Женщина старается из всех сил, но разбивая себя на куски даже вырвав сердце не в силах достучаться до растущего в сомнениях и внутренней борьбе сына. Михаил при упоминании шахтного директора наконец поднимает глаза на мать, вскинув гордо голову.

– Вадим Юрьевич достойный человек! – вспыхивает юноша огнем фанатизма. – Он говорит, один не должен решать за всех. Мы должны быть свободны. Мы и есть свободны, только боимся взять, хотя она так близка.

Людмила отшатывается и поспешно осеняет себя крестным знамением. Спаси Бог, не иначе ума сын лишился.

– А вот это, – брезгливо скривившись выдает шахтер, – мракобесие. Нет там никакого Бога!

– Да как ты..., – в конец не выдержав, по лицу женщины проходит волна праведного гнева.

Она подходит, занося руку для удара. И кончится большой и не поправимой бедой, кабы не скрипнувшая дверь. Оба отходят друг от друга, стыдливо опуская глаза.

– Вы закончили? – нахмурившись, Анатолий даже не пытается проявить чувство такта.

Младший (и похоже самый благоразумный член семьи) смотрит на мать и брата. Как же надоедают все эти перепалки. Неужели так трудно общий язык найти? Вздохнув, не надеясь получить ответ, продолжает:

– Вы новости то слышали? – Толька потрясает кипой еще не распроданных газет.

На мальчугана устремляются одновременно непонимающие и осуждающие взгляды.

– Ой, – хихикает он, высунув язычок и постучав по голове, вспоминая "недуг" родных. – Простите, запамятовал.

Анатолий садится на табурет, разворачивая газету. Парню приходится с минуту сидеть, шевеля губами в попытке хоть для себя правильно прочитать сложный текст.

– Царь Борис Брянцев, – мальчик воюет по слогам с каждым словом и местами даже путает буквы, – вчера вечером скончался...

Далее редакция кратко вдается в медицинские объяснения причины смерти. Но и без того совершивший литературный подвиг, Толя окончательно вязнет в непонятных терминах. И главное какова риторика. Царь. Ни государь, ни его царское высочество и прочая и прочая. Ни разу не упоминаемое так сухо, будто плевок на Симерийский престол. Словно речь о чем-то незначительном, достойном лишь краткого очерка в конечных колонках газеты.

Силы покидают Людмилу. Она делает шаг назад, другой и едва успевает схватится за край стола. Женщина медленно оседает, скользя ладонью по ножке, мутнеющим взглядом смотря в пустоту.

– Ура! – кричит, задыхаясь от переполнившей радости Михаил.

Лицо его, наоборот, сияет ясным солнцем. Он скачет по всей комнате и хлопает в ладони. Даже Анатолия пытается закружить в танце, весело смеясь. Вот только младший брат мало что понимает и как-то не охотно реагирует.

– Толька-Толька! – не перестает Михаил, тряся газетчика за плечи. – Свершилось!

– Что свершилось то? – по прежнему не доходит до мальчика, он даже злится начинает.

– Жизнь! – Миша и правда исходит лучами света. – Нет больше царя – мы себе сами голова. Жить будем, как за границей, как..., – он мечтательно закатывает глаза, – как люди. Только представь – ты в школу пойдешь, как и мечтал. Маме платье новое купим, да и сами больше обноски носить не будем.

Людмила же, на коленях, ползком приближается к углу дома. Бережно отодвинув расшитые цветами занавески, открывает лики святых на иконах. Истово крестясь, не перестает плакать.

"Что дальше? – причитает она, заливая щеки потоком слез. – Что будет со всеми нами?

Поместье графов Малаховых. Ок 7 – 30

При детальном изучении не все внутренние помещения замка подвергаются капитальной переделке. В конечном счете для обеспечения жизни небольшой семьи и нескольких залов для приемов, не так уж много нужно. Предоставленный в эти дни сам себе, Швецов в полной мере пользуется гостеприимством, облюбовав заброшенные этажи башен. Его встречают ветхие, но все еще крепкие двери средневековья, с их массивными узорчатыми замками. Большая часть заперты с незапамятных времен и дворецкому приходится извести пол рабочего дня в поисках подходящих ключей.

