— Но разве украденное нами стоит жизни Планы?

— Я надеюсь, что оно стоит жизни миллиона женщин.

Карлик взвалил меч себе на плечи, словно шест. Он был почти вдвое больше самого Зерко.

— В этом мече на Западе увидят Божий знак. И он поможет нам в пути. Мне понятна твоя скорбь, но у нас пока что есть шанс. Гунны в смятении, а Илана не знала, куда мы направимся. И если ей удастся выжить, наш меч может стать её единственной надеждой.

Внезапно до меня дошла суть его нового плана.

— Мы попробуем обменять его на неё!

Зерко покачал головой.

— Я имел в виду совсем другое. Не терзай себя подобными соблазнами. Меч достанется Аэцию.

— К чёрту Аэция! Кроме этого куска железа, Аттилу больше ничего не волнует. Гунны пойдут на всё, чтобы его вернуть!

— Как долго, по-твоему, сумеет прожить каждый из нас, включая Илану, если ты уже прервал переговоры с варварами? Неужели ты так ничему и не научился за эти месяцы?

Он был прав, но я заупрямился:

— У них есть свои представления о чести.

— И в соответствии с ними гунны должны отомстить за убийство или попытку убийства Аттилы. А ты хочешь возвратиться в их лагерь с украденным мечом?

Я открыл рот, чтобы возразить карлику, но тут же закрыл его. Да, Зерко был прав. Один лишь побег станет для них оскорблением, а мы рисковали куда большим, проникнув в покои Аттилы. Такое нельзя простить. Илана мужественно сыграла свою роль и бесследно пропала. Я её потерял.

— Если она жива, то наша единственная надежда — это гибель Аттилы, — продолжал карлик. — И наилучший способ добиться этого ясен. Нам надо передать меч Аэцию. Вперёд. Лошади нас заждались.

Зерко потащил меч к деревьям.

Я ощутил, что не в силах сдвинуться с места.

— Я не сумел её спасти, Зерко, — с горечью промолвил я.

Мой тон заставил карлика остановиться. В конце концов он вернулся и вручил мне меч.

— Попытайся исправить неудачу, Ионас. Подумай об Плане. Она совсем не хотела бы увидеть, как ты стоишь здесь, на лугу, и глупо озираешься по сторонам. Ведь тогда её жертва оказалась бы напрасной.

Небо начало розоветь. Мы оседлали лошадей и поскакали, желая как можно скорее покинуть окрестности лагеря и к полудню отъехать от них на несколько миль.

Евдоксий был привязан к седлу. Его рот заткнули кляпом, но глаза гневно сверкали и с ненавистью глядели на нас. Я рассчитывал, что Зерко украдёт мою кобылу Диану, однако карлик пояснил, что её пропажа вызвала бы у гуннов подозрения. А присутствие Дианы, напротив, собьёт их с толку, и они подумают, что я сгорел в огне. Поэтому он увёл из табуна арабских жеребцов. Юлия и Зерко устроились на одном коне, Евдоксий — на другом, а я — на третьем. Четвёртого нам пришлось отпустить, потому что с нами не было Планы.

«Просто поразительно, до чего права оказалась колдунья Ансила», — подумал Скилла. Судьба в конце концов дала ему очередной шанс.

После поединка с Ионасом гунн был так унижен, что хотел утопиться в Тисе. Римлянин превзошёл и едва не победил его, опозорив перед всеми гуннами. Но хуже всего было то, что его спасла женщина! Отсрочка означала, что другие воины станут относиться к нему как к призраку, отчего-то назойливо снующему среди живых, или как к напоминанию о редкой неудаче. Скилла сгорал от жажды мести и стремления восстановить свою честь, но Аттила не позволил бы повторить поединок. А простое убийство не избавит его от позора. Ударить в спину способен только трус. Это означало, что, пока не начнётся война, у него не появится возможности доказать, что ловкость и отвага не покинули его, а ведь она начнётся только через полгода. Каждое пробуждение превратилось для него в пытку, а каждый сон — в настоящий кошмар. Эти муки не прекращались с тех пор, как Ионас выздоровел, исцелённый заботливой Иланой. В итоге Скилла отправился к гуннской колдунье Ансиле, умоляя её сказать, что ему дальше делать. Как ему вернуться к прежней жизни и навсегда забыть о проклятом римлянине?

