— Доброе утро, сэр!

— Доброе утро, — кивнула Винтер. И, подавшись ближе, понизила голос до шепота: — Сможешь раздобыть какой–нибудь еды и питья, чтобы мне прихватить их в палатку?

— Само собой! — расплылся в улыбке Бобби. — Подождите здесь, сэр!

Он стрелой унесся прочь, и Винтер осталась одна в окружении солдат своей роты. Постепенно она осознала, что все взгляды устремлены на нее. Винтер медленно повернулась, притворяясь, что придирчиво осматривает солдат, но на самом деле терялась в догадках. Люди явно чего–то ждали от нее, но будь она проклята, если знает, чего именно.

— Э-э… — произнесла наконец Винтер, и оживленные разговоры мгновенно прервались.

В наступившей внезапно тишине стали отчетливо слышны более отдаленные звуки: ржание коней, чьи–то выкрики, скрип колес. В армейском лагере никогда не бывает по–настоящему тихо, но сейчас казалось, что в лагере седьмой роты все звуки точно вымерли, и Винтер оказалась в самом центре этого сверхъестественного явления. От паники у нее перехватило горло. Пришлось откашляться.

— Жаркий вчера был денек, — сказала Винтер. — Вы славно потрудились, ребята. Все до единого. Молодцы!

Дружный крик разом вырвался из десятка глоток, заглушив все слова. К этому хору тотчас примкнули все остальные, и с минуту ничего не было слышно, кроме громкого и беспорядочного «Ура!». Винтер вскинула руки, и возгласы постепенно стихли. Лицо сержанта порозовело.

— Спасибо, — сказала она, и солдаты тут же с новой силой принялись кричать «ура». Винтер спасло возвращение Бобби с мешком и парой фляжек. Капрал ухмылялся до ушей. Винтер схватила его за плечо и с неприличной поспешностью поволокла за собой к палатке.

Когда ликующие выкрики вновь утихли, Винтер подалась к Бобби:

— Это ты их надоумил?

Паренек помотал головой:

— В этом не было нужды, сэр. Солдаты не тупицы. Они знают, что произошло вчера.

— И при этом ликуют? — Сама Винтер была далека от ликования. Чуть меньше трети парней, состоявших под ее началом, так и не вернулись со своего первого задания.

— Так ведь они–то живы, верно? — Бобби одарил ее сияющей улыбкой. — Если б мы попытались дать деру вслед за Д’Врие, то погибли бы все до единого. Это вы заставили солдат остановиться и принять бой. — Он деликатно кашлянул. — Оно, наверное, и к лучшему, что Д’Врие получил по заслугам. Только будем считать, сэр, что я этого не говорил.

В голосе Бобби звучало неприкрытое презрение. Винтер подумала, что он прав. Офицеры вызывали у солдат разные чувства. Офицер мог измываться над ними, как сержант Дэвис, пить не просыхая, как капитан Ростон, командир четвертого батальона, бесконечно придираться и злобствовать — но и таким пробуждать симпатию по крайней мере у некоторых своих подчиненных. Не прощали солдаты одного — трусости. Даже Винтер, которую с большой натяжкой можно было назвать солдатом, чувствовала лишь холодное презрение к лейтенанту, обратившемуся в бегство, едва завидев врага.

— Я не… — Голос ее дрогнул. — Просто нам ничего другого не оставалось. Всякий мог бы это понять.

— А сделать смогли только вы. — Бобби повел плечами. — Как там наш найденыш?

— Пришла в себя и вполне словоохотлива, — сказала Винтер. — Я постарался разъяснить ей ситуацию.

— А какова, собственно, ситуация, сэр?

Винтер скорчила гримасу.

— Чтоб мне провалиться, если я знаю.

Феор с жадностью накинулась на хлеб и сыр, почти не смущаясь тем, что может орудовать только одной рукой. Бобби так пристально пялился на нее, что Винтер в конце концов искоса поглядела на капрала:

— Ты что, никогда не видел хандараев?

— Никогда, сэр. Не считая вчерашнего дня, конечно. — Он поколебался. — Она понимает, что мы говорим?

— Не думаю, — ответила Винтер и окликнула: — Феор!

Девушка с набитым ртом подняла голову.

— Ты хоть сколько–нибудь знаешь ворданайский? Наш язык?

