Брайан поднялся из кресла и нервно прошелся по комнате.

— Теперь вы понимаете, в каком аду я жил последние несколько месяцев, — сказал он. — Я был вынужден сидеть с ним за одним столом, есть вместе с ним и пить вместе с ним, зная, что он убийца, а Мадж… Мадж его дочь!

Тут раздался стук в дверь. Вошла миссис Сэмпсон и протянула Брайану телеграмму. Как только домохозяйка вышла, он вскрыл послание и пробежал его глазами. Возглас ужаса сорвался с его уст, а листок, трепеща, полетел к его ногам.

Калтон стремительно развернулся на крик и, увидев, что Фицджеральд, белый как мел, повалился в кресло, поднял телеграмму и прочитал. Когда он сделал это, лицо его сделалось таким же бледным и ошеломленным, как у Брайана. Подняв руку, он значительно, даже торжественно произнес:

— Такова воля божья!

Согласно древним грекам, боги играют людьми. Боги, восседающие на недостижимом Олимпе, наполняют сердца смертных недобрыми желаниями, а когда недобрые помыслы оборачиваются недобрыми поступками, забавляются, наблюдая за бесплодными попытками своих жертв избежать непреклонного божества, носящего имя Немезида, которое карает за проступки. Несомненно, для богов это было неплохим развлечением, но вряд ли так считали люди. Но они были отомщены. Неотвратимая Немезида, которой прискучило изводить ничтожных смертных, которые рыдали и кричали, когда начинали понимать, что спасения нет, отвратила внимание от актеров, обратила его на зрителей и смела весь олимпийский пантеон. Она разбила их жертвенники, повергла в прах их статуи, а покончив с этим воинственным занятием, обнаружила, что, грубо говоря, выкопала себе яму, ибо сама превратилась в объект насмешек и неверия, и была вынуждена удалиться в ту же безвестность, в которую низвергла остальных богов. Но люди, обнаружив, что остались без козла отпущения, придумали новое божество, на которое стали возлагать вину за свои недостатки, и нарекли его судьбой. Поклонение судьбе до сих пор весьма распространено — в особенности среди лентяев и неудачников, которые отказываются менять свою жизнь на том основании, что любые движения бессмысленны, поскольку все в жизни предопределено судьбой. В конце концов, истинное поклонение судьбе проповедовал Джордж Элиот, когда говорил, что наша жизнь является итогом наших поступков. Можно придумывать каких угодно идолов и винить их в несчастной жизни и несбывшихся чаяниях, но истинная причина всегда находится в самих людях. Каждое наше действие, плохое ли, хорошее ли, имеет соответствующую отплату, и Марк Фретлби узнал это по себе, ибо в преклонном возрасте его настигла расплата за грехи юности. Он грешил весело и беззаботно в те далекие времена, когда чаша жизни была наполнена вином до краев и среди роз не прятался аспид. Немезида безмолвно наблюдала за его беспечными поступками и теперь пришла требовать дань. Должно быть, он чувствовал примерно то же, что чувствовал Фауст, когда Мефистофель предложил ему спуститься в ад в отплату за волшебные годы молодости и магические силы. Марк Фретлби женился на Розанне Мур так давно, что почти убедил себя в том, что это был всего лишь сон, сладкий сон с неприятным пробуждением. Когда она бросила его, он попытался забыть ее, убеждая себя, что она не стоит любви хорошего человека. А потом до него дошли слухи о том, что Розанна умерла в какой-то лондонской больнице, и со страстным вздохом о погибшей любви мистер Фретлби навсегда выбросил ее из своих мыслей. Его второй брак оказался счастливым, и смерть жены стала для него настоящим ударом. Вся его любовь сосредоточилась на дочери, и он решил, что его ждет спокойная старость. Однако этому не суждено было сбыться — от прибывшего из Англии Уайта он узнал, что его первая жена жива, а следовательно, его дочь от второго брака будет считаться незаконнорожденной. Фретлби был согласен на все, лишь бы избежать огласки, но запросы Уайта стали непомерными, и он отказался их выполнять. После смерти Уайта он опять вздохнул свободно, но внезапно возник еще один человек, которому была известна его тайна, — Роджер Морленд. Как ради спасения Макбета за убийством Дункана должно было последовать убийство Банко, так и он предвидел, что, пока Роджер Морленд жив, ему не будет покоя. Мистер Фретлби понимал, что товарищ убитого превратится в его властелина, и, пока он жив, не оставит его, а после смерти, вероятно, придаст огласке всю эту неприглядную историю и опорочит память уважаемого Марка Фретлби. Как там говорит Шекспир? «Ни у мужчин, ни у женщин нет клада драгоценней доброй славы»[25].

