Она сразу же посмотрела подпись: Пьер Маре.

Это имя тоже ни о чем не напомнило. Но, наверное, это было не совсем так, потому что она поспешно подошла к зеркалу, поправила черную ленту и попыталась спрятать седые волосы.

Пьер Маре был ее соседом тридцать лет назад, другом ее детства, товарищем в детских играх.

Элиан покраснела. Когда-то по их небольшому городку пронеслись слухи об их помолвке. Элиан и Пьер, Пьер и Элиан, это была образцовая пара, созданная для того, чтобы пройти рядом через самые сложные жизненные коллизии на жизненном пути.

Но жизнь решила все иначе: родителям Пьера пришлось уехать, и молодые люди, никогда ничего друг другу не обещавшие, сказали с последним взглядом в момент расставания только то, что они могли сказать.

Ничто не может быть красноречивее разлуки; тем не менее, она нередко бывает окончательной.

Пьер не вернулся, и Элиан состарилась.

Он предупреждал ее о своем сегодняшнем визите короткой и вежливой фразой.

Взволнованная и растерянная, Элиан бросилась предупредить Валентину, чтобы та рассчитала меню на двоих. Оказалось, что служанка, читающая газеты, была информирована гораздо лучше хозяйки.

— Господин Пьер Маре? Да о нем только и говорят в газетах! Он побывал везде, где только может побывать смертный — у готтентотов, у караибов, на северном полюсе и я уж и не знаю, где еще! Говорят, что он знаменитый путешественник.

«Вот как, путешественник!» — улыбнулась про себя Элиан.

И она впервые за всю жизнь без благосклонности оценила свой простой черный туалет.

Он оказался пожилым человеком, передвигавшимся ссутулившись, с помощью трости; его глаза были светлыми, какими бывают глаза моряков, состарившихся под парусами, в брызгах соленой морской воды.

Элиан, обратившаяся к своим скудным познаниям в географии, расспрашивала его о путешествиях, интересовалась, действительно ли в бразильской или индостанской сельве обитают люди-тигры и летающие крокодилы.

Он отвечал вежливо и очень кратко, словно думая в это время о чем-то другом. Потом он принялся расспрашивать ее.

Элиан удивилась лихорадочным ноткам в его голосе и незначительности его вопросов.

— Как там дом отца Жака, он сохранился? Булочник все еще выпекает по средам и воскресеньям булочки с тмином? Мальчишки все еще ловят плотву под мельничной плотиной? А старинную башню на краю леса еще не разрушили? Слава Богу!

Он говорил, торопливо и сумбурно, едва оставляя ей время на ответы.

Он интересовался самыми пустяковыми воспоминаниями: Помнит ли она варенье старой Мартин? Что стало с собакой мельника, которая начинала выть, когда слышала свист или пение? А помнит ли она, как остановился фонтан на Старой площади, когда опавшая листва забила водоток?

Да, конечно, она помнила все это; вскоре ее охватила такая же лихорадка, и она попыталась остановить посетителя, чтобы в свою очередь вспоминать о прошедших временах. Когда, наконец, они замолчали, выбившись из сил; наступили сумерки, и Валентина принесла лампу.

Пьер Маре вздохнул:

— Господи, лампа… Я имею в виду, такая же лампа, как тогда…

Он помолчал, потом сказал необычно серьезным тоном:

— Мадемуазель Элиан, вот уже десять лет, как я думаю о вас.

Она вздрогнула и отодвинулась от лампы, чтобы он не заметил, как она покраснела.

— Да, десять лет, если не больше. Я думал о вас в Китае, в Японии, в Америке, на полюсе… Внезапно я понял, что уже увидел все, что мне могла показать Земля, и что у меня осталось только одно, самое важное, самое прекрасное путешествие.

— Самое прекрасное… — повторила Элиан.

— Это дорога назад, ведущая нас к замечательным прошедшим временам, к ушедшим друзьям, к пропавшим вещам, которые мы помним в свете солнца нашей юности. Мне нужен кто-то, рядом с кем я смогу вызывать воспоминания; это самое прекрасное из всего, что Бог подарил людям на Земле.

