— А я вовсе не жалел о деньгах, которых мог больше никогда не увидеть, — дополнил её рассказ карлик. — Я не надеялся на ком-либо жениться, когда судьба подарила мне вдруг этого ангела. Должно быть, наш брак развеселил гуннов, так что на свадьбе не обошлось без разных потешных подарков.

— Они считали этот брак шуткой, а мы увидели в нём спасение, — сказала Юлия. — Зерко был первым добрым и ласковым человеком, встретившимся мне в жизни. Кроме того, у нас было нечто общее: страх перед гуннами и тревога за будущее. Аттила — паразит. Он высасывает все соки из порядочных людей.

— Он одержим двумя идеями. Они пугают его и не дают покоя, — добавил Зерко. — Во-первых, он боится, что награбленные трофеи развратят его народ и гунны утратят боевой дух.

— Что-то не похоже, — усомнился я — Весной они собираются в новый поход. А что во-вторых?

— Он боится потерпеть поражение. Ты только представь, что оно должно означать для тирана, привыкшего к слепому повиновению. Аттила никому не доверяет. Откуда ему знать, служат ли ему верой и правдой или по принуждению? Как он разберёт, любят ли его жёны или просто вынуждены спать с ним ради милостей кагана? Власть сделала его всемогущим, и она же заставила его во всём сомневаться. Он получает поддержку, лишь побеждая. А если удача изменит ему, всё может пойти прахом.

— И ты думаешь, что теперь, когда он лишился меча, ему изменит удача?

— Я на это надеюсь.

— Значит, Аттила отправил тебя к Аэцию, а тот вернул тебя гуннам, чтобы шпионить за ними?

— Да. Наш брак был предлогом послать Зерко к Аттиле, у которого я оказалась в плену, — продолжила Юлия. — Но тут мой карлик нашёл способ решить все возникшие проблемы.

— Какой же?

— Он не случайно послал тебя во дворец украсть меч. Его пропажа обессилит Аттилу и воодушевит Аэция. Если мы сможем добраться до римской армии, захваченный меч поможет ей выступить в поход. А если римляне победят, мы с Зерко станем жить в мире и согласии.

Она радостно кивнула, словно судьба всей Европы зависела только от меня и эта задача была мне по плечу.

Очутившись вдали от родных мест, в пограничном регионе, не охраняемом как следует ни одной страной, гунны Скиллы почувствовали усталость. Некогда нерушимая северная граница Римской империи оголилась и сделалась лёгкой добычей для захватчиков. На дальнем юге, у Дуная, римляне по-прежнему удерживали свою власть и стерегли подходы к Италии. На дальнем севере преобладали германцы, жившие в дремучих лесах, недоступных для всех завоевателей. Но вдоль самого Дуная порядок нарушал разный сброд вроде якобы независимых правителей, полководцев и вождей, отхвативших себе немалые куски умирающей империи. Разумеется, большой, до зубов вооружённый и опасный отряд гуннов мог легко и сравнительно безопасно проехать по этим просторам, однако группа Скиллы решила не вторгаться вглубь владений местного царька или изменника-центуриона. К чему ненужные осложнения и стычки со здешней знатью или слухи о новой гуннской угрозе? У Скиллы и его спутников была ясная цель — отыскать меч и убить Ионаса, не провоцируя конфликтов с провинциальными мужланами. По этой причине они старались объезжать стороной поселения с высокими стенами и новые крепости на холмах и осторожно продвигались на запад, проклиная тьму густых лесов, крутые склоны и промозглую сырость. Тетивы их луков стали влажными и утратили прежнюю упругость, а мечи покрылись пятнами ржавчины. Вдобавок на юго-западе замаячили вершины Альп. Снег понемногу сползал со склонов.

