Ничего подобного, конечно же, не произошло. И все же он не мог знать, что хандараи дрогнут. Знать наверняка — не мог. Янус метнул кости, и ему выпали шестерки, но при мысли о том, что все могло выйти иначе, Маркусу становилось тошно.

Хуже того, он так и не понял — зачем? Зачем нужно было так долго сдерживать огонь? Зачем вообще нужно было разворачивать полк, чтобы встретить лицом к лицу эту бесчисленную орду? Маркусу хотелось решительно подойти к полковнику и потребовать ответа… но это невозможно. Полковники не обязаны разъяснять свои стратегические планы подчиненным.

Если он до сих пор был чрезмерно уверен в себе, то теперь его уже ничто не остановит. Маркус припомнил странный блеск в серых глазах Януса — и содрогнулся. Он не мог знать наверняка. И все же действовал так, как будто знал.

— Вас что–то беспокоит, капитан.

Маркус только сейчас осознал, что рассуждает вслух, а рядом едет мисс Алхундт. Он поднял взгляд на ее запыленные очки и выдавил натужную улыбку:

— Извините, мисс Алхундт. Я вас не заметил.

Женщина махнула рукой:

— Вы были чем–то поглощены. Я просто поинтересовалась, чем именно.

— Устал. — сказал Маркус. — Просто устал.

И это была чистая правда. Энергия вытекла из него, как вытекает вода из ванны, когда выдергивают пробку, осталась только невыразимая пустота. Маркус мечтал сейчас только о том, чтобы отыскать какую–нибудь койку и забыться сном, — и это несмотря на то, что день едва перевалил за середину. Увы, пока он не мог себе такого позволить. Слишком многое предстояло еще сделать. Курьеры уже отправились к батальонам с его приказом — перегруппироваться по краям лагеря искупителей и выставить часовых, пока специально выделенные отряды будут сгонять пленных. Маркус не желал допускать разнузданного насилия над гражданскими, и по крайней мере в этом Янус с ним согласился. Утомительные, тягостные хлопоты по уходу за ранеными и погребению погибших затянутся, как обычно, дотемна.

Конь мисс Алхундт изящно переступил через валявшегося на дороге мертвеца — тот лежал ничком, и спина его была разрублена до костей кавалерийским палашом.

— Должна вам признаться, что, когда искупители оказались слишком близко, я усомнилась в нашем успехе. Ситуация показалась мне чрезмерно рискованной. Впрочем, — добавила женщина, перехватив взгляд Маркуса, — я отнюдь не знаток военного дела.

Губы капитана дернулись. Он не сказал ни слова, но мог поклясться, что собеседница прочла по его лицу все, что было ей нужно.

— И вместе с тем, — продолжала она, — это безусловная победа. Даже его светлости, скорее всего, не к чему будет придраться.

«Так, — подумал Маркус, — с меня довольно».

— К чему вы клоните, мисс Алхундт? Чего вы хотите от меня?

— Я хочу знать, кому и чему вы преданы.

— Как обычно, — проворчал Маркус. — Королю, стране и своему командованию.

— Именно в такой последовательности?

— Я не намерен играть с вами в словесные игры.

— Это не игра, капитан. Мне нужна ваша помощь.

На мгновение — всего лишь на краткий миг — Маркусу почудилось, что мисс Алхундт говорит искренне. Она улыбалась все так же скромно, однако в глазах таилось иное выражение. То был взгляд человека, замершего на краю бездонной пропасти. Затем женщина отвернулась.

— Что это? — проговорила она.

— Где?

— Вон там, — указала она рукой. — Видите — дым. Может, там тоже шел бой?

Маркус поднял глаза. Впереди, за следующим изгибом дороги, поднимался столб дыма. Не серый с примесью белого пороховой дым, который в любом случае тянулся бы вдоль земли, как туман. Нет, это был густой черный дым от горящего дерева, холстины, повозок, амуниции, одеял…

— Зверя мне в задницу! — прорычал Маркус, посылая Мидоу в галоп. — Во что это такое они вляпались?

Винтер усталым шагом возвращалась к ущелью, в котором нашла пристанище ее поредевшая рота. Едва окончился бой с искупителями, ворданаи наскоро собрали раненых и бросились искать укрытие. Поиски привели их к узкой, выточенной ветрами в подножии высокого холма расселине, которую без труда можно было перекрыть с обеих сторон. Только тогда Винтер сочла безопасным объявить роте отдых, а сама вдвоем с Бобби осторожно выбралась на безлюдный склон, чтобы разведать, чем все закончилось.

