Но я не могла.

Часть меня хотела, чтобы Китти осталась. Гораздо большая часть, чем я ожидала.

– Хорошо, – вымолвила я, не спуская глаз с ее лица.

Она поставила на пол свой чемодан и подошла к моей кровати.

– Привет, – произнесла она.

– Папа сказал, что ты в городе.

Сестра кивнула.

– Ты с ним виделась?

Она снова кивнула.

– А маму видела?

Она покачала головой.

– А собираешься с ней увидеться? Прежде чем снова уедешь?

Китти криво улыбнулась.

– Я набираюсь храбрости.

Я не знала, что сказать. На самом деле я даже не знала, с чего начать. Видеть ее было одновременно и странно, и вовсе не странно. Конечно же, она должна была быть здесь. Она же была моей сестрой. Но все равно, это было то же, что видеть ожившую фотографию.

– Ты выглядишь лучше, – сказала она.

– Мама говорит совсем другое.

– Иногда она просто стерва.

Она не ошибалась.

– Это правда, – согласилась я.

– И лгунья, – добавила Китти.

Я нахмурилась:

– А вот в этом я не уверена.

Кит решила сменить тему:

– Как ты?

– Не уверена, что существуют слова, способные описать мое состояние.

Она пожала плечами, словно говоря: «Понятно». Потом сделала вторую попытку:

– Как ты себя чувствуешь?

– Физически? Или эмоционально?

– И то, и другое.

Но я не хотела делиться своими переживаниями. Говорить о таких вещах можно лишь с близким человеком, а она уже давно разрушила нашу близость.

– Почему ты с чемоданом? – спросила я.

– Я просто подумала, что могу приходить к тебе переночевать. Ну, понимаешь, когда здесь нет мамы.

Я посмотрела на складное кресло. Предположительно его можно было превратить в кровать, но я не представляла, как это делается.

Я покачала головой:

– Нет.

– Что «нет»?

– Нет, ты не должна оставаться здесь.

– Разве тебе не нужна компания?

– Только не твоя.

Она слегка нахмурилась:

– Ты злишься на меня?

Я посмотрела в сторону:

– Просто странно видеть тебя. Моя жизнь и без того сейчас достаточно странная.

– Я хочу помочь тебе.

– Понимаю, но ты не помогаешь. Ты только все ухудшаешь.

Она не ответила. Было очевидно, что такое ей в голову не приходило.

– Хочешь знать, у кого я остановилась? – спросила Китти через некоторое время с напускным оживлением. И прежде чем я сказала «нет», продолжила: – У Толстяка Бенджамена. С которым училась в старших классах. Ты помнишь его?

Это было ее классическим приемом: притворяться, что все прекрасно, пока окружающие не забудут, что это не так. И она пыталась применить этот прием ко мне.

Я не отвечала.

– Помнишь, как он подвозил меня домой на своем драндулете с выбитым задним стеклом, заклеенным пакетами для мусора?

– Разве ты не назвала его только что «Толстяком Бенджаменом»?

– Все его так называют.

– Мне это кажется обидным.

– Он не обижается. И он не такой уж толстый. Он в свое время был без ума от меня, но я никогда не обращала на него внимания, потому что он был одутловатым и носил странную прическу. Но теперь он уже не то чтобы толстый, а просто пухленький. И очень славный! Он стал намного симпатичнее! Или, может быть, я стала не так требовательна. В любом случае я сейчас живу у него, сплю на раскладушке, но я вижу, что по-прежнему нравлюсь ему. И я уверена, что очень скоро окажусь в его постели, если не уберусь оттуда.

Я избегала ее взгляда. Это что, было ее объяснением, почему она хочет ночевать у меня? Чтобы случайно не трахнуться с парнем, которого зовут Толстяком Бенджаменом?

Она пожала плечами:

– Поэтому вместо этого я хотела ночевать здесь.

– Больше не проси меня об этом.

– Я и не прошу! Я просто сказала, что хотела.

– Мы не всегда получаем то, чего хотим.

– Я просто подумала, что спать с ним будет плохой идеей.

– Тогда не спи.

Она пожала плечами:

– Я плохо умею говорить «нет».

