– В качестве вызова.

– А в качестве развлечения?

– Вызовы и есть развлечение.

В целом я бы сказала, что разговор со мной доставлял ему такое же удовольствие, как разговор с Майлзом. Но, черт возьми, я же была не Майлзом! Я не дразнила его. Не провоцировала его. Не пыталась разозлить его.

Ну, может быть, немножко и пыталась.

В то время я не осознавала, что замкнутость Яна благотворно действовала на меня. Когда некоторые люди – не все – пытаются убежать, это вызывает в вас ответное желание догнать их. Так было и с Яном – он был таким отчужденным, что это заводило меня.

Я сделала еще одну попытку:

– Спасибо, что показали моим родным, как пересаживать меня в кресло.

Ничего.

– Моя семья сейчас немного напугана.

Но он даже не кивнул. Он массировал мои лодыжки и даже не поднял голову.

Я предприняла решительный шаг:

– Вы знаете, что можно пить свою мочу?

Он с удивлением вскинул голову, и на его лице мелькнула растерянная улыбка, но он тут же снова склонился над моими ногами.

– Нет, этого я не знал, – сказал он, продолжая работать.

Но теперь я уже знала, что он умел улыбаться. И мне захотелось заставить его улыбнуться еще раз.

– И ею красят некоторые твидовые куртки.

Ничего.

– А древние римляне чистили ею зубы, чтобы отбелить их.

Когда и это не вызвало никакого ответа, я бросила беглый взгляд на его лицо, чтобы выяснить, не пытается ли он сдержать улыбку. Он пытался.

Он надел мне на лодыжки эластичную ленту и повернул меня на живот. А потом сказал, чтобы я попыталась дотронуться пятками до своих ягодиц, преодолевая сопротивление ленты, которую он держал в руке. Очевидно, это должно было укрепить мои подколенные сухожилия, которые все еще работали.

– Вы хотите, чтобы я дотронулась пятками до своей задницы?

– Просто попытайтесь.

– И мне необязательно дотрагиваться до задницы?

– Нет.

– Вы хотите сказать, что попытка важнее результата?

– Всегда.

Последовало очередное долгое молчание, во время которого я тщетно пыталась дотронуться пятками до своего зада.

– Вы не слишком разговорчивы, – сказала я, наконец.

– Я не люблю разговаривать во время работы.

– Другим, похоже, это удается без труда.

– Я не другие.

– Это видно.

– Мы здесь для того, чтобы сделать вас сильнее. А не для того, чтобы обмениваться шутками.

И в это время остальные тренеры расхохотались над какими-то словами одного из пациентов.

Я посмотрела Яну в глаза:

– Хорошо.

Но я не могла просто так сдаться. Я никогда, никогда не чувствовала себя комфортно в обществе молчаливых людей. Я всегда заводила разговор со всеми – с массажисткой, с маникюршей, даже с таксистами. Я не могла находиться в обществе других людей, особенно тех, которых я мало знала, и не разговаривать, хотели они этого или нет. Я наблюдала, как другие тренеры так участливо беседовали со своими подопечными. Если бы кто-то из них занимался со мной, возможно, я была бы более пассивной и не так старалась поддержать разговор. Но, оказавшись в обществе чемпиона по молчанию, я почувствовала, как моя навязчивая потребность говорить рвется наружу. И я начала болтать без умолку, как сумасшедшая.

Очевидно, я решила в тот момент, что хоть что-то будет лучше, чем ничего.

Поэтому я произнесла целый монолог, обращенный к потолку, пока Ян заставлял меня толкать ногами разнообразные предметы.

