КОРОЛЕВСКИЙ ПРОКУРОР: Вы уверены, что подсудимый — это человек, с которым вы встречались той ночью?

СВИДЕТЕЛЬ: Господи, конечно уверена!

КОРОЛЕВСКИЙ ПРОКУРОР: И он встретил вас в начале второго?

СВИДЕТЕЛЬ: Да, минут в пять второго… Я слышала, как часы ударили один раз, перед тем как он вышел на улицу, а когда мы снова расстались, было примерно без двадцати пяти два, потому как домой мне идти десять минут, и я услышала, как часы ударили три раза, когда я подошла к двери.

КОРОЛЕВСКИЙ ПРОКУРОР: Откуда вам известно, что было именно без двадцати пяти два, когда вы расстались?

СВИДЕТЕЛЬ: Я видела часы. Я оставила его на углу Рассел-стрит и пошла по Берк-стрит, часы на почте было видно как днем, а потом, когда я вышла на Суонстон-стрит, то посмотрела на часы на ратуше и увидела там то же время.

КОРОЛЕВСКИЙ ПРОКУРОР: Вы все это время не выпускали подсудимого из вида?

СВИДЕТЕЛЬ: Нет, в комнате только одна дверь, и я сидела снаружи, когда он вышел и споткнулся об меня.

КОРОЛЕВСКИЙ ПРОКУРОР: Вы заснули?

СВИДЕТЕЛЬ: Ни капельки!

После этого Калтон дал указание вызвать Себастиана Брауна, который показал:

— Я знаю заключенного. Он член клуба «Мельбурн», в котором я служу дворецким. Двадцать шестое июля я помню. В ту ночь последняя свидетельница пришла с запиской для подсудимого, было это примерно без четверти двенадцать. Она просто отдала ее мне и ушла, а я передал ее мистеру Фицджеральду. Он ушел из клуба где-то без десяти час.

На этом допрос свидетелей защиты завершился, и после того как королевский прокурор произнес речь, в которой указал на веские улики против подсудимого, встал Калтон, чтобы обратиться к присяжным. Ораторским искусством он владел в совершенстве, и ни одно обстоятельство, ни одну деталь этого дела не оставил без внимания. Произнесенную им тогда речь до сих пор обсуждают и вспоминают с восхищением в кулуарах Дворца правосудия и в адвокатских кругах.

Начал он с красочного описания обстоятельств убийства: как убийца и жертва встретились на Колинс-стрит, как кэб поехал в Сент-Килда, как убийца, умертвив жертву, вышел из кэба и как потом заметал следы.

Когда это живое описание событий той ночи помогло Калтону завладеть вниманием присяжных, он указал на то, что все улики, выдвинутые обвинением, являются косвенными и не дают возможности отождествить человека на скамье подсудимых с тем, который сел в кэб. Предположение, что подсудимый и человек в легком пальто — одно и то же лицо, зиждилось исключительно на показаниях извозчика Ройстона, который хоть и не был пьян, пребывал, по его же утверждению, в состоянии, не позволявшем отличить человека, остановившего кэб, от человека, в него севшего. Преступление было совершено с помощью хлороформа, следовательно, если подсудимый виновен, он должен был купить хлороформ в каком-нибудь магазине или взять у кого-то из друзей. В любом случае, обвинение не предоставило ни единой улики, объясняющей, как и где был добыт хлороформ. Что касается перчатки убитого, обнаруженной в кармане подсудимого, то он поднял ее с земли, когда нашел Уайта лежащим пьяным у Шотландской церкви. Разумеется, нет никаких доказательств того, что подсудимый положил ее в карман до того, как сел в кэб, но, с другой стороны, нет доказательств того, что он сделал это в кэбе. Намного проще перчатку, особенно белую, заметить на земле в свете уличного фонаря, чем в салоне кэба, где очень мало места и темно из-за закрытых окон. Извозчик Ройстон уверен в том, что у человека, который вышел из его кэба на Сент-Килда-роуд, на указательном пальце правой руки было кольцо с бриллиантом, а другой извозчик, Ранкин, говорит то же самое о человеке, который вышел на Паулетт-стрит. Этому можно противопоставить свидетельство одного из близких друзей подсудимого, который на протяжении последних пяти лет виделся с ним почти ежедневно и утверждает, что подзащитный не имел привычки носить кольца.