Но я посмотрела ей прямо в глаза:

– Ну что ж, зато я умею хорошо это говорить.

Я не могла допустить, чтобы сестра вот так запросто снова вторглась в мою жизнь после всех этих лет и попыталась заставить меня обсуждать ее парней! Я не могла допустить, чтобы она вот так заявилась ко мне, рассчитывая начать все с чистого листа.

– Извини, – сказала я, – но я очень устала, так что…

– Ничего, – ответила Кит, пропуская намек мимо ушей. – Я принесла с собой несколько журналов.

Я покачала головой:

– Тебе лучше уйти.

Она шагнула ближе ко мне:

– Я бы очень хотела остаться.

Но я только покачала головой. А потом отвернулась от нее. И, наконец, она сдалась и ушла.

На следующее утро я узнала кое-что новое о своей палате. Здесь была потрясающая акустика.

Это произошло после того, как закончился обыкновенный утренний ритуал: меня обтерли губкой, потом я почистила зубы, сплевывая в судно, затем приняла лекарства, мне поменяли катетер, далее последовал завтрак из овсяной каши и желе и занятия с Прайей. Она три раза заставила меня с невероятным трудом пересаживаться в кресло и обратно и дважды заставила попробовать пошевелить пальцами ног, что мне не удалось сделать.

Дверь палаты находилась рядом с сестринским постом. И в первый раз я обратила внимание на то, что слышу голоса сестер, обсуждающих лекарства и назначения врачей. Я даже могла слышать, как кто-то стучал по клавиатуре. И как кто-то сказал, что сбегает за кофе. Санитар попытался флиртовать с одной из медсестер, но она его быстро заткнула.

А потом я услышала голос Нины, который был немного громче, чем у остальных:

– Мне нужно поговорить с тобой об этом назначении.

Немного гнусавый мужской голос ответил:

– Хорошо, валяй.

– Ты назначил эту пациентку заниматься с Яном.

– Да.

– Я же писала в ее карте, что ей нужен кто-то другой.

– Я видел твои пометки.

– И просто проигнорировал их?

– Послушай, у Яна сейчас есть свободное время.

– Да. И на это есть свои причины.

– Ты хочешь сказать, что Ян недостаточно компетентен, чтобы работать с этой пациенткой?

– Я говорю, что он просто ей не подходит. И я уверена, что ты и сам это знаешь. Я не перестаю подозревать, что ты надеешься, что он наломает дров.

– Что ты имеешь в виду, Нина?

– Именно то, что говорю, Майлз.

Ух! Этот Майлз был просто козлом!

– Ты думаешь, что я хочу подставить Яна? Ты думаешь, что я принесу в жертву благополучие пациента, чтобы все увидели, как он сядет в калошу?

– Да.

– Знаешь, мне нет нужды этого делать. Этот парень – бомба с включенным часовым механизмом. Он и без моей помощи взорвется.

Но Нина стояла на своем:

– Только не с моей пациенткой. Она и так на грани срыва. Она только что обручилась. И все потеряла. Ей нужен кто-то добрый и понимающий. Эйприл или даже Роб.

– Я не собираюсь переделывать весь график из-за одной пациентки.

Нина повысила голос:

– Ей нужен кто-нибудь другой.

– Все другие уже заняты. А у него есть свободные окна.

– Значит, поменяй график.

Но Майлз, который, наверное, был в некотором роде ее боссом, явно не любил, когда ему перечили. Последовало молчание, и я буквально чувствовала, как он ощетинился:

– Это не твое дело, а мое. И если ты будешь доставлять мне неприятности, я буду доставлять неприятности тебе. График останется таким, как был.

Должно быть, после этих слов он ушел, потому что спустя несколько секунд сестры начали бурно обсуждать его. Я слышала слова «ревнует», «мания величия» и «маленький Наполеон». Меня это могло бы рассмешить, если б я была все еще способна смеяться. Если бы не было ясно, что пациентка, о которой она говорила – та, которая потеряла все, – была я.

И тут я услышала шотландский акцент:

– Я пытался поменять график, если тебя это утешит. Я говорил вчера с Майлзом.