Неужели после всех этих лет безупречной и более чем обеспеченной жизни ему предстоит быть низвергнутым в темные глубины бесславия таким человеком, как Морленд? Воображение уже рисовало ему глумливые восклицания соотечественников и указующий перст, презрительно направленный на него — великого Марка Фретлби, знаменитого во всей Австралии своей честностью, прямотой и щедростью. Нет, этого не может быть, и все же это случится, если он не примет меры.

На следующий день после разговора с Морлендом, узнав, что ему снова грозит опасность, поскольку его тайна оказалась во власти человека, который может в любую секунду открыть ее в пьяном кураже или из чистой зловредности, он засел за письменный стол. Через какое-то время, положив перо, он взял стоявший перед ним портрет покойной жены и долго с восхищением смотрел на него. Мысли его полетели в прошлое, в те дни, когда он впервые встретил ее и полюбил. Как Фауст переместился в чистоту и безмятежность спальни Гретхен из грубости и распутства погреба Ауэрбаха, так и он, оставив позади безумство юности, вошел в тишь и благодать домашнего покоя. Прежняя лихорадочная жизнь с Розанной Мур казалась столь же несущественной и химерической, каким, должно быть, казался Адаму союз с Лилит после встречи с Евой в древней иудейской легенде. Казалось, у него остался лишь один способ избежать идущей по следу безжалостной судьбы. Он напишет признание во всем, начиная с первой встречи с Розанной, а потом… смерть. Он разрубит этот гордиев узел, и его тайна будет в безопасности. В безопасности? Нет, она не может быть в безопасности, пока Морленд жив. После его, Фретлби, смерти Морленд придет к Мадж и омрачит ее последующую жизнь рассказом о грехах отца… Да! Он должен жить, чтобы защитить ее и протащить вериги горьких воспоминаний через жизнь, зная, что над ним постоянно висит этот ужасный дамоклов меч. И все же он напишет исповедь, и после его смерти, когда бы она ни случилась, это признание поможет если не оправдать, то хотя бы вызывать сочувствие к человеку, с которым Судьба обошлась так жестоко. Приняв решение, мистер Фретлби тут же взялся претворять его в жизнь и просидел за столом весь день, исписывая страницу за страницей историей своей прошлой жизни, столь горькой для него. Начал он вяло, как будто исполнял неприятную, но необходимую обязанность, однако вскоре увлекся и даже начал получать своеобразное удовольствие от записывания мельчайших подробностей своих прегрешений. Он занимался этим не как преступник, но как обвинитель, и нарочно рисовал свое поведение в черном цвете. Однако в конце дня, когда он перечитал первые страницы, чувства его переменились, он увидел, что слишком строг к себе, и в оправдание написал, что судьба обошлась с ним слишком жестоко. Подобный довод, конечно, был слабым, но он понимал, что других у него нет. Закончил он, когда уже почти стемнело. Сидя в сумерках и отстраненно глядя на разложенные по столу бумаги, мистер Фретлби услышал стук в дверь и голос дочери, спрашивавшей, ждать ли его к ужину. Весь день он держал дверь закрытой для всех, но теперь, когда поставленная задача была выполнена, он собрал исписанные убористым почерком листки, запер их в ящике секретера и открыл дверь.

— Папочка! — воскликнула Мадж, вбежав в комнату и бросившись ему на шею. — Чем ты тут весь день сам занимался?