— Бог даровал мне способность предупреждать проклятых.

Отшельник был оборван, грязен и бос.

— И каково же твоё пророчество?

— Тебя сразит твой собственный меч! А ночной мрак предвещает утреннюю зарю!

Некоторые полководцы недовольно зашептались, когда он упомянул про меч, и Аттила нахмурился.

— Мы и есть Люди утренней зари, отшельник.

Старик насмешливо поглядел на Аттилу, как будто с трудом мог поверить в подобную нелепость.

— Нет. Вы приходите в облаках пыли и уходите в клубах дыма, заслоняя собой солнце. Вы ночные твари, выскочившие из-под земли.

— Мы возрождаем землю. Не режем её плугами. И не рубим её.

— Но ты устилаешь её трупами людей, которые жнут, сеют и пашут, старый воин! Какую чушь болтают эти гунны! Будь здесь Аттила, он бы посмеялся над вашей глупостью!

Гунны расхохотались и повеселели от его немудрёной шутки.

— А как по-твоему, где сейчас Аттила, старик? — любезно осведомился король.

— Откуда мне знать? Может, спит со своей тысячной женой или изводит расспросами святого странника, вместо того чтобы смело встретиться в бою с великим Флавием Аэцием. Да оно и легче — схватить беззащитного и набожного, чем сразиться с вооружённым противником!

Аттила помрачнел.

— Я скоро встречусь с Аэцием.

Отшельник поглядел на всадника пристальнее прежнего.

— Значит, это ты — Аттила? Ты?

— Да, я.

— Но ты одет просто и небогато.

— Мне не нужны богатые одежды.

— И у тебя нет никаких знаков отличия.

— Все, кроме тебя, знают, кто я такой.

Святой старец кивнул.

— Я тоже не ношу никаких знаков отличия. И всемогущий Господь знает, кто я такой.

— И кто же ты?

— Его посланец.

Аттила рассмеялся.

— Связанный и беспомощный? И что же у тебя за бог?

— А каков твой бог, варвар?

— Гунн Аттила верит в себя.

Его пленник указал на столб дыма.

— Ты приказал это сделать?

— Я отдаю приказы всему миру.

— А невинные, которых ты уничтожил! Младенцы, которых ты сделал сиротами!

— Я не собираюсь просить прощения за эту войну. Я прибыл сюда, чтобы спасти сестру императора.

Отшельник расхохотался пронзительным, лающим смехом, и в его глазах засверкали искры понимания. Он поднял палец и указал на Аттилу.

— Да, теперь и я понял, кто ты такой. Я узнал тебя, чудовище! Чума! Плеть, присланная с Востока, чтобы наказать нас за наши грехи. Ты — Бич Божий!

Король озадаченно взглянул на него и переспросил:

— Бич Божий?

— Это единственное объяснение. Ты — божественное орудие, жуткая кара, столь же страшная, как Всемирный потоп или Десять казней египетских[63]. Ты — Ваал и Вельзевул[64], Ашрон и Плутон. Ты появился, чтобы погубить нас, ты — Божья кара!

Гунны ждали, что Аттила убьёт обезумевшего старца, но вместо этого он задумчиво посмотрел вдаль.

— Бич Божий. Это новый титул, не правда ли, Эдеко?

— В дополнение к тысяче прочих. Можем ли мы убить его, каган?

Аттила медленно улыбнулся.

— Нет... Бич Божий. Он объяснил меня, понимаешь? Он оправдал меня в глазах каждого встреченного нами христианина. Нет, мне нравится этот отшельник. Пусть себе идёт... Да, я его отпускаю и даю ему осла и золотую монету. Я хочу, чтобы он отправился вперёд, в город Аурелию. Ты знаешь, где он находится, старик?

Связанный отшельник покосился на верёвки.

— Я в нём родился.

— Ладно. Мне пришлось по душе твоё обидное прозвище, и я приму его как мой новый титул. Ступай в свою родную Аурелию, отшельник, и скажи горожанам, что Аттила скоро явится к ним. Передай им, что я приду, чтобы смыть их грехи кровью, как истинный Бич Божий. Ха! Это я — Его посланец, а не ты, — снова расхохотался он. — Я, Аттила! Божественное орудие!

