— Ты женат?

— Пока нет, но Аттила обещал подыскать для меня жену.

Он наконец приладил к древку оперение и улыбнулся.

— Мне нужно лишь обучить её хорошим манерам, и она перестанет царапаться.

— Похоже, что тебе всё-таки нужны книги и лира, а не лук со стрелами.

— Гунны подтирают книгами задницы.

— Это оттого, что вы не умеете читать и у вас нет мыслей, достойных записи на бумаге. — Конечно, я ответил ему весьма недипломатично, но меня разозлило его упрямое невежество.

— Однако вы, римляне, платите нам дань. Вы, а не гунны.

Он сказал правду, и мне не было ясно, сумеет ли наше посольство изменить сложившееся положение. Я расстался с ним, размышляя о том, каков будет результат нашей миссии.

Мы ехали верхом, а рабы и навьюченные мулы тянулись вслед за нами караваном из пятнадцати человек и тридцати животных. Для императорского посольства их количество считалось весьма скромным, но, повторяю, мы отправились в Хунугури с тайной миссией, а этого было достаточно, чтобы в случае необходимости мы могли разбить лагерь. Римская система тапsioni, небольших гостиниц, расположенных в двадцати милях друг от друга, пришла в упадок после недавних войн с их разрушениями. По этой причине мы должны были двигаться своим ходом, преодолевая по двадцать пять миль в день. Без нас гунны, конечно, прошли бы этот путь быстрее, но римский караван, нагруженный подарками и продовольствием, никак не мог развить бо́льшую скорость.

— Вы и без того еле-еле тащитесь, и вам нужно всё больше провизии и корма для животных. А значит, потом поедете ещё медленнее и запасов потребуется ещё больше. Это сумасшествие, — произнёс Эдеко.

— Мы могли бы оставить все дары в Константинополе, — кротко заметил Максимин.

— Нет-нет, — пробормотал гунн. — Мы приноровимся к вам, римлянам, а я успею выспаться в дороге.

Стояла поздняя весна с жаркими полуднями и прохладными утрами, леса и луга Фракии зазеленели, а цветы распустились. Здесь, поблизости от Константинополя, люди вернулись на свои крестьянские угодья после очередного военного набега, и во всей обстановке чувствовалось некое подобие нормальной жизни. На равнинах пасли скот, запряжённые быки тащили плуги. Колосья с созревающими зёрнами уже высоко поднялись, и мы постоянно пробирались между отарами овец или гогочущими гусями. Однако когда мы отъехали чуть дальше на северо-запад, Максимин предупредил меня, что вскоре мы увидим тяжкие последствия гуннских набегов и грабежей.

— Край становится совсем диким. В долинах появились медведи и волки, которых здесь не видели даже старики. Ходят слухи и о других странностях. Да, мы живём в зловещие времена.

— Я бы хотел посмотреть на дикого медведя.

До сих пор мне встречались лишь медведи на цепи, выставляемые на аренах.

— А я бы хотел увидеть мирные провинции с вернувшимися на свои поля крестьянами.

Прежде я путешествовал только морем и лишь однажды добрался на судне до Афин, поэтому наша экспедиция подарила мне абсолютно новые впечатления. Я не привык спать в палатке, зависеть от переменчивой погоды и целыми днями скакать на своей кобыле. На первых порах мои бёдра и ягодицы горели как в огне. Я стоически пытался утаить боль от жёсткого седла, но никого не смог обмануть. Однако все эти неудобства не мешали мне чувствовать редкую свободу, ведь большую часть жизни я подчинялся строгому расписанию, да и моё будущее тоже было спланировано. Сейчас же передо мной открывались новые горизонты.