Феор помотала головой и продолжила трапезу. Винтер пояснила Бобби, что означал этот жест.

— Вы недурно владеете их наречием, — заметил капрал.

— Я провел здесь два года, — сказала Винтер.

Честно говоря, дело было совсем не в этом — многие ветераны довольствовались парой хандарайских слов, которые позволяли сделать заказ в таверне или борделе, но Винтер, исследуя город, усердно изучала местное наречие. При нынешних обстоятельствах, правда, ее, так сказать, увлечение могло показаться подозрительным.

Феор доела хлеб, напилась из фляжки и издала едва слышный вздох. Затем, словно только сейчас увидев Бобби, села ровнее, и на лице ее вновь появилось суровое выражение.

— Спасибо тебе, — произнесла она.

Винтер перевела эту благодарность Бобби и сказала Феор:

— Он не знает вашего языка.

Девушка кивнула, и взгляд ее стал отрешенным, как будто она о чем–то напряженно размышляла.

— Послушай… — начала Винтер, но Феор предостерегающе подняла руку.

— С твоего позволения, мне нужно кое–что сказать, — проговорила она и собралась с духом. — Винтер дан-Игернгласс, я не глупа. Или по крайней мере, мне так кажется. И прекрасно понимаю, что вы сделали для меня. Я не вполне понимаю, почему вы так поступили… — уголки ее губ дрогнули, — однако то, что я не знаю причин вашего поступка, не умаляет истинности того, что вы спасли мою жизнь — и явно не затем, чтобы сделать меня своей рабыней или наложницей.

С этими словами Феор поклонилась Винтер, а потом Бобби — так глубоко, что едва не коснулась лбом пола.

— Я всем сердцем благодарю вас обоих.

Винтер неловко кивнула.

— Она благодарна нам, — пояснила она в ответ на вопросительный взгляд капрала.

— И поскольку вы вручили мне сей дар, — продолжала девушка, — я его не отрину. Скажите мне, что и как я должна делать, — и я исполню все беспрекословно. Полагаю, что если бы вы намеревались поступить со мной дурно, то у вас уже была возможность осуществить это намерение.

Винтер опять кивнула. После этих слов с души ее свалился небольшой, но увесистый камень. Если бы Феор оказалась дурочкой или упрямицей, она вполне могла бы не только раскрыть свое присутствие в лагере, но вдобавок подвести под наказание Винтер и всех остальных.

— Я и сам пока что не решил, как нам быть, — произнесла Винтер. — Надеюсь, мы сможем найти какое–нибудь безопасное место и там тебя отпустить, но на это потребуется время.

Феор склонила голову.

— Если будет на то воля богов.

— Можно тебя кое о чем спросить?

Девушка кивнула.

— Как ты оказалась с этим войском? — Винтер поерзала, чувствуя неловкость. — Ты совсем не похожа на… — она замялась, подбирая хандарайские слова, — на тех, кто служит Искуплению.

Феор рассмеялась. Впервые Винтер увидела девушку веселой, и этот смех чудесным образом преобразил черты сурового лица. В глазах Феор заплясали искорки.

— Нет, — сказала она, — я не из их числа. Я была пленницей Ятчика дан-Рахкса.

— Ангела… — Винтер беззвучно зашевелила губами. — Ангела победы?

— Ангела… — Феор прибавила пару незнакомых Винтер слов. Заметив непонимание на лице собеседника, девушка продолжала: — Высокопоставленные служители Искупления присваивают себе имена ангелов. Этот священник был предводителем войска правоверных.

— Зачем он взял тебя с собой?

— Потому что он невежествен. Он считает — считал, — что у меня достанет силы противостоять магии вашего вождя.

Теперь рассмеялась Винтер.

— Наш полковник вовсе не колдун — по крайней мере, по моим сведениям.

Слово «колдун» в этом случае было не самым подходящим, однако Феор, судя по всему, уловила суть сказанного. Девушка покачала головой.

— В вашем войске есть весьма могущественный маг. Малик дан- Белиал предупредил нас об этом, и сейчас, вблизи, это чувствую даже я. Невежество Ятчика заключалось в том, что он считал, будто я могу защитить его от этого человека. Сила, которой я обладаю, предназначена совсем для другого.

— Сила, которой ты обладаешь? Потому что ты — возлюбленная богов? — Винтер тревожно поежилась. От разговоров о религии ей всегда становилось не по себе.