Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Спасибо, брат, — растроганно молвил Савмак. — Я тебе многим обязан и буду помнить об этом всегда.

— Ну-ну, ты ещё слезу пусти, — с деланной строгостью сказал Зальмоксис. — Лучше налей по последней и — на боковую…

Утро пришло звеняще-чистым, безветренным и солнечным. Над Неаполисом встали многочисленные дымные столбы — у главных ворот разожгли вдоль дороги костры. Между ними должна была проехать погребальная колесница царя Скилура, чтобы очиститься от скверны. Упряжь четверых волов сверкала золотом и драгоценными каменьями, скифская знать и телохранители усопшего надели лучшие одежды, и только короткие чёрные плащи, наброшенные на плечи, да расцарапанные лица говорили о том, что их ожидает праздник печали. Когда после долгих сборов траурный караван двинулся в путь, в толпе простолюдинов, запрудивших главную площадь столицы Скифского царства, раздались дикие вопли, стенания и женский плач, похожий на вой. Чтобы лошади и волы не испугались пламени костров, на глазах у них были повязки, но всё равно чуткие животные волновались, а иногда и шарахались в стороны, когда подхваченный горячим дымом крохотный уголёк попадал на шкуру и жалил, словно огромный шершень. Караван медленно прополз через огненное чистилище, и вскоре пыльное облако скрыло его от глаз безутешных подданных почившего Скилура.

ГЛАВА 5

А что же наши добрые друзья Пилумн, Руфус и Тарулас? В тот самый момент, когда Савмак занял своё место в траурной процессии, первые двое играли в шашки, дожидаясь, пока бывший центурион сменит постовых из своего лоха. Шашки уже в те далёкие времена были, наряду с костями, любимыми играми римских легионеров. Правда, они несколько отличались от нынешних, тем более тех, какими коротали время гоплиты царя Боспора, собственноручно вырезанных из липовых чурок мастеровитым Руфусом. Однако, несмотря на весьма невзрачный вид, игра в эти шашки временами вызывала нешуточные страсти.

Когда Тарулас, стряхнув у входа песок с тяжёлых воинских сандалий, зашёл в караульное помещение, разъярённый Пилумн как раз выуживал из кошелька последние оболы, чтобы расплатиться с довольным Руфусом.

— Ты и сегодня ходишь в неудачниках? — насмешливо поинтересовался бывший центурион, расстёгивая пояс с прицепленной к нему махайрой. — В последний раз, насколько мне помнится, ты проиграл плащ и поножи. Что в этот раз поставил на кон?

— С этим мошенником я больше не сяду играть! — вскричал красный, как рак, Пилумн. — Он плут и сукин сын!

— Э-э, потише, ты! — Руфус тяжело встал и сжал кулачищи. — Так недолго и схлопотать…

— А ты попробуй! — не помня себя от бешенства, Пилумн смахнул шашки со столика и, набычившись, принял боевую стойку. — Наконец-то я размажу эту образину по стенке.

— Довольно, вы, петухи! — резко сказал Тарулас, встав между спорщиками. — Уймитесь, иначе я лично отсчитаю вам по двадцать палочных ударов. Если хотите какой-либо мужской забавы, так лучше померяйтесь силой.

— О, золотые слова! — Пилумн с вызовом поиграл внушительными мышцами. — Вот тут уж будет всё без обмана. Будешь судьёй, Тарулас. Или слабо? — ехидно подмигнул он Руфусу.

— Чего там, давай… — буркнул бывший кормчий и поплевал в ладони. — Козявка…

— Посмотрим, — с мстительной радостью ответил ему Пилумн, опустившись на колени перед широкой скамьёй. — Ставлю панцирь и шлем против твоих двух ауреусов. Идёт?

— Это ржавое железо не стоит и пятой части названной суммы, — ворчливо заметил Руфус, располагаясь в такой же позе напротив. — Но я согласен. У меня есть знакомый старьёвщик, и его, надеюсь, не придётся долго уговаривать приобрести такой хлам. Правда, он скупает в основном битую посуду и прохудившиеся ночные горшки, но, думаю, выручит по старой дружбе.

— Поговори, пока в сознании… — мрачно пошутил Пилумн и сжал ладонь противника.

Руфус только крякнул в ответ и поставил свой локоть рядом с локтем отставного легионера.

— На счёт три, — предупредил их Тарулас, усаживаясь сбоку на казарменный дифр без спинки. — Раз… Два… Три!

