От непривычно длинного монолога Макробия даже в пот бросило. Смахнув рукой капельки пота с чела, он потянулся было к фиалу с вином, но передумал и взял сушёный финик. Пожевал его всё ещё крепкими крупными зубами, проглотил, морщась, испытующе посмотрел на купца.

Авл Порций медлил с ответом. Они знали друг друга достаточно давно. Авл Порций ценил Макробия за могучий ум, по прихоти капризной Фортуны избравший себе такое незавидное вместилище. А тот, в свою очередь, относился с пониманием к тайной деятельности купца, о которой догадывался, и помогал, чем мог. И всё же дело, затеваемое Тубероном, было такого свойства, что могло стоить не только карьеры купца на варварском Востоке, но и жизни.

— Неумолимое время… — наконец решился Авл Порций, по-своему обыкновению начав издалека. — Ты прав, уважаемый Макробий — оно летит, скачет, как дикая кобылица, и нужно иметь немалую сноровку, чтобы удержаться в седле. А совет… Что ж, совет дать легко, да только будет ли от него прок?

— Умный совет от умного человека на худой конец может послужить утешением. А это не так мало.

— Утешением в торговых делах является прибыль, — Авл Порций не обратил должного внимания на тонкую лесть в словах Макробия. — Но, скажу прямо, — боюсь, что наша коммерция в скором времени будет приносить одни убытки.

— Та-ак… — протянул ростовщик и надолго углубился в размышления.

Авл Порций не мешал ему, сидел молча, потягивая вино и рассматривая непритязательное убранство комнаты — ростовщик, один из богатейших дельцов азиатского Востока, любил скромность и чистоту как в обстановке, так и в одежде.

— По правде говоря, — медленно начал Макробий, — я соскучился по Риму. Но не настолько, чтобы бросить здесь всё и сломя голову мчаться туда. Из-за реформ достопочтенного Гая Гракха мне там придётся довольствоваться ролью полунищего менялы.

— Всё в этом мире имеет начало и конец, — приободрился Туберон — похоже, Макробий согласился ему помочь. — Гай Гракх не вечен, как и его брат Тиберий…

— Ты думаешь? — уколол купца пронзительными чёрными глазами Макробий.

— Я знаю мнение многих сенаторов, в том числе и консула Луция Опимия. Республика приходит в упадок из-за раздоров и смут, посеянных и взращённых реформами. А истинные патриоты Рима этого допустить просто не могут. Не сомневаюсь, что и для Гая Гракха найдётся кинжал, и не один.

— Значит, ты советуешь мне всё же направить свои стопы в Рим?

— Не так скоро, не так скоро, дорогой Макробий, — растянул тонкие губы в улыбке Авл Порций. — Прежде, чем готовить поклажу на повозки, нужно убедиться, что довезёшь её в целости и сохранности…

— Ибо не всё зависит от мулов, запряжённых в неё, пусть даже резвых и выносливых, — подхватил мысль гостя Макробий — он уже начал догадываться, куда клонит Авл Порций.

— Вот именно.

— И всё же, лучше возничему потерять груз, но спасти голову.

— Не скажи, дорогой Макробий. Что лучше, что хуже — судить трудно. Потому как возничий — всего лишь слуга, и как знать, что придёт на ум господину при виде пустой повозки.

— Мысль мудрая, уважаемый Авл Порций, — ростовщик уловил скрытую угрозу в словах гостя; но, по здравому размышлению, не обиделся — видимо обстоятельства сложились так, что его приятель пребывает сейчас в крайне затруднительном положении. — Из двух зол нужно выбирать меньшее. Хотя слуге от этого всё равно не легче…

— Если он достаточно умён, то господин несомненно не оставит без внимания и награды его усердие и преданность.

— Всё дело как раз и упирается в размер вознаграждения, ибо ничто так не облегчает страдания и не придаёт силы, как благосклонность Меркурия[59].

— Глубокочтимый Марк Эмилий Скавр в разговоре со мной дал понять, что Меркурий на этот раз будет весьма щедр.

— М-м… — Макробий быстро потёр ладони, будто его вдруг зазнобило — он наконец понял, откуда ветер дует. — Марку Эмилию верит можно. Но от обилия слов и обещаний, увы, кошелёк тяжелее не станет.

