Кукла упала, раскинув руки и склонив голову на плечо, пародируя таким образом агонию нашего Спасителя…

Странная маленькая копия Христа из нежного мира детских игрушек, напоминающая о каких-то мрачных поступках человека…

Бюрк почувствовал, как в районе затылка у него началась сильная дрожь, сразу же змеей спустившаяся вниз по спине. Он тут же приказал механику Сандерсу вышвырнуть «этот мусор» за борт.

Наступил вечер, и плотные ледяные облака закрыли на небе звезды. Бюрк старательно запер дверь своей каюты, достал из-под груды одежды старую куртку и извлек из кармана бутылку запрещенного напитка.

— Вы только посмотрите на него! — пропищал тоненький голосок, пропитанный едкой кислотой.

— Что такое? Кто здесь? — задыхаясь, воскликнул Бюрк.

В каюте никого, кроме него, не было. Высокие волны время от времени захлестывали иллюминатор.

— Ладно, видно, мне что-то померещилось, — пробормотал капитан.

Он в несколько глотком опорожнил бутылку с крепким напитком, и сразу же пьяный сон ударил ему в голову, швырнув на койку.

Он проснулся ночью.

Его разбудил голоса невидимых существ.

— Я стою шесть шиллингов и шесть пенсов, — пропищал тонкий голосок; так могла бы говорить игрушечная флейта, каким-то чудом получившая способность разговаривать.

— То же самое сойдет и для меня, когда я вернусь, — сказал кто-то басом.

— А мне очень обрадуется маленькая девочка, — просвистела флейта за сорок пенсов.

— Вот это правильно! — добродушно буркнул бас.

— Ах, я туалетная бумага, меня зовут Мета, я из Нюрнберга.

Бас промолчал; послышался шорох сминаемой бумаги.

Капитан Бюрк в несколько прыжков взлетел на полуют.

Вдали лунный серп склонялся над готовыми к жатве синевато-зелеными волнами, стая бонит расчерчивала поверхность океана светящимися полосами, а у самого горизонта луч прожектора упорно преследовал раздутые паруса какого-то двухмачтового судна.

— Ах, Мета! — позвенел китайский колокольчик.

Вахтенный дремал, прислонившись к стволу зенитки.

Бюрк поднял голову и увидел торжественный силуэт альбатроса; он глубоко вздохнул, но большая птица испустила скрежещущий крик, и отвратительная дрожь только что пережитого кошмара пробежала по телу моряка.

— Глупости все это, — пробормотал он.

Судно резко наклонилось из-за неверного движения руля, волна соленой воды хлестнула Бюрка по щеке.

Он дернулся от неожиданности и отвращения, потому что в его сознании промелькнул отвратительный образ: образ трупа, плюющего ему в лицо.

Жуткие жертвы океана, сведшие счеты с бездной, какие Бюрку приходилось видеть на илистых пляжах, с изъеденной плотью пустыми глазами и белыми зубами, беззвучно смеющимися над звездами.

Он поспешно вернулся в свою каюту.

Зеркало, встроенное в перегородку, вернуло ему настолько искаженный образ, что он закрыл глаза. Потом выругался и снова принялся рыться в своих вещах.

Но едва виски с громким бульканьем полилось ему в глотку, как необычные звуки заполнили каюту.

Это было быстрое, частое постукивание.

Маленькие деревянные пальчики стучали по перегородке.

Иногда стук прекращался, потом снова возобновлялся, и внезапно капитан понял, что он доносился снаружи.

Когда он понял, в чем дело, он закричал, завыл, словно животное, словно безумный, словно осужденный на казнь.

Сквозь стекло иллюминатора на него смотрела кукла.

— Гувер! Гувер! Гувер!

Лейтенант прибежал на этот зов невероятного отчаяния.

— Гувер!

Луна вставала в светящемся небе, залитом девственно чистым серебром. Гувер увидел капитана, стоявшего вплотную к поручням, без головного убора, с безумным взглядом.

— Ты был прав, Гувер, Бог требует, чтобы я ответил за куклу. Я отвечу, Гувер! Я отвечаю!

