Семья в сборе. Накрыт стол и все, кажется, только и ждут его появления. Швецов пересекает зал, не проронив ни слова, и срывает с вешалки фуражку.

– Но ты же только приехал, – обеспокоенно говорит мать, рассеяно смотря на приготовленный завтрак.

Так же молча офицер опоясывается оружием. Раздается громкий хлопок двери, едва не выбивший стекло – Лена, чуть не плача, выбегает из-за стола. И лишь это остужает пыл.

– Я поговорю с ней, – тихо роняет Алексей.

Обитель сестры превращена в храм искусства. Со стен на Швецова смотрят яркие афиши и черно белые, но не менее броские в эмоциях фото известных актрис. В углу, особо бережно, разложен костюм, переливаясь бисерным плетеньем. Довольно фривольный, оставляющий чересчур много обнаженного тела. Однако даже не искушенный в театральных постановках подполковник без труда узнает образ.

«Соломия в садах Бююк-Сарая, – припоминает офицер знаменитую и очень не простую постановку. – Похоже она и правда, талантлива»

Елена сидит на краю кровати, скрестив руки на груди и демонстративно отвернувшись.

– Бабушка обидела, да? – первой начинает девушка, едва за Алексеем закрывается дверь.

– Она, – офицер медлит. Несмотря на все обидные слова и откровенное насмехательство, при сестре о главе семьи говорить плохо не хочется, – довольно трудный человек.

Видеть Лену, единственную отраду в беспросветном хаосе семейных дрязг в таком состоянии мука смертная. Сев рядом, Швецов как можно естественнее улыбается.

– Не переживай, – успокаивает он. – Я уезжаю, но служить буду рядом и часто приезжать в гости.

– Хорошо, – быстро соглашается Елена, – но обещай приехать на концерт.

Девушка берет брата за руку, погрустнев еще пуще прежнего. Как она все же взрослеет.

– А главное будь осторожен.

– Ну что ты, глупенькая, – смеющийся Швецов обнимает сестру и целует в лоб. – Война ведь закончилась, курхов мы усмирили. Ничего серьезного мне не предстоит.

Готская Республика

Стэнтон-Сити. «Сладкая Мэри». Ок. 8 – 00

– Доброе утро, дамы.

В прихожей самого известного столичного борделя появляется невысокий лейтенант крепкого телосложения. На фирменном выходном кителе гордо блестят петлицы – скрещенные мечи.

Неспешно беседующие, развалившиеся в креслах и диванах проститутки мигом оживают. Одна, опередив других, оказывается подле клиента. От девчонки сильно пахнет духами, макияж так вообще пол лица скрывает. В купе с колготками сеточками и пышным ворохом юбок эдакая дешевая постановка на кабаре. Но некоторым на удивление нравится.

– Привет, Стенли, – пытаясь утащить офицера, проститутка тонкими пальчиками принимается расстегивать верхнюю пуговицу.

– Прости, милая, не сегодня, – с искренним вздохом сожаления гот отстраняет деваху. – Он тут?

Отвергнутая жрица любви картинно хмурит лобик и шипит рассерженной кошкой. Даже царапает воздух.

– На втором этаже, – она ловко ловит, хлопнув ладонями, подкинутую монету. – Сразу направо.

Ущипнув весело взвизгнувшую девку за мягкое место, офицер удаляется наверх.

Внутри остро пахнет алкоголем и табаком, вся комната окутана интимным полумраком. На непомерно широкой кровати живописно сверкает голая мужская задница. Красная простынь и одеяло переплетены с конечностями и прочими частями тел еще как минимум пятерых работниц борделя. На всю комнату стоит мощный храп.

– Черт, Стенли, это ты? – раздается сонное бормотание прежде чем ранний и хуже того незваный гость успевает хоть что-то сказать.

– Просыпайся, Майкл, – смеется офицер, облокотившись о дверной косяк. – Папа Ли зовет тебя.

– Какого дьявола? Сколько времени?

Появляется заспанная физиономия молодого человека, космы соломенных волос падают на глаза. Незнакомец пытается дотянуться до часов, шаря по столу.

– Мать твою! – ругается Майкл, опрокинув таки часы на пол, со звоном разбившиеся. – Не важно, у меня отпуск и я с места не тронусь. Скажи генералу, что не нашел меня.

Мужчина погружает лицо в подушку, но сверху падает помятый, испачканный в вине китель.