Когда стены Константинополя остались далеко позади, я начал приглядываться к постоянно задевавшему меня молодому гунну. Скилла и его конь были настоящим кентавром, то есть единым целым. Он скакал на выхолощенном низкорослом жеребце, а его седло было сделано из кожи и дерева. Как и у всех гуннов, лук Скиллы представлял собой загадочное сооружение из дерева, жил и костей. Небольшой, изогнутый на концах, он и впрямь выглядел устрашающе, когда воин туго натягивал его тетиву. Из-за своей формы эти так называемые согнутые луки обладали дополнительной мощью, а их размер позволял гуннам выпускать стрелы, даже когда лошадь неслась галопом. Более того, все стрелы точно попадали в цель. Они могли пролететь триста шагов и без труда убить со ста пятидесяти. Лук крепился к чехлу у седла, справа от наездника, рядом с хлыстом, которым тот подстёгивал своего коня. Слева висел меч в ножнах, так что гунн в случае необходимости мог легко выхватить его правой рукой. Колчан с двадцатью стрелами находился у Скиллы на спине, а к седлу был приторочен аркан. Варвары использовали его для ловли скота на пастбищах или же для того, чтобы обездвижить противника, собираясь взять его в рабство. В отличие от Эдеко с его кольчугой, снятой с врага или украденной во время очередного грабежа, Скилла носил лёгкую азиатскую кирасу из костяных пластин, срезанных с копыт мёртвых лошадей и выложенных наподобие рыбьих чешуек. На вид она казалась почти невесомой, и в ней было гораздо прохладнее, чем в римской кольчуге или нагруднике. Кирасу дополняли мягкие кожаные сапоги поверх гетр в обтяжку, а по вечерам, когда мы разбивали лагерь, он всегда надевал высокий шерстяной колпак, в то время как днём Скилла часто ходил с непокрытой головой, завязывая свои длинные чёрные волосы, словно конский хвост. Его гладко выбритое лицо ещё не было покрыто ритуальными шрамами, как у Эдеко. В сущности, он, с его высокими скулами и чёрными блестящими глазами, напоминавшими речные камни, мог считаться по гуннским меркам красивым и благородным. Хотя у гуннов не было каких-либо типичных национальных костюмов, я бы назвал его одежду характерно гуннской. Онегез носил странную смесь римских одежд и гуннских мехов, а Эдеко как будто щеголял в одеяниях всех народов.

Большая часть моего оружия оставалась запакованной. Я повёз в Хунугури всё воинское снаряжение: кольчугу, шлем, щит и тяжёлое копьё, которым пользовался, проходя военную подготовку, обязательную для мужчин моего сословия. Тем не менее я постоянно носил с собой только свой новый меч: всё остальное казалось слишком тяжёлым для мирного путешествия, и я навьючил этот груз на одного из мулов. Мягкое римское седло моей кобылы Дианы, скопированное с гуннского образца, спереди и сзади подпирали деревянные борта, помогавшие мне увереннее держаться на лошади. Я выбрал для путешествия отличную жёлтую шерстяную тунику с синей каймой, купленную на форуме в Филадельфионе, прочные кавалеристские гетры и кожаную перевязь с золотыми монетами и украшениями для кинжала с рукояткой из слоновой кости. Войлочная шапка неплохо защищала меня от солнца, а накидку я привязал к лошади прямо за седлом.

Я был примерно одного роста и сложения со Скиллой, по-гречески темноволосым, но всё же светлее его и, естественно, не таким смуглым. Кроме того, я ёрзал в седле куда больше его, когда Диана, стуча копытами, спускалась по дороге. Признаюсь, что верхом на лошади я чувствовал себя не слишком естественно, но ведь и он не привык посещать библиотеки.

Первая половина путешествия прошла без каких-либо приключений: наша группа неторопливо продвигалась к Хунугури, и мы успели изучить обычаи и манеры друг друга. Лагерь, как правило, разбивали ранним вечером, римляне ставили палатки, а гунны спали под открытым небом. Поскольку я вырос в городе, ночи казались мне необычайно тёмными, а земля — сырой и жёсткой даже под расстеленной овечьей шкурой. Я часто просыпался от ночных звуков и неуклюже спотыкался, когда выходил по малой нужде. В первую ночь я увидел, что гунны спят, завернувшись в плащи, а подушками им служат седельные попоны, пропахшие конским потом. Из-под каждого плаща высовывалась рукоятка меча, а вровень с плечами аккуратно лежали луки и стрелы. Когда я прошёл мимо Эдеко, тот шевельнулся, а затем, узнав меня, вновь погрузился в сон.

— Что они делают во время дождя? — шепнул я как-то Рустицию, когда мы лежали бок о бок и делились впечатлениями.