Короткий грохот положенного по инструкции кольта, и потрясенный лейтенант увидел быстрое беспорядочное падение через поручни большой растрепанной марионетки.

Негромкий плеск плавников: акулы и бониты.

Потом… Отвратительный хруст, яростные удары хвоста, вспенившие воду, безумный круговорот голодных чудовищ вокруг окровавленной жертвы…

— Вот что мне кажется странным, — сказал Сандерс, вытаскивая куклу на палубу, — как получилось, что вокруг нее обмотался трос, свисавший с палубы перед иллюминатором задней каюты. Она немного пострадала, бедняжка, так что потребуется немного краски, новое платьице — и она обрадует мою маленькую Лили.

Я осталась одна в лаборатории.

Учитель уехал, и ситуация напомнила мне историю с волшебником Гете и его учеником.

Все последние месяцы я постоянно видела учителя склонившимся над книгами и рукописями; он выстраивал колонками цифры, выводил формулы и уравнения и никогда ничего не говорил мне о своих исследованиях.

Теперь он уехал, оставив на столе тетрадь с записями, которую до сих пор никогда не забывал спрятать в сейф, как самое дорогое сокровище.

Наука пробуждает в человеке любопытство.

Я перелистала тетрадь; едва я вчиталась в торопливые строчки, как в висках у меня запульсировала кровь и задрожали руки: я поняла, какие невероятные вещи излагались учителем на страницах этой тетради!

Я торопливо добралась до последней страницы. Посмотрев в зеркало, я увидела бледное потрясенное лицо, и на этом лице была написана решимость.

Да, я решила воспользоваться страшной тайной моего учителя!

Действовать нужно было без промедления… Реторты оказались под рукой, дистилляторы тоже; множество банок с загадочными веществами заполняло полки.

И, главное, в моих руках была формула, четкая и недвусмысленная!

Я включила мощную электрическую печь, на которую поставила большой огнеупорный тигель.

Ослепительное пламя, заливающее белым огнем лабораторию, вспыхнуло под тиглем.

Я взвесила нужные порошки, один за другим; отмерила требующийся объем тяжелой жидкой ртути; с помощью капельницы добавила самые опасные кислоты. Воздух в помещении лаборатории сухой и горячий, он врывается в мои легкие, словно адское дыхание. Но я храбро держусь; я должна довести до конца фантастический опыт.

Учитель все рассчитал, все учел: ингредиенты, температуру, продолжительность опыта…

Большие часы на стене громко отсчитывают уходящие секунды и минуты…

Я должна ждать целый час! Нет, уже три четверти часа! Теперь чуть больше половины часа! Печь светится, словно маленькое солнце, в тигле бурлит густая масса, похожая на вулканическую лаву.

Еще четверть часа! Боже, хватит ли у меня сил продержаться до конца? Мои силы понемногу слабеют; учитель ничего не сказал о вредной, может быть, даже смертельной атмосфере, сопровождающей опыт…

Еще пять минут… Надеюсь, Бог позволит мне продержаться эти несколько минут, поскольку секрет, который я в этот момент краду у учителя, был им украден у Творца…

Еще минута… Еще несколько секунд…

Расплав на дне тигля начинает светиться; лучи солнца среди темных туч.

Бьют часы… С победным криком я хватаю тигель металлическими щипцами и выливаю его содержание в сосуд с холодной водой.

Фонтаном взвивается горячий пар, и на дне сосуда я вижу тяжелый слиток желтого металла: это золото!

Я сделала золото!

Золото, деньги… Власть, мир… Все будет принадлежать мне!

Я испускаю торжествующий клич.

— Мадемуазель, вы ухитрились заснуть возле реторты с препаратом красного фосфора! Вам не кажется, что было бы намного безопаснее спать возле жаровни, где жарится курица?

Учитель смотрит на меня, и взгляд его полон иронии.

— Да, конечно, но я…

Я хотела сказать, что сделала золото, но вовремя спохватываюсь и бормочу:

— Да, конечно, красный фосфор, я понимаю…