– Все отпуска отменены, нас вызывают в штаб дивизии, – спешит обрадовать Стенли. – Пошли, ковбой, нам еще мир спасать.

Симерийское царство.

Казармы первого драгунского батальона. 15 км. Восточнее Ольхово

22 мая 1853 г . Ок. 6 — 00 (29 дней до часа Х)

В расположение драгун можно попасть, отправившись от Ольхово на восток. Да и то придется петлять по бездорожью добрых пятнадцать километров. В здешней местности и колею от упряжки не сыскать, что уж говорить о полноценных магистралях. Бескрайние, брошенные просторы. Куда ни глянь сплошь поросшие бурьяном по пояс холмы да овраги. Мелькнет в кустах рыжий хвост плутовки-лисы, поднимая истошно орущих фазанов, да завоет вдали волк.

Сами казармы сливаются с дикостью природы, поражая не ухоженностью и серостью. Высокий кованый забор заростает плющом, а местами так и вовсе зияет прорехами на радость мнимым диверсантам. Солдатское общежитие тянется длинным двухэтажным зданием, дышащим на ладан и противно скрипящим прогнившими досками от малейшего дуновения ветра. Эдакая нескладная деревянная коробка с соломенной, пахнущей плесенью и мышами, крышей. Где-то половина окон выбита, и осколки усеивают капканами близлежащие дорожки. Благо если прорехи просто заколочены чем попало, а то и вовсе разевают рот на весь мир. Легко представить бойцов, коротающих время прямо в соломе, на плохо обструганных досках, где сучок норовит отдавить все бока.

Штаб батальона, хоть и сложенный из кирпича, идеально вписывается в общую картину. Обшарпанные стены, частично обвалившаяся, так и лежащая под ногами, черепица. Даже вывешенный недалеко от порога Симерийский флаг, черно-бело-желтый триколор, приобретает серый оттенок. Позаботиться о государственной символике стиркой, никто не удосуживается, ровно, как и зашить рваное полотно.

Плац так вообще отдельная история. Про метлы священное армейское место только слухи знает. Окурки разбросаны, где попало, смешавшись с опавшей листвой и ветками. Честно говоря, и плац название условное, так, припорошенный щебенкой участок. Нормальных дорожек в драгунской части нет в принципе. Солдаты ковыляют в грязи, норовя потерять сапог в вязкой жиже. Про конский навоз лучше вообще помолчать.

– Не нравится мне тут как-то, – недовольно морщась, ефрейтор Григорий поднимает на лоб фуражку с обгрызенным козырьком. Прищурившись, смотрит на поднимающееся весеннее небо. – Тоскливо.

Приятеля шутливо толкает плечом Вячеслав.

– Неужто вы соскучились за горным пейзажем, мой дражайший друг, — подтрунивает он. – Вай, – кавалерист, театрально жестикулирует и подражает манере курхского акцента, – нашел бы себе красавицу и пас барашков высоко-высоко в горах.

Оба заливисто смеются, но от чего-то быстро умолкают, думая об одном и том же. Да, прав Григорий, этот солдат, так непохожий на образец дворцовой выправки. Тоскливо тут и все не то.

«Чего же мне не хватает, — думает кавалерист. — Неужели…»

Он замирает, вслушиваясь в гомон бойцов, окружающих его, развалины убогой части. Но видит и слышит другое. Обрывистые выкрики команд, заполонивший каменную крепость дым. И грохот. Нескончаемый ружейных грохот и отчаянный крик раненных.

– Чего встал? – коснувшаяся рука Вячеслава заставляет чуть вздрогнуть, – очередь не задерживай.

Человеческая столовая для драгун даже не предполагается. Кавалеристы по полевому раскидывают палатку недалеко от плаца, где повар в заляпанном переднике раздает похлебку из большого парующего чана.

– Это суп или каша? — Григорий разве нос в котелок не окунает, пытаясь определить состав и назначение вылитой из плошки субстанции.

— Это еда, -- недовольно ворчит, отрезая ломоть черного хлеба и пожелтевшего сала повар, – и за нее спасибо говорят.

Друзья рассаживаются прямо у ступеней штаба, постелив под себя свернутые шинели. На вкус варево оказывается вполне съедобно. Удается подцепить даже по куску волокон тушенки. Передавая друг другу соль и перец, бережно хранимые в тряпицах, солдаты с удовольствием завтракают.