящий фурор. Но никто не смёл отрицать, что та, которой принадлежит эмблема, может смело соперничать красотой с изображённым на ней цветком.
В то лето, к моей огромной радости, Генрих решил попутешествовать по стране. Нетрудно догадаться, что его целью отнюдь не было посмотреть, как живут его подданные, или показаться им: он намеревался посетить различные монастыри, которые считал истинной основой государства.
Никто из приближённых, и в первую очередь я, не одобрял его намерения, которое было, однако, горячо поддержано королевскими министрами по двум причинам. Прежде всего, они хотели, чтобы он покинул Вестминстер и они наконец смогли бы заняться государственными делами. Кроме того, содержать короля были обязаны те, кто его принимал на ночлег, будь то аббатство, монастырь, замок или город, а это сулило порядочную экономию казне.
Что до меня, то, хотя одна мысль о необходимости таскаться по всем этим монастырям нагоняла жуткую тоску, я всё же радовалась возможности повидать свою новую страну и своих подданных.
Наша поездка и в самом деле оказалась довольно приятной, пусть и не настолько продолжительной, как мне хотелось бы. За всё время мы ни разу не отдалялись от Лондона более чем на сто миль. Это позволило мне составить впечатление о некоторых частях страны, а также дало возможность познакомиться со мной сельским жителям, до того довольствовавшихся лишь слухами. Мне очень понравилось, как меня принимали, тем более что лондонцы выказывали мне всё возрастающую враждебность. Здесь, в сельской местности, меня встречали возгласами ликования, местные сквайры восхваляли в стихотворных панегириках мою красоту и по всему моему пути рассыпали розы.
Короля также встречали с шумным ликованием и большим уважением. К сожалению, это длилось недолго. Содержание, пусть даже кратковременное, короля с его многочисленными слугами, не говоря уже о королеве со столь же многочисленными служанками, обходится недёшево. За одну неделю целые стада овец превращаются в баранину, опустошается многие бочонки эля, ибо монарха следует кормить подобающим образом, а Генрих хотя и не проявлял большого интереса к жизни, но тем не менее не был равнодушен к её поддержанию: поглощению еды и забористых напитков.
Всё же, полагаю, эти добрые люди не должны возлагать вину на меня, но каждый раз, когда мы покидали очередной город или аббатство, я видела выражение облегчения на всех лицах: Мы двигались полукругом, не отдаляясь от Лондона, ибо Генрих хотел видеть основанную им недавно школу Итон, находившуюся в нескольких милях западнее столицы, недалеко от деревни Виндзор. Главной достопримечательностью Виндзора был большой красивый замок, возведённый одним из предков Генриха. Там он провёл всё своё детство, неудивительно, что вошёл в историю как Генрих Виндзорский. Именно эту часть Англии он считал своей родиной, своим домом.
Здесь нас встречали учителя и ученики, все из простого народа, из среды бедняков. Их учили чтению и письму. Я хорошо знаю, что многие простолюдины выдвинулись, занимаясь торговлей, — именно таким путём начали обогащаться предки моего дорогого Суффолка, — и что они принесли много пользы государству. Эта польза оказалась бы несравненно большей, если бы их богатства облагались налогами. Многие из наших лучших прелатов также весьма скромного происхождения, но, разумеется, даже приходский священник должен уметь читать, иначе как он сможет толковать Библию черни. Но, должна признаться, стремление обучить истинных простолюдинов чтению, и письму внушает мне немалые опасения. Юноша, умеющий читать, нередко не только читает слишком много, но ещё и размышляет о прочитанном; подобным же образом юноша, умеющий писать, зачастую принимается строчить подмётные письма. Однако Генрих придерживался на этот счёт других представлений.
— Когда не только каждый мужчина, но и каждая женщина в моём королевстве научится читать, куколка, — тут он нежно пожимал мою руку, — тогда и наступит пора истинного процветания для всей Англии.
Даже если он и сможет при жизни осуществить этот невероятный план, подумала я, вряд ли это королевство будет его королевством.
Покинув Виндзор, мы продолжали своё путешествие, пока не достигли расположенного на востоке страны Кембриджа, плоской низменной равнины, где возник университет, куда вошли учёные, по той или иной причине покинувшие первый английский университет в Оксфорде. Тут же, для удовлетворения нужд студентов, вырос и город.
Здесь Генрих основал колледж, который справедливо назывался Королевским. Естественно, нам пришлось встречаться с бедными юнцами и их наставниками, а стало быть, выслушивать бесконечные молитвы и песнопения. Если я была обеспокоена самим замыслом учить читать и писать бедняков, то ещё более меня взволновала непокорная и буйная толпа парней, вышедших из самых низов и теперь готовившихся стать адвокатами. Хорошо известно, что и у нас в Сорбонне есть университет. Я никогда там не была, но судя по тому, что слышала, сорбоннские студенты едва ли превосходят крепким здоровьем кембриджских.
Из Кембриджа, уже ближе к концу лета, мы прибыли в местечко, именуемое Линном, расположенное восточнее, где лежат ещё более низменные земли. Во время прилива трудно определить, где кончается море и начинается берег. Хотя я и люблю пресную воду, но к солёной воде испытываю отвращение; будучи здесь, я не могла не вспомнить, что один из ранних английских королей Иоанн был застигнут приливом в этом месте, которое не случайно называется Уош[21], и только чудом спасся от гибели, хотя и потерял в волнах все свои богатства.
Но Генрих уверил меня, что Уош находится значительно севернее Линна, лежащего на краю болота, называющегося Броудс, и хотя в этой части королевства нередко случаются наводнения, они почти никогда не приводят к многочисленным жертвам и утрате богатств.
Этим объяснением мне и оставалось довольствоваться, а заодно пришлось сделать вид, будто очень нравится этот сырой край. Мы остановились в монастыре Святого Августина[22], где король развлекался беседами с добрыми монахами, осматривал здания и молился. Неожиданное появление гонца от Бофора, который просил короля как можно скорее возвратиться в Вестминстер, поскольку сложилась критическая ситуация, резко оборвало наше идиллическое существование.
Мы отправились домой.
Возможно, нам вообще не следовало никуда уезжать до полного разрешения кризиса. Проблема была не новая, а та же самая, которая лежала на нас тяжким бременем со времени проклятого французского посольства. Дядя Хамфри всё лето размышлял о неприемлемости всего этого. Я не знала о том, что в отношении Генриха он вынашивал свои матримониальные планы, связанные с желанием продолжать войну во Франции. Его кандидатурой в королевы была бургундская принцесса, дочь герцога Филиппа, в то время такого же заклятого врага Франции, как и все англичане.
Эти планы были сорваны объединёнными стараниями куда более влиятельного кардинала Бофора и партии мира во главе с королём, но в этом случае любопытно проследить причудливые повороты судьбы. Тут уместно вспомнить, что, когда я была ещё маленькой девочкой, обсуждалась возможность брака между мной и сыном Филиппа Карлом. Осуществись какой-нибудь из этих ранних планов, я была бы невесткой, а не женой Генриха и могла бы спокойно наблюдать за трагическими перипетиями его царствования из надёжно защищённого Брюгге. В лице Карла Смелого я нашла бы себе достойного мужа. Но судьбе было угодно, чтобы он женился на одной из дочерей Гордячки Сис.