Теперь он уже точно знал, что услуга, которая от него потребуется, наверняка небезопасная. Но понимал также, что отказать — значит навлечь на себя беды: за спиной Скавра скалой высился Сенат. Оставалось единственное — не продешевить.

«Пора… — подумал Авл Порций, с удовлетворением заметив, как потускнел нестерпимо-чёрный блеск в глазах ростовщика; это был верный признак, что Макробий покорился неизбежному. — Но, однако, Макробий, ты хват…» — с некоторым сожалением отметил про себя купец, запуская руку в свою вместительную дорожную сумку, прицепленную к поясу, где хранилось золото, полученное от легата. Львиную долю ему хотелось оставить себе, но прижимистого Макробия провести было трудно, ибо его любовь к Риму возрастала в прямой зависимости от количества золотых монет, подкрепляющих это чувство.

При виде кожаного кошелька с золотом сердце невозмутимого Макробия сладко трепыхнулось в груди. Чтобы удостовериться, что это не сон, он распустил завязки, вынул несколько ауреусов[60] и взвесил кошелёк на руке. И неожиданно почувствовал страх, который редко посещал его чёрствую, практичную натуру: за какую же услугу столько?!

— Это… всё? — хрипло спросил, не отрывая взгляд от кошелька.

— Половина… — поколебавшись, ответил Авл Порций; на самом деле в кошельке находилась треть того, что дал ему легат.

— А когда остальное? — Макробий от волнения стал говорить ещё невнятней; но купец его понял.

— Когда Плутон[61] воздаст должные почести тому, кто в ближайшее время, — с нажимом сказал римский агент, — предстанет перед его взором.

— Плутон? Почести… — у Макробия задрожали руки; боясь, что ослышался, он переспросил: — Кому почести?

— Ты правильно меня понял, досточтимый Макробий. Именно — почести. Ибо в царстве Плутона их может удостоиться только тот, чей род происходит от богов великих и бессмертных.

Макробий помертвел. Широко открыв глаза, он отдёрнул руку от кошелька с такой скоростью, будто вместо красного шнурка завязки увидел змею. Авл Порций с кривой ухмылкой поднял кошелёк, тряхнул; послышался мелодичный звон золотых монет.

Ростовщик опомнился. Туберон смотрел на него жёстко, требовательно. Глаза Макробия снова потускнели, лицо стало хмурым, сосредоточенным. Подняв взгляд на купца, ростовщик обречено вздохнул, скривившись так, будто жевал недозрелое яблоко.

— У меня есть на примете… один человек… — тихо начал Макробий, собравшись с мыслями.

— Я этим не интересуюсь, — поспешно перебил его купец.

— Почему? Разве мы теперь не в одной упряжке?

— Если ты за свои услуги получишь деньги, и немалые, то я буду довольствоваться только сознанием честно выполненного долга.

— Видят боги, я в своей жизни никогда не заключал сделки, более невыгодной, чем теперь, — печально ответил ростовщик. — Кто знает, понадобятся ли мне эти деньги когда-нибудь… — и добавил с неожиданной твёрдостью в голосе: — Но то, что в этом предприятии мне очень пригодится твоя проницательность, в этом у меня сомнений нет.

Авл Порций понял, что это решение Макробия — окончательное.

— Кто этот человек? — спросил он, подавив вздох сожаления — ему до смерти не хотелось влезать так глубоко в лабиринт опасной интриги.

— Клеон, сын Хариксена.

— Клеон? Который в чести у царицы Лаодики?

— Да.

— Этот трусливый сердцеед? И ты думаешь, он способен…

— Он — вряд ли. Но с его помощью мы найдём нужного человека.

— Думаешь, согласится?

— Куда он денется, — глаза Макробия хищно блеснули. — В этом он заинтересован не меньше нашего. А если нет…

— Тогда что?

— Есть верные люди… Чтобы его язык не сплёл нам петлю… Но я уверен, что он согласится. Клеон занял у меня под проценты некую сумму, а срок уплаты уже давно истёк.

— Что ж, это довод весьма убедителен. Разумно, разумно…