Мне интересно, проходит ли через все это Селена? В любом случае, добро пожаловать!

Я заканчиваю с размышлениями и спускаюсь с Леви к станции метро. Мы подходим к гигантской карте метро, и мое сердце начинает странно биться. Разноцветные линии вьются по всей карте, и я горда собой, что распознаю во всем этом очертания города. Я могла бы стоять здесь годами, просто читая названия всех станций и представляя, что на этих станциях может располагаться: Катр-Септамбр, Шато д'О и довольно странная станция Франклин Д. Рузвельт. Леви как раз тыкает в нее пальцем.

— Странная станция, — говорит он. — Нам надо там побывать. Поехали прямо сейчас.

— Сначала нам нужно найти хостел. Это… — Я вытаскиваю карту Парижа и нахожу отмеченный мной адрес. — Я думаю, что ближайшая к нему станция метро - Жюссьё. Ведь так?

— Какого черта ты спрашиваешь это у меня?

Метро не такое переполненное, как я это себе представляла, но все равно оно достаточно плотно заполнено парижанами. Ну да, это же очевидно. Но это не те парижане, шагнувшие с произведений искусства или из фильмов в полосатых рубашках и беретах. Это деловые люди. Мы видим студентов в наушниках, сжимающих в руках свои учебники, думающих о вечном и кусающих внутреннюю сторону щеки. Взволнованных, но безупречных мам со своими маленькими детьми.

Мы ступаем в утренний солнечный свет в Жюссьё - огромном сквере напротив университета.

«Университет Пьера и Мари Кюри» – читаю я указатель.

— О, боже, хотелось бы мне ходить в этот колледж.

Я могу представить саму себя, быстро идущую по кампусу, беспокоящуюся о парах и планирующую свою обычную парижскую жизнь. Я была бы образованным студентом - ходила бы в художественные музеи и на дегустации вин по выходным, а не была бы одной из активисток, поддерживающих «Тигров».

— Ни в коем случае, — говорит Леви.

— Почему нет?

— Это глупо. — Он двигается позади меня, когда я направляюсь к ближайшему пешеходному переходу. Я иду к Сене. Я знаю только то, где она находится.

— Если мне здесь нравится, то почему я не могу здесь учиться?

Леви ничего не отвечает, пока мы тащим чемоданы сквозь огромную толпу людей. Когда мы снова можем идти рядом, он говорит:

— Все будут смеяться над тобой, потому что ты - американка.

На мгновение гнев вспыхивает во мне, прежде чем я понимаю, что, возможно, Леви говорит это из–за того, что будет скучать по мне. Я вспоминаю доктора «Мусорное Ведро», - я имею в виду доктора Пирсона, - который говорил, что Леви нужно тренировать его коммуникативные навыки, и теперь я понимаю, что он хотел сказать. Гнев, оскорбления и снисходительность - не так ты должен говорить человеку, что он тебе дорог. А еще не нужно бить сестру об каминную полку во время ее выпускного вечера.

Мы идем по улице, как я полагаю, в правильном направлении. Я запомнила наизусть все карты, практически проглотила их целиком. Я интуитивно знаю, что здесь нужно перейти улицу, а затем повернуть направо. Мы находимся на улице, которая граничит с Сеной. Городские островки находятся прямо здесь - Остров Сен-Луи с его красивыми смешными старыми жилыми зданиями и Остров Сите, место зарождения Парижа. Шпили и башня Собора Парижской Богоматери (Нотр–Да́м де Пари́), видимые даже над верхушками деревьев, окаймляющих улицу, достают практически до неба.

Сама река тоже находится прямо здесь, там, где развеяли прах Жанны Д’Арк. Я так мечтала, чтобы эта река спасла Жанну Д’Арк - вода была бы менее жестокой, чем огонь.

— Пошли, — говорю я брату, тянущему за собой чемодан. — Я хочу увидеть ее ближе. Мне нужно рассмотреть все детали.

— Кейра…

Я спешу к ближайшему пешеходному переходу. Колесики моего чемодана застревают в трещине на тротуаре, и такое резкое движение чуть не отрывает мне руку. Но мне все равно. Я продолжаю тянуть его за собой.

