— Я не… — Винтер помотала головой. — Почему?

— Прежде всего потому, что это было бы черной неблагодарностью, поскольку вы спасли мне жизнь. — Он указал на валявшийся ничком труп Дэвиса. — Хотя капитан Ростон был озабочен тем, чтобы сохранить видимость законности своих действий, я уверен: рано или поздно старший сержант убедил бы его, что пленники слишком опасны, чтобы оставлять их в живых.

— Я пришла сюда не для того, чтобы вас спасать, — сказала Винтер. — Я искала своих людей.

— Я так и предполагал, — отозвался полковник, — но тем не менее вы меня спасли. И во–вторых, я хранил молчание так долго, поскольку считаю, что вы показали себя хорошим офицером. Число таких, как вы, в армии надо увеличивать, а не уменьшать, причем независимо от пола. Бой, проведенный вами на причалах у реки, был великолепен. — И вновь на его губах промелькнула беглая улыбка. — Впрочем, подозреваю, что среди офицерского состава таких прагматиков, как я, немного, и поэтому лучше, если ваша тайна останется тайной. В особенности, — добавил он с усмешкой, — я бы советовал вам не посвящать в нее капитана Д’Ивуара. Он отличается старомодным отношением к прекрасному полу и, чего доброго, сочтет себя обязанным удалить вас из армии ради вашей собственной безопасности.

— Значит, вы не собираетесь никому об этом рассказывать? — Винтер до сих пор нелегко было освоиться с этой мыслью.

— Я собираюсь, — сказал он, — поблагодарить вас за предотвращение попытки бунта и помимо прочего повысить в звании, как только мы благополучно избавимся от нынешних наших проблем.

— Мы еще ничего не предотвратили, — возразила Винтер. — Капитан Ростон…

— Предоставьте капитана Ростона мне, — ответил полковник. — Мы освободим капитана Д’Ивуара и ваших людей, а потом, думаю, вам надлежит как следует отдохнуть.

Винтер слишком выбилась из сил, даже чтобы расспрашивать, а тем более возражать. Приятно, когда приказы отдаешь не ты, а кто- то другой. И надо признать, что полковник идеально подходил для этого. По его манере держаться Винтер нипочем бы не догадалась, что еще несколько минут назад он был связан, а его рот заткнут кляпом. Тонкое лицо было оживленно, и по выражению, таившемуся в глубине серых глаз, казалось, что он ежеминутно готов улыбнуться, хотя на самом деле улыбался крайне редко. А ведь он счастлив, подумала Винтер. Интересно, с чего бы?

Полковник направился к выходу и приподнял полог:

— Прошу, лейтенант!

Винтер, несмотря на боль, вытянулась по струнке и козырнула:

— Есть, сэр!

Немилосердно ныли ободранные запястья. Пленников связали обычной походной веревкой, прочной и грубой, и, как ни старался Маркус не шевелить руками, жесткие путы болезненно впивались в кожу. Что ж, по крайней мере, ему не заткнули кляпом рот.

Джен, будучи женщиной, избежала этого унижения: Адрехт, даже став бунтовщиком, сохранил учтивость в обращении со слабым полом, в отличие от солдата из второй роты, которого сержант Дэвис оставил присматривать за пленниками. Он с неумеренной настырностью, — почти не отрываясь глазел на посланницу Конкордата.

Пленники находились в большой палатке, почти пустой, если не считать нескольких самодельных письменных столов. Один угол занимали Маркус и Джен, в другом сидели, тесно сбившись, капрал и несколько рядовых, которых захватили вместе с полковником.

У самого Адрехта не хватило духу встретиться лицом к лицу с пленниками, и это обстоятельство дало Маркусу некоторую надежду. «Он сознает, что не должен так поступать. Если б только мне удалось поговорить с ним, я бы его наверняка переубедил. — К сожалению, Адрехт оставил пленников целиком и полностью в распоряжении сержанта Дэвиса, а касательно его здравомыслия Маркус не питал ни малейших иллюзий. — Чертов Дэвис! Давно надо было его вздернуть». Маркус прекрасно знал, что это гнусный тип, знал еще в то время, когда полком командовал Бен Варус, вот только тогда нравственный облик Дэвиса его совершенно не касался. Кроме того, мелкое тиранство и измывательство над рядовыми считались в некотором роде традиционной чертой сержантов. Но не бунт.