Когда они вернулись, Графф заорал: «Подъем!» Пережившие бой солдаты в основном попадали от изнеможения там, где остановились, и оттого казалось, что узкое дно ущелья выстлано трупами. Однако зычный рев капрала сотворил чудо воскрешения, и, пока Бобби излагал добрые вести, вокруг него крепнул гул возбужденных голосов, то и дело прерывавшийся радостными возгласами. Винтер протолкалась через ликующую толпу и отыскала Граффа.

— С благополучным возвращением, сержант, — сказал он.

— Спасибо. — Винтер кивком указала в сторону Бобби. — Слыхал?

— Да, просто не верится.

— Нам обо всем рассказали двое верховых из части Зададим Жару, — сказала Винтер. — С вершины холма видно, как горит лагерь искупителей.

— Приятно в кои–то веки услыхать хорошую новость, — заметил Графф.

— Да уж поприятнее, чем плохую, — согласилась Винтер. — Однако нам еще предстоит изрядно пройти пешком, и лучше покончить с этим до наступления темноты. Скольких раненых придется нести?

Капрал принялся загибать чумазые пальцы.

— Фокс, Инимин, Гафф, Регулт. — Он поднял голову. — Похоже, что четверых.

— А Эйдерсон?

Винтер плохо запоминала имена, но кое–какие все же удержались в памяти. Эйдерсон был белокурым здоровяком, язвительным, любителем поглумиться над другими, но он кричал громче всех других раненых, когда его с пулей в бедре уносили с поля боя.

— Умер, — тихо ответил Графф. — Около часу тому назад.

— Ясно. — Винтер ощутила мимолетный укол совести оттого, что подобные известия больше не причиняют ей боли. — Значит, четверо. Выдели восемь человек, чтобы их нести, и еще четверых — просто на всякий случай. Мы с Бобби останемся с ними. Сможешь повести остальных вперед?

Графф нахмурился:

— Наверняка еще где–то можно наткнуться на искупителей. Лучше бы нам держаться вместе.

Винтер покачала головой:

— Кавалеристы сказали, что вокруг чисто. Чем больше людей мы сможем привести в лагерь до темноты, тем мне будет спокойнее.

— Как скажете, сержант, — уступил Графф. — Тогда возьмите с собой и Фолсома. Со всеми остальными я и сам управлюсь.

Винтер глянула на солнце. Оно уже опустилось к горизонту, и, хотя в воздухе еще царила дневная духота, совсем близко затаился, изготовившись к прыжку, пронизывающий холод пустынной ночи.

Из мушкетов и порванных мундиров соорудили носилки для раненых, смастерили факелы из лоскутьев, сухой травы и стеблей, чтобы освещать дорогу с наступлением ночи. Графф с остатками роты тронулся в путь первым, пообещав, что, едва доберется до полка, сразу отправит навстречу Винтер нескольких кавалеристов, чтобы они сопроводили раненых до самого лагеря. Винтер и ее небольшой отряд покинули ущелье сразу после захода солнца и со всеми предосторожностями пробрались к самой середине долины, где земля под ногами все же была поровней. Раненые жалобно стонали, и каждый неверный шаг, сотрясавший носилки, отзывался их мучительными вскриками.

Вначале солдаты, которые несли носилки, и их сопровождающие вели оживленный разговор. Бобби тоже принимал в нем участие, зато Фолсом снова стал привычно молчалив и без единого слова шагал рядом с Винтер. Постепенно багровый свет заката потускнел, сменившись лиловыми сумерками, и сгущающаяся темнота приглушила беседу, словно окутав невидимым саваном. Четверо солдат, не обремененных носилками, зажгли факелы, но этого хватало лишь на то, чтобы освещать землю под ногами. От пламени факелов долина наполнилась зыбкими пляшущими тенями, которые трепетали на камнях, точно черные вымпелы.

Впереди, в темнеющем небе, до сих пор отчетливо виден был столб дыма, который поднимался над горящими складами искупителей. Этот дым служил Винтер ориентиром, да и выбора у нее особо не было, потому что долина тянулась в том же направлении. Винтер рассчитывала, подойдя поближе, обогнуть пожар на безопасном расстоянии, но он не столько горел, сколько расстилался густым облаком, у которого не было четких границ. Они и сами не заметили, как очутились в хандарайском лагере — вернее, в том, что от него осталось.