Острый верх вестготских шлемов дополняли разноцветные пышные перья. Воины гарцевали на конях, держа овальные щиты, а их пики вздымались до крыш. Я ждал вместе с ними, взволнованный этим зрелищем.

И вот наконец в старом римском портике появился высокий и блистательный король Теодорих в золочёной кольчуге и со щитом из яркой узорчатой бронзы. Его сыновья — Торисмонд и Теодорих-младший — вышли вместе с ним в сверкающей военной броне. Они не скрывали своей гордости. Увидев их, собравшиеся воины столь громогласно прокричали приветствия, что я вздрогнул и съёжился.

Их король говорил с глубоким чувством, но спокойно и тихо, а его слова повторялись, расходясь, словно волны, по морю толпы.

— Наши отцы обосновались на этой богатой земле. Теперь настал наш черёд её защитить. Гунны и вандалы объединились в военный союз, и, если они победят, нашему миру придёт конец. Моя дочь взывает к мести. Так слушайте меня, мои воины! Мы должны отомстить за неё на поле боя!

Тысяча копий поднялись, ударившись о тысячи щитов. Вестготов воодушевила речь их короля. Затем Теодорих оседлал коня и взмахнул рукой, дав знак замолчать. Армия тронулась в путь. Мощное войско направилось по улицам Толозы к величественным римским воротам. Войска двигались, гремя снаряжением, а на полях и в ближайших рощах к ним присоединились отряды из соседних племён.

Скоро тысячи превратятся в десятки тысяч, а эти десятки тысяч — в стотысячную армию. Король вестготов станет союзником Аэция, и они сплотят весь Запад.

Хватит ли у них сил, чтобы остановить Аттилу?

Я обогнал вестготское войско и помчался галопом, желая как можно быстрее передать Аэцию отрадные новости, но всё же оглянулся на башню, из окна которой за нами наблюдала Берта. Теперь за неё отомстят.

Часть 3

БИТВА НАРОДОВ

Аурелия была римским городом-крепостью, стоявшим на пути любой армии, двигающейся походным маршем в нижних землях Галлии. Расположенная на берегу реки Луары, Аурелия находилась в центре самой плодородной римской провинции. Если гунны смогут её занять, у них появится стратегическая столица, укрепившись в которой они будут доминировать в Западной Европе. А если римлянам удастся её удержать, им будет проще обороняться.

Аттила надеялся, что измена откроет ему ворота в город. Осада стоила дорого, предательство — дёшево.

По иронии судьбы племя аланов, взявшее под свой контроль Аурелию и Луару, состояло с гуннами в дальнем родстве. Теперь они стали частью того непрочного союза римлян, германцев и кельтских племён, который и создал Западную империю. Движение народов, сотрясавшее эти земли полстолетия назад, в результате образовало неустойчивую коалицию вождей племён, генералов и изменников, разделивших между собой сферы влияния. Каждое племя формально клялось в верности империи, и оно же радовалось своей доле независимости, ибо сама империя была слаба. Император разместил племена таким образом, что любое из них могло следить за своим соседом. Варвары зависели от Рима, завидовали Риму, презирали Рим, боялись Рима и всё же считали себя новыми римлянами.

Если вестготы были самым могущественным племенем, то багауды, франки, саксы, арморики, литицианы[67], бургунды, белги и аланы просто владели своими территориями и имели свои войска. За два месяца до того, как армии гуннов выступили в поход, в Аурелию прибыли посланцы Аттилы. Они надеялись выяснить позицию короля аланов, коварного Сангибана. И предупредили, что Аттила явится в Европу с величайшей армией, какую когда-либо видел мир. Королю был предложен выбор: сразиться на стороне римлян и погибнуть вместе со своим войском или присоединиться к гуннам и остаться королём, пусть даже вассалом Аттилы.