Кроме того, Ранкин показал, что человек, севший в кэб на Сент-Килда-роуд, вышел на Паулетт-стрит в Ист-Мельбурне в два часа ночи пятницы — он слышал, как били часы на почте, — тогда как показания домовладелицы подсудимого четко указывают на то, что он вернулся домой за пять минут до этого, и ее показания подтверждаются показаниями часовщика Денди. Миссис Сэмпсон видела, что стрелки кухонных часов показывают без пяти минут два. Полагая, что часы отстают на десять минут, она сказала сыщику, что подсудимый вернулся домой в пять минут третьего, что дало бы вышедшему из кэба человеку — если предположить, что это был подсудимый — достаточно времени, чтобы дойти до своего дома. Однако показания часовщика Денди ясно говорят о том, что в четверг в восемь часов вечера он выставил на этих часах правильное время и что до двух часов ночи часы не могли снова отстать на десять минут. Таким образом, время, которое увидела домовладелица — без пяти минут два, — было правильным, и подзащитный находился в доме за пять минут до того, как другой человек вышел из кэба на Паулетт-стрит.

Этих фактов самих по себе достаточно, чтобы доказать невиновность подсудимого, но показания еще одной свидетельницы, Роулинс, должны окончательно убедить присяжных, что подсудимый не совершал этого преступления. Свидетель Брайан подтверждает, что Роулинс доставила ему письмо, которое он передал подсудимому, и что подсудимый покинул клуб, чтобы попасть на встречу, о которой говорилось в этом письме, которое, вернее, остатки которого были представлены суду. Роулинс утверждает, что подсудимый встретился с ней на углу Рассел-стрит и Берк-стрит, и они вместе отправились в бедный городской район, где его ждала умирающая женщина, автор письма. Также она утверждает, что в то время, когда было совершено убийство, подсудимый находился у постели умирающей и, поскольку в той комнате имеется только одна дверь, он не мог выйти оттуда незамеченным. Далее Роулинс показала, что оставила подсудимого на углу Берк-стрит и Рассел-стрит без двадцати пяти два, то есть за пять минут до того, как Ройстон в своем кэбе привез мертвое тело в полицейский участок в Сент-Килда. Наконец Роулинс подтверждает свои слова утверждением, что видела часы как на почте, так и на ратуше; и если предположить, что подсудимый пошел пешком от угла Берк-стрит и Рассел-стрит, как она говорит, он бы дошел до Ист-Мельбурна за двадцать минут, то есть был бы на месте без пяти минут два ночью в пятницу, именно в то время, когда, по утверждению домовладелицы, он и вошел в дом. Все показания, данные разными свидетелями, полностью совпадают и складываются в цепочку, которая показывает, чем занимался подсудимый в то время, когда было совершено убийство. Таким образом, совершенно невозможно, чтобы это преступление было совершено человеком, который находится на скамье подсудимых. Самым сильным аргументом, выдвинутым обвинением, являлось свидетельство миссис Хейблтон, которая утверждает, что подсудимый угрожал жертве. Однако брошенные им слова были всего лишь проявлением горячей ирландской натуры, и они не доказывают, что это убийство совершено подсудимым. Защита подсудимого строится на алиби, и показания свидетелей неоспоримо указывают на то, что подсудимый не мог совершить это убийство и не совершал его.

Свою продуманную и всеохватную речь, длившуюся больше двух часов, Калтон завершил призывом к присяжным в принятии решения руководствоваться исключительно фактами дела, заметив, что если они прислушаются к нему, то вряд ли смогут вынести приговор: «Виновен».

Когда Калтон сел, послышался приглушенный шум аплодисментов, который тут же стих, и судья начал подводить итоги, причем явно в пользу Фицджеральда. После этого присяжные удалились, и в переполненном зале суда воцарилась мертвая тишина… Неестественная тишина… Такая тишина, которая, должно быть, охватывала кровожадных древних римлян, которые видели, как к стоящим на коленях на желтом песке арены христианским мученикам медленно подкрадываются длинные, гибкие фигуры львов и леопардов. Час был поздний, поэтому зажгли газовые фонари, и по просторному залу разлилось слабое свечение.