Ключевой фигурой в их поисках был Зерко. Гуннам попадались по пути сотни гонцов, мелких торговцев, пилигримов, мистиков, наёмников и колдунов. Все они странствовали по разбитым дорогам, и выследить среди них одного беглеца вроде Ионаса казалось нелегко. Однако любой смог бы запомнить темнокожего карлика, ехавшего на одной лошади с женщиной обычного, среднего роста, а заодно обратить внимание на их спутников, тем более что один из них был связан по рукам и ногам. Такую странную процессию увидишь не каждый день, и она невольно возбуждала любопытство. Когда гунны проследовали вверх по течению реки, в сторону Лауриака[53], им наконец начали рассказывать о чудном квартете, пришедшем сюда из лесов на севере. Все четверо были грязны, оборваны и измождены, но карлик заплатил золотом нанятому гонцу за то, чтобы он отправился вверх по реке и передал важную весть. По слухам, эти новости предназначались самому Аэцию. Затем беглецы переправились на южный берег реки и поскакали к альпийским соляным копям, где до сих пор находились римские гарнизоны. У одного из них к спине был привязан необычный узел — продолговатый и длиной в человеческий рост.

Если беглецы получат мощный римский эскорт, их побег можно считать удачным.

Гунны во что бы то ни стало должны поймать их на подступах к Альпам.

Они галопом помчались к Лентии[54] и последнему уцелевшему мосту в той части Дуная. Его каменные быки растрескались и поросли мхом, а давно разрушенную работу римских плотников наскоро заменили деревянными пролётами. Однако по мосту можно было проехать. Около него обитали бандиты, взимавшие плату за проезд, и как только они услышали топот копыт, мост был перегорожен. Но когда до жадных хозяев моста донёсся столь характерный для гуннов едкий запах, похожий на запах дыма, они передумали и сняли заслон. Из-за деревьев появилась группа варваров и, точно стая степных волков, пронеслась по мосту. Некоторые скакали с натянутыми луками в руках, их смуглые лица были исполосованы шрамами. Мошенники спрятались, лишь увидев летящие из-под копыт комья грязи и услышав выкрики варваров. Гунны направились к югу.

Они проносились, как тёмное облако, и собирали по пути обрывки былей и небылиц. Где-то на подъёме к Юваву прохожие столкнулись с четвёркой усталых беглецов. Один из них говорил по-гречески.

Скилла понял, что думает об Илане больше, чем ему хотелось, несмотря на все связанные с нею унижения. Её поступки ставили его в тупик: сначала гордая римлянка отвергла его, а потом спасла от копья Ионаса. Он знал, что она осталась жива, и мысль о том, как он снова отвоюет её, не давала Скилле покоя. Почему она не дала Ионасу нанести последний удар? А если ей ненавистно убийство, то отчего она позднее пыталась сжечь Аттилу? Проще было бы убежать с Ионасом. Да, Плана сбивала его с толку, и её тайна не выходила у него из головы. Вплоть до своего отъезда он навещал пленницу, приносил ей пищу и надеялся, что она как-то намекнёт ему о беглецах. Короче говоря, Скилла разрывался между жалостью, чувством долга и гневом.

— Ничего бы не случилось, если бы ты пришла ко мне, — старался он убедить её.

— Ничего бы не случилось, если бы ты и твой народ остались в своих родных краях, в вашем океане травы, — возражала она. — И ничего бы не случилось, позволь я Ионасу выиграть поединок.

— Да. Так почему же ты этого не сделала, Илана?

— Я не подумала... Шум, кровь.

— Нет, неправда. Это потому, что ты любишь и меня. Ты влюблена в нас обоих.

Она закрыла глаза.

— Я римлянка, Скилла.

— Это в прошлом. Лучше подумай о нашем будущем.

— Отчего ты мучаешь меня?

— Я люблю тебя. Пойми, я хочу освободить тебя из этой клетки.

Она заговорила слабым, чуть слышным голосом, словно тяжелобольная.

— Оставь меня, Скилла. Моя жизнь кончена. Она кончилась ещё в Аксиополе, и лишь по какой-то чудовищной ошибке судьбы я стала свидетельницей происходящего здесь. Я уже давно мертва, и тебе нужно поискать другую жену. Энергичную, полную сил. Вроде тебя самого.

Но он не желал жены вроде него самого. Он хотел одну только Илану. И не верил, что её душа мертва. После того как он убьёт Ионаса, возвратит меч и отвоюет себе римлянку, всё станет простым и ясным. Они будут царапаться и шипеть, как дикие кошки, но, когда поженятся, каких сыновей она ему родит!