Верёвки были разрезаны. Мне помогли подняться на ноги, и я встал со смехом. Всё вокруг меня — наряды индейцев, древний храм, даже зелень — сверкало ослепительно яркими красками. Я обхватил руками науали и крепко обнял его: мой дружелюбный настрой распространялся на всех.

Воители-ягуары окружили меня со всех сторон: безликие фигуры в накидках, головных уборах и масках. Увидев блеснувший у одного из них стальной клинок вроде тех, которыми вооружены испанцы, я весело потянулся к нему, но индеец отбил в сторону мою руку. Они взяли меня под руки и повели к каменным ступеням. Я пошёл охотно, бодро, довольный тем, что со мной друзья.

Мои ноги, казалось, двигались по собственной воле, я не имел над ними власти и, пытаясь взобраться по ступеням, спотыкался и падал, но мои друзья подхватили меня с обеих сторон и, поддерживая на каждой ступеньке, повели наверх.

Моя воля была порабощена колдовским порошком, но рассудком, несмотря на дурманную весёлость, я понимал, что на вершине пирамиды меня ожидает что-то страшное. На ум вдруг пришёл необычный рассказ, из тех историй о старых временах, ещё до Конкисты, что я слышал, пока дожидался Матео у трактиров. Одна индейская девушка, которую решили принести в жертву, оказалась умнее остальных: в основном люди не только не роптали, но даже считали это высокой честью. Так вот, та девушка сказала готовившим её жрецам, что если она будет принесена в жертву, то скажет богу дождя, чтобы он им дождя не даровал. Суеверные жрецы отпустили её. Я громко расхохотался при мысли о том, как проделаю то же самое.

На вершине я высвободился из хватки индейцев и огляделся по сторонам, озирая величественный пейзаж джунглей. Буйство ярких красок привело меня в неописуемый восторг. Разнообразные оттенки зелёного и коричневого, и всё это буквально светилось изнутри. Совсем рядом пролетела пёстрая певчая пташка, настоящая летучая радуга из жёлтых, красных и зелёных перьев.

Мои друзья снова обступили меня и попытались взять за руки. Я оттолкнул их в сторону и пустился в пляс, смеясь над их попытками остановить меня. Четверо из них схватили меня, двое взяли за руки и потащили назад. Когда я упал, индейцы подняли меня, поднесли к жертвенной плите и уложили на выпуклый камень таким образом, что моя голова и ноги находились ниже, чем грудь.

Мрачная мысль зашевелилась у меня в мозгу, я заподозрил неладное: видно, эти люди собрались причинить мне боль. Я стал вырываться из их цепких рук, но теперь вывернуться было уже практически невозможно. Науали навис надо мной, произнося нараспев заклинания и рассекая воздух обсидиановым ножом. Он опустил нож, разрезал на мне рубашку и разорвал её, обнажив мою грудь. Тут уж я стал дёргаться не на шутку, но мои руки и ноги были словно в капкане.

Перед моим мысленным взором возникла картина жертвоприношения: грудь человека вскрывается острым как бритва клинком, ацтекский жрец наклоняется, запускает руку в рану и выдёргивает её, зажимая в кулаке кровоточащее, ещё бьющееся сердце.

Заклинание науали становилось всё громче, пока не зазвучало как пронзительный рёв дикой кошки. Я буквально физически ощутил кровожадное вожделение обступивших меня со всех сторон индейцев. Взяв жертвенный нож обеими руками, жрец занёс его над моей головой.

И тут один из воителей, державший мою руку, неожиданно отпустил её. Я увидел, как блеснул меч. Науали, шатаясь, попятился назад, когда этот человек вдруг замахнулся на него. Клинок не настиг мага, но поразил индейца, который держал мою ногу. На вершине пирамиды воцарился хаос, и руки, державшие меня, разжались. Взметнувшиеся деревянные мечи с острыми как бритва обсидиановыми лезвиями натыкались на разрубавшие их стальные клинки.

У подножия храма раздались мушкетные выстрелы и крики.

Я скатился с жертвенной плиты и свалился на каменный пол, а когда с сильно кружившейся головой поднялся на ноги, то увидел, как несколько воителей из сообщества Ягуара сорвались с места и обратились в бегство, спасаясь от воина со стальным клинком. Когда убежал последний индеец, меченосец повернулся лицом ко мне и отсалютовал мне клинком.