Добираюсь до тротуара и прижимаюсь к перилам. Ветерок, дующий с реки, окутывает меня прохладой, целует мое лицо, играет с волосами. Вот он. Собор Парижской Богоматери. Каменное здание возвышается над ландшафтом. Башни смотрят в сторону от нас, так что все, что я вижу - это аркадные контрфорсы, крыша и невероятно высокий шпиль. Тяжело поверить в нечто столь же прекрасное и столь же долговечное, чем это здание, которое было построено человеческими руками много веков назад. Я вспоминаю наш дом, которому всего двадцать лет и его хлипкую, уже крошащуюся облицовку. Мир сейчас совершенно другой.

— Разве это не прекрасно? — шепчу я Леви и вдыхаю речной воздух.

Он ничего не отвечает. Я хочу посмотреть на него, понять, что он думает, но это может разрушить волшебство. Его рука, такая широкая и мясистая, с удивительно маленькими ногтями, лежит на перилах рядом с моей. Его ладони расслаблены, в то время как мои, то и дело, сжимаются.

— Так, когда горгульи оживают и начинают петь? — наконец спрашивает брат. Губы растягиваются в подобии тонкой улыбки.

— Я думаю, Дисней добавил немного фантазии, — говорю я, смеясь.

— Немного?

— Ладно. Кучу всего.

— Ты знала, что в книге Эсмеральду убили, а Квазимодо (прим. из романа Викто́ра Гюго «Собор Парижской Богоматери») лежал около ее тела, пока не умер от голода?

— Как ты узнал об этом? Ты читал книгу?

Я никогда не читала этой книги. Я всегда хотела, но боялась приступать к ней. Леви, читающий французскую литературу? Я представляю, как он свернулся в своей спальне в подвале, читая книгу, и эта картина заставляет меня улыбнуться. Может быть, нам стоит заказать тематическую экскурсию, посвященную Виктору Гюго или что-то в этом роде?

— Нет, — бормочет он в ответ, снова нахмурившись. — Я просто прочитал обзор в Википедии.

Оу.

— Мы здесь остановимся? — спрашивает меня Леви через некоторое время.

Я смотрю через плечо. Он показывает на вывеску в стиле сэндвича прямо через улицу. Это тот самый дом из белого камня, который я так долго высматривала в Интернете.

— Да, — выдыхаю я, наконец, отворачиваясь от Нотр-Дама. Я запрокидываю голову, чтобы увидеть окна верхнего этажа. Если мы останемся там, то у меня будет еще лучший вид на башни и шпили собора, да и на весь правый берег Парижа.

Мы вновь переходим дорогу. Вес моего чемодана просто ужасен, теперь я понимаю, что упаковала слишком много вещей. Может, мы сможем выбрать самое необходимое, отправить все остальное домой и купить парочку рюкзаков, прямо как у тех туристов, которые стоят прямо перед нами.

Прямо с порога я ощущаю запах невынесенного горшка. Он слабый, но я его чувствую, особенно, когда смотрю на блаженные улыбки двух парней, сидящих в креслах в вестибюле и читающих художественные книги.

Леви тоже чувствует этот запах. Его тело напрягается:

— Кейра, мы не можем остаться здесь.

Туристы перед нами благодарят мужчину за прилавком и направляются к лестнице.

— О чем ты вообще? — шепчу я.

— Здесь грязно. — Его руки сжимаются в кулаки. — Я чувствую это.

— Я посмотрела фотографии комнат в Интернете, Леви. Все нормально.

— Как ты можешь судить по фотографиям? Я не останусь здесь.

Парень с хвостиком оборачивается к нам и улыбается.

— Bonjour! (прим. Добрый день), — говорю я на французском, широко улыбаясь. — Je m’appelle Keira Braidwood, j’ai une reservation pour deux? (прим. Меня зовут Кейра Брэдвуд, я резервировала комнату на двоих).

— Ah, oui (прим. О, да), — говорит парень, листая огромную книгу, лежащую прямо перед ним. — Вы остановитесь в Версальской комнате. Это наверху.

Версальская комната. Что бы это могло значить? Будто сама Мария–Антуанетта наблюдает за нами.

— Ты слышал это, Леви? Версальская комната!

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на брата, но он ушел. Его чемодан остался стоять в одиночестве рядом со мной.

— Леви? — Я оборачиваюсь к парню с хвостиком. — Вы видели, куда он ушел?

Парень пожимает плечами. Будто ничего страшного не произошло.

— Excusez–moi (прим. Извините), — говорю я, хватая оба чемодана, и мчусь за дверь.