Выбор, конечно, оказался не из лёгких, и вдобавок воинственная армия Сангибана не желала никому подчиняться. Хуже того, если предательство короля обнаружат до нашествия гуннов, оно станет для Аэция наглядным примером. Однако вступать в бой с Аттилой тоже было рискованно — ведь гунны могли уничтожить всё племя.

— Вам не удастся отсидеться в стороне. Вы должны сделать выбор до начала войны, — настаивал молодой, честолюбивый гунн, присланный убедить Сангибана. — Вы можете по-прежнему править народом, оказавшись под Аттилой. Или можете умереть, оставшись под римлянами.

— Мой народ не позволит мне последовать за гуннами. Аланам нравится считать себя истинными римлянами и христианами. Никто не хочет возвращаться назад к обычаям и верованиям наших предков.

— Да при чём тут народ? Выбор должны сделать вы, ради их безопасности, — повторил гунн. — Послушайте, у меня есть план, так что даже вашим стражникам у ворот города не придётся выбирать. Вот и всё, что вам надо будет сделать... Этого гунна звали Скиллой.

— Вас хочет видеть ребёнок, епископ.

— Ребёнок?

— Но по манерам он не похож ни на кого из детей. Да и вообще ни на кого на свете, насколько я могу судить. Он говорит, что дело связано с безопасностью церкви. Это и впрямь необычно.

— Смелый ребёнок, — задумчиво произнёс епископ Аниан.

— Но он не желает снимать капюшон с головы. А вдруг это наёмный убийца...

— Бертран, убить меня проще простого. И для этого незачем присылать ребёнка в капюшоне. Они могли бы сбить меня на улице деревянной тележкой, могли сбросить на меня кирпич с парапета или отравить во время дневного причастия.

— Епископ!

Воистину, если этот крохотный посетитель был странен, то их епископ — ещё страннее. Горожане привыкли, что порой он исчезал на целые недели и жил отшельником или странствовал и искал свой путь к Богу. А потом внезапно возвращался, словно никуда и не скрывался. Он навещал больных и калек, не боясь заразиться. Налагал епитимью на убийц и воров и совещался с сильными мира сего. Он воплощал божественный закон в обществе, становящемся всё более беззаконным. Благочестие и добрые поступки не только сделали его популярным священником, но и превратили в духовного лидера аланов.

— Они не причинят мне никакого вреда, ибо такова Божья воля, — продолжил Аниан. — И наверное, по Его воле я сейчас встречусь с таинственным посетителем. Мы живём в странные времена, и вокруг нас много странных людей. Возможно, это дьяволы. Или ангелы. Давайте посмотрим, кто он — тот или другой.

Их посетитель успел подслушать последние слова.

— Я слишком уродлив для ангела и слишком обаятелен для дьявола! — заявил он и откинул свой капюшон. — Ну а что касается странности, то в ней я охотно признаюсь.

Бертран заморгал.

— Это не ребёнок, а карлик.

— И посланник Аэция, епископ. Меня зовут Зерко.

Епископ не смог скрыть удивления.

— Весьма необычный представитель полководца.

— Когда я не представляю своего хозяина, то забавляю его, — поклонился Зерко. — Допускаю, что я непривычен, но отнюдь не бесполезен. Я не только шут по профессии, но и мастерски маскируюсь. И совсем недавно прошёл через ворота с бургундскими беженцами. Никто не заметил карлика в толпе детей.

— А я-то думал, что шут всегда хочет быть замеченным.

— В другие времена. Не столь опасные. Но здесь есть агенты Аттилы, как, впрочем, и агенты Аэция, и я предпочитаю не попадаться им на глаза. Передаю вам привет от генерала и предупреждаю, что Аурелия — на пути гуннских войск. Аэций желает знать, устоит ли город.

— Ответ прост. Он устоит, если сюда придёт Аэций.

— Его армия временно отступила к Лимонурру и надеется, что Теодорих приведёт своих вестготов. Он ведь недалеко отсюда и сумел бы нас поддержать. Если я начну действовать в Аурелии, пока Аэций собирает для борьбы западные племена...