   — Право же, Бастард, ты, как никто, умеешь впутаться в передрягу.

Сняв маску, Матео весело ухмыльнулся. Я ухмыльнулся ему в ответ. Дон Хулио поднялся по ступеням.

   — Ну, как себя чувствует молодой человек?

   — Науали опоил его какой-то дрянью, но в остальном, судя по дурацкой ухмылке, он в полном порядке.

   — Науали сбежал, — сказал дон Хулио. — Мои люди устремились за ним в погоню, но он бегает быстрее лесного кота.

   — Он и есть лесной кот, — заявил я.

Жертвенный агнец. Вот какую роль, как я вскоре выяснил, они мне предназначили.

По возвращении в лагерь Матео, дон Хулио, Хосе и прочие принялись пить, отмечая моё счастливое избавление.

   — Мы знали, что ты вызвал сильное недовольство науали, — пояснил дон Хулио. — Ты обнаружил свои подозрения, когда выпустил ту свинью, решив, что это пропавший карлик. Науали, вне всяких сомнений, принёс карлика в жертву. В этом мы убедимся, когда допросим его приспешников, которых нам удалось захватить.

   — Эй, chico, тебе повезло, что я великий актёр. Я сбил с ног одного из этих ряженых язычников и забрал его наряд. В этих зверских облачениях мы все выглядели одинаково, поэтому я незамеченным поднялся на пирамиду, чтобы помочь вырвать тебе сердце.

   — Есть ли вести об их злобном господине? — спросил я.

   — Никаких, — вздохнул Матео.

А дон Хулио улыбнулся и покачал головой.

   — Этот дьявол, должно быть, обернулся ягуаром, если сумел ускользнуть от моих людей. Он скрылся пешком, тогда как за ним гнались вооружённые всадники.

   — Значит, — стал размышлять я вслух, — вы знали, что науали собирается захватить меня?

   — Это был лишь вопрос времени, — сказал Матео. — Паренёк-метис стал совать нос в его тайные делишки. Индейцы ненавидят метисов не меньше нас, испанцев. Не приходилось сомневаться, что, принеся тебя в жертву, науали не только исполнил бы обряд, но и получил особое удовольствие.

Я улыбнулся дону Хулио и Матео. Вообще-то внутри у меня всё клокотало от гнева — ведь эти хитрецы едва не довели меня до погибели, — но давать волю этому чувству не имело смысла. Правда, я не мог удержаться от того, чтобы не съязвить:

   — Боюсь, вы поторопились. Надо было подождать ещё, пока науали не вырвет моё сердце, и тогда, глядишь, вам удалось бы его сцапать.

   — Пожалуй, ты прав, — кивнул дон Хулио. — Возьми это на заметку, Матео, в следующий раз, когда вы с парнишкой сойдётесь с этим науали. Пока этот дьявол будет вырывать у Кристо сердце, ты успеешь отрубить науали голову.

Дон Хулио говорил всё это с невозмутимым выражением лица, и было непонятно, шутит он или нет. Но одно не вызывало сомнений: мы не успокоимся, пока не захватим науали в плен или не убьём злодея.

Похоже, до Матео это тоже дошло, и он воскликнул:

   — Дон Хулио, только не говорите мне, что я должен оставаться в этом захолустье до тех пор, пока не объявится это грязное отродье языческой шлюхи, чёртов колдун! Позвольте мне отправиться в большой город, где живут люди одного со мной положения. Там есть музыка, женщины...

   — И неприятности, — дополнил дон Хулио, — разве не их ты вечно находишь в больших городах? Тебе поручено это дело, потому что большую часть своей жизни ты провёл в тёмных логовищах порока, где азартные игры, мошенничество и распутные женщины возбуждают жар в твоей крови. Это задание пойдёт тебе на пользу. Ну подумай сам, Матео. Свежий воздух. Здоровая деревенская еда...

Да какой там свежий воздух! Матео рассматривал это как ссылку в преисподнюю и чувствовал себя, похоже, не намного лучше, чем я в тот момент, когда узнал, что представлял собой наживку для науали.