Казалось, Ансила жила вечно, и все гунны — молодые и старые — помнили её уже старухой. Она, точно зверь, обитала в пещере на берегу реки, устланной соломой и ветвями деревьев. Ансила не забывала прошлое и предвидела отдалённое будущее. Каждый воин одновременно и побаивался её, и старался подкупить, надеясь узнать, что его ждёт впереди. Уздечка с золотыми насечками и монеты, награбленные Скиллой в завоёванном Аксиополе, стали платой за её пророчество. Он явился к ней в полночь и мрачно присел рядом, пока она кипятила священный отвар, кидая в котёл травы и поглядывая на пар.

Довольно долгое время ничего не происходило, предсказательница неподвижно стояла около железного котелка, но затем её зрачки расширились, а руки задрожали. Колдунья речитативом, нараспев начала делиться с ним своим откровением, но смотрела не на Скиллу, а куда-то вдаль, на скрытые от его глаз предметы.

Ансила отодвинулась от пара, тяжело вздохнула и закрыла глаза. Скилла ждал от неё объяснений, но их не последовало. В этой тесной и низкой пещере у него закружилась голова.

— Что похитят, бабушка? И какой огонь? Я не понимаю.

Она уставилась на него, словно только что вспомнив, что он ещё здесь, и улыбнулась своим беззубым старушечьим ртом.

— Если бы ты понял жизнь, дурачок, то не смог бы жить. Ты бы не выдержал. Да и никто не выдержал бы, ни один мужчина. Будь благодарен, что ты ни о чём не ведаешь, точно козёл в поле, от этого ты счастливее. А теперь уходи, наберись терпения и приготовься к переменам.

Она отвернулась от него, дав понять, что разговор окончен, схватила уздечку с золотыми насечками и засеменила по пещере, чтобы спрятать её в сундук. Позднее она обменяет её на еду и одежду.

Скилла целую неделю был подавлен и смущён её пророчеством. Он ждал какого-нибудь явного знака. Неужели Ансила ошиблась и он зря подарил ей уздечку? Но потом Ионас поджёг дворец кагана, попытавшись убить Аттилу, а Илану поймали на месте преступления. За одну ночь пожара и смятения всё изменилось в лагере гуннов.

На развалинах дворца не нашли ничьих обгоревших трупов. Сам Аттила сумел скрыться с Иланой и своей третьей женой, Берел, делившей с ним постель в ту роковую ночь. Король втолкнул обеих женщин в дыру за его кроватью и провёл их по подземному проходу, специально выстроенному для него на случай покушения. Было слишком темно и дымно, но Гуэрнна сказала, что дворец поджёг молодой римлянин.

Избитая Аттилой Илана уверяла, что её похитил Ионас.

— Я пыталась спасти священный меч, пока вы спали, — пояснила она разъярённому кагану, только что оттаскавшему её за волосы. Аттила начал свой допрос пепельно-серым утром, и она не могла говорить без дрожи в голосе.

— Да, он хотел украсть и меч, и меня.

Ей никто не поверил, но её показания стали подходящим предлогом для последовавших событий. Военачальники Аттилы собрались на дымящихся развалинах, и некоторые из них шептали, что римскую девушку распнут на кресте или поступят с ней ещё хуже. Но королю пришла в голову иная мысль. Потеря меча сильно подействовала на его суеверную натуру. Это было своего рода послание, но какое именно? Заявить о своих дурных предчувствиях означало поколебать свою власть, но отказаться от любой возможности вернуть меч значило бросить вызов судьбе. Лучше воспользоваться утратой меча, чтобы воодушевить воинов, а пленной римлянке стоило сохранить жизнь до тех пор, пока он не получит назад украденное.