Казалось, что два богатыря не расслышали слов лохага. Сцепив ладони, они в безмолвии и полной недвижимости пожирали друг друга глазами, округлившимися от искусственно подогреваемой ярости, этим известным способом выживания римских гладиаторов, для которых самая крепкая и верная дружба заканчивалась за решёткой цирковой арены — чтобы выжить самому, нужно убить и не важно кого. И только по участившемуся дыханию соперников да взбугрившимся мускулам, казалось, готовым прорвать кожу, можно было представить, каких титанических усилий стоило каждому из них такое с виду спокойное течение схватки.

Но вот поистине геркулесова сила Руфуса начала брать своё — медленно, с едва слышным хрустом, рука Пилумна начала клониться к скамье. Похоже было, что ещё немного и Руфус возьмёт верх. И тут случилось неожиданное: каким-то непостижимо быстрым, неуловимым движением отставной легионер вывернул кисть своей руки и с диким торжествующим воплем припечатал правицу Руфуса к отполированным доскам.

— Провалиться тебе в Тартар! — Руфус с тупым недоумением посмотрел на руку, сжимая-разжимая пальцы. — От этой казарменной еды я скоро стану слаб, как ребёнок, — пожаловался он смеющимся приятелям и достал кошелёк. — Держи… — бывший кормчий высыпал на скамью монеты и, обиженно ворча, поплёлся в угол.

— Да ладно тебе… — к торжествующему Пилумну вновь вернулось его обычное благодушное настроение. — Я всего лишь вернул свой проигрыш, — он коротко хохотнул. — С небольшой прибылью, скажем так. А поэтому приглашаю вас в харчевню отведать доброго вина.

— Хорошее предложение, — оживился Руфус и со вздохом сожаления сунул опустевший кошелёк в перемётную суму. — С раннего утра во рту словно в свинарнике, но тем вином, что нам выдают, можно разве что тараканов травить.

— Однако, вчера вечером так тебе не казалось, — переодеваясь, насмешливо сказал Тарулас. — Ты вылакал и половину моей доли.

— Так то было вчера, — широко осклабился бывший кормчий, доставая новый плащ.

— И-хей! — возопил внезапно развеселившийся Пилумн. — Сегодня гуляем! И пропади оно всё пропадом. Мне эта служба во где сидит, — красноречивым жестом показал на горло. — Как в болоте киснем. Сейчас бы с нашим бывшим легионом взять пару городов да сдобных молодок помять. А, брат? — он хлопнул по спине Таруласа. — Бывали деньки…

И в этот миг скрипучая дверь караульни отворилась, и на пороге появился один из подчинённых бывшего центуриона, плосколицый сармат-полукровка, кряжистый и кривоногий.

— Лохаг, к тебе… там… это… — обратился он к Таруласу, коверкая эллинскую речь. — Девишька.

— Девушка? — в недоумении переспросил его лохаг. — Что ей нужно?

— Гы-гы-гы… — заржал Пилумн. — То-то и оно, брат. Ты уже начал забывать, что девушкам от нас нужно. Веди её, узкоглазый, сюда. Да смотри, чтобы поменьше видели. Иди, иди, — подтолкнул он замешкавшегося аспургианина к выходу.

Тарулас меланхолично пожал плечами и поторопился натянуть кафтан. Пилумн, пригладив вихры, принял молодецкий вид, выставив вперёд левую ногу и положив правицу на рукоять меча. Только Руфус смешался и, закутавшись в плащ, выбрал самый тёмный угол.

Девушка была светловолоса, стройна и улыбчива. Приветливо кивнув Руфусу и Пилумну, она непринуждённо, будто знала его по меньшей мере добрый десяток лет, обратилась к Таруласу:

— Хайре, лохаг. Моя госпожа, несравненная Ксено, приглашает тебя и твоих друзей разделить с ней трапезу.

— В самый раз… — расплылся в улыбке Пилумн и лукаво подмигнул Руфусу, от смущения красному, как варёный рак.

— Мы благодарим твою госпожу за её доброту, — лохаг строго посмотрел на развеселившегося Пилумна. — Но я не думаю, что такие неприметные личности, как воины полуварварской хилии, могут усладить взор первой красавицы Пантикапея. Передай ей от нас низкий поклон и наши лучшие пожелания. К тому же, мы сейчас должны проводить учебные поединки.

103
{"b":"639452","o":1}