Солдат второй роты опять ухмылялся. Он был коренаст, уродлив, с густой черной бородой и пунцовыми прыщами на щеках. Он сидел у входа в палатку, на ящике из–под галет, держа мушкет под рукой, и развлекал себя тем, что фальшиво насвистывал песенки либо, когда думал, что никто на него не смотрит, пожирал глазами пленницу.

— Маркус! — прошептала Джен.

Маркус обернулся, и она указала взглядом на прыщавого охранника.

— Если он посмеет хоть пальцем тебя тронуть, я…

— Никаких глупостей! — шепотом отрезала она. — Слушай. Если до такого и впрямь дойдет, просто не вмешивайся и не лезь на рожон. Обещаешь?

Маркус фыркнул:

— Если ты полагаешь, что я стану сидеть, как мышь, когда он вытащит тебя из палатки и…

— У него ничего не выйдет, — перебила Джен.

— Почем тебе знать?

Лицо Джен стало каменным:

— Потому что я ему этого не позволю.

— Но…

— Просто поверь, хорошо?

Маркус умолк. Со связанными за спиной руками он вряд ли сумел бы справиться с кряжистым солдатом, но другого выхода не видел. Впрочем, что проку спорить? Полог палатки с шорохом колыхнулся, и Маркус поднял голову, надеясь увидеть Адрехта, но понимая, что, скорее всего, войдет Дэвис. Чернобородый охранник тоже вскинул голову и потянулся к мушкету.

Пистолетный выстрел на таком близком расстоянии прозвучал оглушительно громко. Солдат второй роты, изумленно выпучив глаза, медленно повалился навзничь с пробитым пулей лбом. В палатку, пригнувшись, шагнул Янус и отшвырнул прочь еще дымящийся пистолет.

— Доброе утро, капитан, — сказал он. — Мисс Алхундт, капрал. Мне подумалось, что нам стоит переместиться в более приятное место.

Полковник нагнулся к убитому, снял с его пояса нож, развернул рукоятью вперед и вручил Джен. Она принялась разрезать веревку, которой были связаны руки Маркуса. Вслед за полковником вошел еще один человек, и Маркус не сразу сумел распознать молодого лейтенанта Игернгласса, который выглядел так, словно над ним потрудился взвод головорезов с дубинками. Лицо его было вымазано кровью, кровяная струйка сочилась из носа, губы распухли и полиловели, под глазом вздувался синяк. Он едва глянул на Маркуса и тут же поспешил к капралу с солдатами.

— Дайте угадаю, — сказал Маркус, высвободив руки. — Вы уговорили Дэвиса самому перерезать себе горло?

— Поразительно точная догадка, — отозвался Янус, — но не совсем. Старший сержант вряд ли мог равняться со мной в умственном развитии, однако оказался на редкость устойчив к убеждению. Должен признать, что мы обязаны свободой лейтенанту Игернглассу.

— Игернглассу? Но как он нас нашел?

— Если хотите узнать всю историю целиком, вам придется расспросить его лично. Насколько я понимаю, он наткнулся на лейтенанта Варуса и они вместе составили план действий.

— Значит, Фиц жив и здоров? — Тревога о судьбе адъютанта все это время не давала Маркусу покоя.

— Полагаю, что да. Лейтенант Игернгласс говорит, что оставил его в своей роте.

— Ладно. — Маркус неуклюже поднялся на ноги, осторожно разминая ноющие запястья. Он позволил себе потратить секунду на то, чтобы улыбнуться Джен, и снова повернулся к полковнику. — Так что же с Дэвисом? Когда я до него доберусь…

— Боюсь, старший сержант уже недосягаем для вашего справедливого возмездия.

— Он мертв?

Янус кивком указал на Игернгласса:

— Произошла небольшая стычка.

Маркус припомнил покрытую шрамами тушу Дэвиса, его увесистые кулаки, сравнил их с худощавой, почти мальчишеской фигурой Игернгласса — и негромко присвистнул, покачав головой.

— Чересчур легко он отделался. Что известно про Адрехта?

— По словам лейтенанта, капитан Ростон находится сейчас в основном лагере. Лейтенант Варус старается отвлечь его внимание.