– Надо же, – восхищается Алексей, с натугой открывая защелки металлического переплета, – не знал, что где-то такие есть помимо Академии.

Страсть дворян прошлого к тайным знаниях не новость. Но Малаховы в прошлых поколениях наверняка были мастерами по части волшбы. В заброшенной, затхлой библиотеке хранятся редчайшие книги. На особо заросших паутиной углах можно даже отыскать тубусы со свитками. Туда впрочем офицер залезть не решается, справедливо опасаясь повредить рассыпающийся папирус.

Сев, по восточному скрестив ноги и сбросив китель, Швецов со всех сторон ограждается баррикадами из книг.

– А граф поди и не подозревает о замковых сокровищах, – покачивает головой подполковник, перелистывая страницы.

Он замирает, наткнувшись на до боли знакомое заклинание. До сжавшегося сердца, все еще хранящее горькое разочарование. Первые амбиции молодого мага, мечтающего прорвать блокаду колдовского застоя. Восторженные юношеские мысли "а что, если это буду Я?". И первые горькие разочарования от неудач.

"Да брось! – смеялись однокурсники, а преподаватели улыбались, не иначе вспоминая себя. – Это и без того бесполезная в быту магия!"

Рука Швецова мимо воли приподнимается, плавным движением танцора. Пальцы бьют по невидимым клавишам фортепиано, вычерчивая формулу.

– Бред, – Алексей прячет горе воспоминаний в гневе и сжимает кулак, – все это давно мертво.

Каменная плита в метре от офицера идет трещинами, будто раскалывается под птичьим клювом панцирь моллюска. Сперва, извиваясь маленьким, но настойчивым червячком, на поверхность протискивается стебелек. Уже через мгновения раскрывается бутон лепестков и на изумленного подполковника смотрит настоящая роза.

– Какого..., – ничего не понимает офицер, уставившись то на свои руки, то на цветок.

А растение и не думает успокаиваться. Стебель утолщается до крупной гадюки, обрастая шипами и разрастаясь по комнате, взбираясь ввысь по стеллажам и стене. Один из отростков норовит обвиться вокруг сапога, Швецову в спешке приходится отползать.

– Барон? Я вас пол часа ищу, – в дверном проеме появляется начальник штаба. – Силы великие, что тут происходит?

С приходом майора буйство природы успокаивается, но и без того зрелище еще то. Вся библиотека усыпана ярко красными розами, а посреди хлопающий глазами Алексей сидящий на задницы.

– Кажется вы поторопились оставлять стены Академии, – то ли с похвальбой, то ли с издевкой хмыкает Максим. – Впрочем, – он тот час хмурится, – на эти игры нет времени. Полагаю вы так увлеклись, что все пропустили.

Начальник штаба чуть ли не насильно вкладывает в руки командиру утреннею газету. Вся магия разом выветривается из головы.

"Сегодня исторический день для вооруженных сил Симерии, – читает Швецов после главной новости о внезапной кончине государя. – Армия доказала, что верность должна принадлежать не одному тирану, а всему народу целиком. Это поворотный момент всей нашей истории. Узнав о смерти царя, столичные полки, Преображенский, Семеновский и Измайловский один за другим отказались присягать наследнику. Блюдя интересы трудового народа они, объединенные единой целью принести Симерии свободу, вышли на площадь перед дворцом. Загнанный в угол Алексей Брянцев, так и не успев стать Четвертым, отрекся от престола"

Подполковник складывает свежую, пахнущую бумагу.

– Что за "Временный комитет государственного управления"? – спрашивает он, выхватив не вполне ясные замечания о переменах из газеты.

– Как нетрудно догадаться. новая власть из путчистов, – отвечает Максим, пытаясь по каменному выражению лица командующего прочесть истинные эмоции. – Барон, – не выдерживает он, придав голосу стали, – вы хоть понимаете в каком мы положении? Это конец. Конец всему.

Подполковник некоторое время словно и не замечает слов начальника штаба. Штабс-офицер зачем-то берет завалявшуюся в углу старую газету и подносит к сегодняшней.