– Вы знаете, что я обручилась в тот самый день, когда произошла катастрофа? Наверное, знаете. Похоже, все в курсе. Медсестры постоянно об этом говорят. Я слышу, как они разговаривают в коридоре. Им жалко меня. Но они не представляют, каково это – оказаться на моем месте. И это смешно, потому что я сама это не совсем представляю. Один и тот же день стал самым счастливым в моей жизни и самым несчастливым. И как это отразится на моей свадьбе? Если она вообще состоится? Если мой принц на белом коне не превратится в отъявленного алкоголика и не умрет в канаве. А теперь я ношу это кольцо, хотя вовсе не хочу этого. А может быть, хочу. Я больше не знаю, какая я есть. Я привыкла быть бойцом. Я участвовала в трех марафонах. Я не заняла никакого места, но я научилась заставлять себя бороться до конца. Я знаю, что такое преодолевать себя. Когда мне приходилось нелегко, я отправлялась на пробежку. Я бегала в дождь. Я бегала ночью. Или в четыре часа утра. А что мне делать теперь? Отправляться покататься в кресле? Я не могу двигаться. Я едва могу дышать. Но кто я такая, чтобы жаловаться? Есть девушки, которых продают в рабство. Есть дети, которых бьют. Половине мира приходится тяжелее, чем мне. Но я то чувствую себя раздраженной и плаксивой, то начинаю размышлять о том, какие на мою долю выпали нечеловеческие страдания. Я никак не могу принять то, что случилось со мной. Я знаю лишь, что моя жизнь круто изменилась. Все стало не таким, как прежде. Вкус еды кажется не таким, как прежде. Голоса кажутся не такими, как прежде. То, что мне раньше нравилось, теперь я ненавижу. А то, что я ненавидела, я ненавижу по-прежнему. Я не хочу никого видеть. Я не хочу ни с кем разговаривать. На моем телефоне сейчас около пятидесяти сообщений, на которые я не хочу отвечать. Я ненавижу себя, и я ненавижу всех остальных. Я думаю о том, что хорошо было бы умереть. Мне это кажется самым простым выходом. Но в то же время я не хочу умирать. Просто и жить я тоже не хочу. Моя мама говорит, что единственный способ поправиться – это твердо верить в то, что я поправлюсь. Стать этаким маньяком, которого не останавливают даже законы природы. Но когда я смотрю на эти макаронины, которые прежде были моими ногами, я не могу в это поверить. Это все равно что заставить себя поверить в то, что небо зеленое. Но небо не зеленое, знаете ли, и я не могу притвориться, что оно зеленое. Я знаю только одно – я больше ничего не чувствую, даже надежды.

Где-то посреди своего монолога я закрыла глаза. И когда я истощила весь свой словарный запас и замолчала, я заметила, что Ян оставил мои ноги в покое. Он больше не дотрагивался до меня. Он что, куда-то ушел? За кофе? Или его дежурство на сегодня закончилось? Я знала, что он меня не слушает. Но то, что его даже не было рядом, задело меня.

Я открыла глаза и обнаружила, что он склонился надо мной, протягивая руки.

– Сядьте, – не глядя на меня, сказал он таким тоном, будто я раздражала его.

Я взяла его за руки, но он не попытался помочь мне. Он просто крепко сжимал мои руки, пока я не села самостоятельно.

А когда я, наконец, смогла принять сидячее положение, он отпустил меня.

Потом он наклонился и впервые за весь день встретился со мной взглядом. Он пристально смотрел мне в глаза, пока полностью не завладел моим вниманием. А потом сказал:

– Будете ли вы ходить или нет, я абсолютно уверен лишь в одном.

Я несколько раз моргнула.

– В чем же?

Он глубоко вздохнул:

– Людей излечивает стремление к цели. Это все, что вам нужно делать. Просто стремитесь вперед.

И больше он не сказал мне ни слова в течение всего оставшегося дня.

Позже я почувствовала себя неловко.

Я достала его своей болтливостью. Он явно не хотел разговаривать со мной, и он уж точно не просил, чтобы я утомляла его своей жалостной историей. Все это время у него было каменное лицо, а после того, как я закончила свой монолог, он был еще решительнее настроен оставаться бесстрастным.

И, учитывая все это, его слова «людей вылечивает стремление к цели» на самом деле застряли у меня в голове.

На следующее утро, по каким бы то ни было причинам, я проснулась с намерением вылечиться.

В этот день, после всех рутинных утренних процедур, я провела «час отдыха», который раньше использовала для того, чтобы тупо смотреть в пространство, за поиском в Интернете статей о повреждениях позвоночника. Моя мама была не единственным человеком, умевшим читать. Я начала с Фонда Кристофера Рива[8], а потом стала читать все подряд – о перспективах, терапии, стратегии, оборудовании, одежде и теории эксперимента. Я обогатила свой лексикон новыми терминами, такими как «ветвление коллатеральных нервных волокон» и «нейрогенез», и выучила наизусть названия и номера всех позвонков. Я внимательно изучила анатомические таблицы со строением человека и особенно его позвоночника. Я набрала в поисковике фразы «травмы позвоночника» и «чудесные исцеления» и прочитала все статьи, которые читала мама, и даже те, которые она не читала. Я сознательно уговорила себя почувствовать воодушевление. И составила список причин, по которым должна была испытывать надежду. Я заставила себя посмотреть на небо и убедиться, что оно зеленое.