— Значит, — сказала она, — вы возвращаетесь…

— Да, ради прошлого, чтобы найти то, что осталось от него.

Он поднял на нее умоляющий взгляд.

— Ведь вы понимаете меня, не так ли?

Она кивнула и пробормотала:

— Да, я понимаю вас…

Ее голос прозвучал болезненно, но он не заметил этого.

Они расстались глубокой ночью, договорившись снова встретиться на следующий день.

Дождь по-прежнему барабанил по стеклам.

«Это большой несчастный ребенок, — подумала Элиан, — он видел весь мир, но он не нашел в нем счастье. Я проведу его мимо теней и призраков, и это позволит мне стать полезной».

Она подошла к зеркалу и заметила, что поседевшая прядь выглянула из-под ленты; она поднесла к ней руку, чтобы спрятать снова, но оставила ее на месте.

— К чему это? — пробормотала она.

И, так как было еще не слишком поздно, она принялась читать книгу мадам Зенаиды Флерио с того места, на котором остановилась накануне. Но ее глаза были полны слез, и ей пришлось отложить книгу.

Я не собираюсь устраивать ужин в новогоднюю ночь, и я никому не стану отправлять новогодние поздравления, потому что не хочу ни от кого получать их.

Так решил господин Юлотт[79], яростно размешивая кочергой уголь в плохо горевшей печи, пытавшейся согреть воздух в комнате старого холостяка. Известно, что сова — недобрая птица, и мужчина напоминал ее своим профилем и скрипучим голосом.

Наконец, язычки голубого огня принялись лизать куски угля, потом, заворчав, вспыхнуло сильное пламя и тепло начало постепенно заполнять комнату.

— Сегодняшний праздник, день Святого Сильвестра, — заявил господин Юлотт, разговаривая с самим собой, — такой же обычный день, как любой другой. Что, вы хотите сказать, что заканчивается год? Тоже мне важное дело — следующий год уже готов его заменить. Не будь у меня календаря, чтобы я вспомнил дату 31 декабря, как бы я смог отличить сегодняшний день от любого другого?

Пламя уютно мурлыкало в печи, тепло позволило старику приятно расслабиться. Внезапно он подскочил.

Он знал, что кроме него в доме никого не было, но ему неожиданно показалось, что на лестнице послышались шаги.

— Я же отпустил Мелани, свою служанку, которая — вот дура — захотела устроить семейный ужин в новогоднюю ночь. Может быть, она решила, что я передумал — смех, да и только.

Дверь в комнату отворилась, и господин Юлотт вскрикнул от ужаса, увидев, что на пороге оказалась отнюдь не служанка, а улыбающаяся пожилая дама, очень эффектно одетая. Она вошла в комнату, хотя ее никто не приглашал, и устроилась в кресле поближе к огню.

— Мадам, — пробормотал старик, — кто вы такая? И как вы попали ко мне?

— О, я всегда захожу, куда хочу, — ответила дама дружелюбным тоном, — и никакая дверь не может помешать мне. Впрочем, мне кажется, что вы некоторым образом звали меня.

— Я звал вас? Думаю, что вы ошибаетесь, — проворчал господин Юлотт. — Вас наверняка ждет кто-то из моих соседей, а вы просто ошиблись дверью, вот и очутились у меня.

— В это время меня ждут везде, — возразила дама решительным тоном. — Вы — единственное исключение. Поэтому я и пришла к вам.

Пока дама говорила, господин Юлотт с удивлением наблюдал за ее лицом.

Лицо необычной посетительницы менялось ежесекундно; оно выглядело то удивительно юным, то покрывалось морщинами, а ее волосы становились седыми. Были моменты, когда господин Юлотт видел перед собой одновременно множество лиц. Эти изменения происходили с головокружительной скоростью и были видны несколько расплывчатыми, словно через слой тумана.

— Я ничего не понимаю… Вы очень странная особа… — пробормотал встревоженный господин Юлотт. — О чем вы говорите?