Толоза была кельтским, затем римским городом, а сейчас стала резиденцией вестготских королей. Новые правители сделали для своей столицы совсем немного — они просто заняли старые, пришедшие в упадок здания, поскольку их прославленные боевые успехи не сочетались с какими-либо архитектурными познаниями. Стратегически важный город на берегах Гарумны[65] долгое время считался центральным в Юго-Западной Галлии, и когда вестготский король Атаульф согласился покинуть Иберию и отослал римскую принцессу Галлу Плацидию назад, в Рим, в обмен на новые земли в Аквитании[66], Толоза, естественно, сделалась его столицей. Варвары прорыли рвы перед старыми римскими стенами и поставили дамбы, но внутри города всё выглядело так, будто бедная семья перебралась в прекрасный дом и привезла туда свои безвкусные дешёвые украшения. Каменная и кирпичная кладка не обновлялась, а лишь наскоро залатывалась оказавшимися под рукой камнями, на мостовых то и дело попадались пробоины, которые чинили кое-как, если вообще чинили. Облупившаяся краска была старше жильцов, а к мраморным фасадам, некогда украшавшим город, добавились фасады из дерева, глины или просто соломы.

Однако в пору царствования великого короля варваров Теодориха, который правил так долго — целых тридцать шесть лет, — что многие его подданные и не видели на своём веку другого короля, Толоза пробудилась к жизни и активной деятельности. Если прежде пласт римской культуры наложился на кельтскую, то теперь германская племенная культура наложилась на римскую. В результате этого своеобразного слияния традиций и обычаев языческих ремесленников, имперских бюрократов и варваров-завоевателей город обрёл энергию, не виданную им сотни лет. На людных рынках торговцы перекрикивались с крестьянскими жёнами на полудюжине языков. Арианские священники выступали с проповедями перед толпами неграмотных сородичей, а дети дразнили друг друга, сотнями бегая по улицам. Такого количества детей не помнил никто из ныне живущих.

Вестготы по-прежнему отличались жестоким, воинственным нравом, и Аэций надеялся, что мне как-то удастся обуздать их и направить в нужное ему русло. Они были высокомерны, как гунны, и царственны, как греки. Вестготы прославились своими длинными копьями и тяжёлой конницей не меньше, чем воины Аттилы своими луками. Стражи во дворце походили на бородатых великанов в кольчугах, их светлые глаза сверкали из-под надвинутых на брови шлемов, как яркие драгоценные камни, но взгляды были настороженными и полными подозрения. Ноги этих стражников напоминали стволы деревьев, а руки были толстыми, словно ляжки. Когда концы их длинных мечей покоились на мраморном полу, то рукоятки доходили до груди. Нет, такие люди не испугаются гуннов. Но почему же они до сих пор не присоединились к нам и не стали союзниками на поле боя?

Возможно, они колебались оттого, что их предки тремя поколениями ранее бежали от наступавших гуннов. Неужели вестготы прошли через всю Европу лишь затем, чтобы вновь столкнуться с той же угрозой? Сделают ли они наконец свой выбор? Или станут вассалами Аттилы? Я должен был убедить Теодориха, что только союз с Аэцием и ненавистными ему римлянами поможет вестготам выжить.

Моё появление предварили письма Аэция, и меня, как и было обещано, приняли при дворе. Вестготский капитан помог отвести мою лошадь в стойло, угостил меня водянистым вином, утолившим жажду, и наконец сопроводил к Теодориху. Во дворце был внутренний двор, вполне обычный, за исключением того, что его фонтан пересох, а у вестготов не нашлось мастера, способного его починить. Растения рядом с ним погибли, поскольку никто из варваров не заботился о них. Мы вошли в прямоугольный зал для приёмов. Разумеется, старые римские штандарты и символы власти давно исчезли, и сейчас колонны были увешаны яркими щитами и закреплёнными крест-накрест копьями готов. Знамёна и захваченные у врагов гобелены оживляли своими красками поблекшую роспись на стенах, а мраморные полы покрывал тростник, впитывающий грязь с сапог варваров. Лучи света проникали в зал через высокие окна и перекрещивались в центре. Знать столпилась за высокой перегородкой, отделявшей резной деревянный трон Теодориха от явившихся с жалобами подданных и придворных. Слуга, стоявший у трона, что-то записывал — однако умел ли читать пятидесятишестилетний король? Короной монарху служил обруч из простой стали. У Теодориха были длинные волосы, седая борода, крючковатый нос и постоянно хмурый вид. Этот человек привык говорить «нет».