— Урок, который необходимо запомнить, — проговорил Янус. — Используй свои преимущества, но не полагайся на них всецело, поскольку не знаешь и знать не можешь, когда их лишишься.

Маркус не был уверен, что эти слова предназначались ему, тем не менее козырнул:

— Так точно, сэр!

— Сотни две в целом все же унесли ноги, — сообщил Зададим Жару. Коротышка–капитан был так возбужден, что дрожал без преувеличения всем телом. — Прошу прощенья, что так вышло, сэр!

— Вы тут ни при чем, капитан, — ответил Янус. — У вас не хватало людей на то, чтобы устроить погоню по всем правилам. Кочевники проявляли какие бы то ни было попытки перестроиться?

— Никак нет, сэр. Извините за выражение, но они драпали так, словно по пятам за ними гналась вся свора преисподней.

— Прекрасно. Передайте людям мою признательность и скажите, чтобы отправились отдохнуть. Завтра утром вам нужно будет разведывать маршрут.

— Есть, сэр!

Зададим Жару отдал честь и, звеня шпорами, покинул палатку.

— Жаль, что у нас нет под рукой полка гусар, — заметил Янус. — Мы бы довели дело до конца. Впрочем, надо работать с тем, что есть.

— Так точно, сэр. — Маркус помахал клочком бумаги. — Донесения от капитана Солвена и капитана Кааноса. Наши потери составляют менее десятка человек, и из них убито только трое.

— А пленные есть? Мне было бы интересно послушать, что они скажут.

— Немного, сэр, да и те все тяжело ранены. Несколько человек докладывали мне, что кочевники бросались наутек, когда легко могли сдаться, либо ввязывались в рукопашную и вынуждали нас стрелять.

— Понятно. — Судя по голосу Януса, он не был удивлен. — Мне думается, что…

Взволнованный стук по палаточному шесту прервал его на полуслове. Полковник поднял голову:

— Что случилось?

— Сэр, — донесся снаружи голос Фица, — вам надо увидеть это собственными глазами.

— Тогда входите.

Лейтенант вошел в палатку и четко откозырял. Его мундир, всегда безукоризненно чистый, был слегка запылен, кровоподтек на лице по–прежнему выглядел чудовищно, но Фиц и виду не подавал, что чувствует боль. Когда он поймал взгляд Маркуса, на лице юноши блеснула мимолетная улыбка. Фиц командовал первым батальоном, перекрывшим выход из долины, и, согласно его первичному донесению, ни один из врагов не подошел к цепи ближе, чем на пятьдесят ярдов.

— Что вы нам принесли, лейтенант? — осведомился Янус.

— Взгляните, сэр.

Фиц извлек из подсумка увесистый предмет и положил его на письменный стол полковника. Это была гладкая безликая маска с двумя отверстиями для глаз. Сбоку болтался изодранный кожаный ремешок, и в верхней части маски виднелась вмятина, словно по предмету ударили изо всех сил. Маркус наклонился к столу и взвесил маску в руке. Судя по тяжести, она была из чистой стали.

— Любопытно, — заметил полковник. — Сняли с убитого?

— Нет, сэр. Она валялась на земле среди нескольких трупов, но поодаль от всех. — Лейтенант потрогал ремешок. — Он порван, видите? Возможно, маска просто свалилась.

— Думаешь, он мертв? — спросил Маркус.

Фиц пожал плечами:

— Живым ушел один человек из десяти. Если он жив, стало быть, везуч как дьявол.

— Если, — повторил Янус. — Лейтенант, вы кому–нибудь рассказали об этой находке?

— Никак нет, сэр. О ней знают только двое — я и сержант, который нашел маску, но в нем я уверен — он умеет держать язык за зубами.

— Отлично. В таком случае продолжайте хранить молчание. — Наткнувшись на вопросительный взгляд Маркуса, полковник пожал плечами. — Я бы предпочел не вселять в людей преждевременные надежды. Слухи о сверхъестественных способностях Стального Призрака и так зашли уже слишком далеко.

— Полагаете, мы его еще увидим?

Полковник сверкнул мимолетной, как всегда, улыбкой.

— Даже не сомневаюсь в этом, капитан. Завтра мы атакуем оазис.

Винтер просыпалась медленно, вплывая в реальность, подобно трупу утопленника, который поднимается со дна на поверхность глубокого стоячего пруда, оплетенная, точно водорослями, обрывками сновидений. На долю секунды она попыталась уловить, осмыслить эти обрывки — во сне было нечто важное, по–настоящему важное, а Винтер чувствовала, что уже забывает его. Как обычно, ей снилась Джейн, но на сей раз все было иначе. «Она предупреждала меня. Джейн меня о чем–то предупреждала».

С тем же успехом можно было ловить руками клочья дыма. Сон поблек, рассеялся, и Винтер, открыв глаза, увидела над собой знакомую синеву армейского брезента, сквозь которую проникал слабый свет, — это означало, что солнце поднялось уже высоко.

«Что–то здесь не так». Винтер попыталась сообразить, сколько же прошло времени. Когда она спасла полковника и других пленных, была середина ночи, а потом… Память не могла дать внятного ответа. Винтер смутно помнила, как ее привели в палатку и чуть позже заставили выпить несколько глотков воды. Кто–то озабоченно склонялся над ней. Но кто?

— Бобби! — хрипло позвала она.

— Да, сэр? — тут же откликнулся рядом знакомый голос. — Винтер? Ты проснулась?

— Да, наверное. — Винтер моргнула слипшимися веками.

— Как ты себя чувствуешь?

Винтер ответила не сразу. Боль, проснувшаяся вместе с телом, все отчетливей давала о себе знать. Нос распух и стал вдвое больше, а каждый вдох болезненно отзывался в левом боку. Она попыталась шевельнуться — и избитое тело тут же откликнулось новыми приступами боли.

— Паршиво, — сказала она наконец, снова закрывая глаза. — Точно меня перепутали с боксерской грушей.

— Можешь сесть?

Винтер слабо кивнула и, опершись на руки, попыталась приподняться. Тут же нахлынуло тошнотворное головокружение. Руки Бобби легли ей на плечи, поддерживая. Вновь открыв глаза, Винтер обнаружила, что капрал обеспокоенно смотрит на нее.

— Тебя осматривал полковник, — сообщила Бобби. — Нос на самом деле не сломан, но голове изрядно досталось. Полковник сказал, что ты можешь почувствовать дурноту, но это пройдет.

«Полковник. — В памяти тотчас же вспыхнул их последний разговор. — Неужели он и вправду… то есть… он знает, кто я, но никому не скажет?» Это противоречило всему, что Винтер знала об окружающем мире.

— Все будет хорошо, — произнесла она, обращаясь не столько к Бобби, сколько к себе самой. Осторожно потрогала нос и скривилась от боли. — Зверя мне в зад! Он точно сказал, что не сломан?

Бобби кивнула:

— Если сможешь подняться на ноги, надо будет привести тебя в порядок. Графф хотел осмотреть твои ребра, но полковник сказал, что тебя лучше не беспокоить. — Капрал запнулась. — А он… он видел, что?..

— Он все знает. — Винтер издала невеселый смешок, отозвавшийся острой болью в боку. — Обещал никому не рассказывать, так как я спасла ему жизнь и все такое прочее.

— Хорошо, — сказала Бобби. — Это хорошо.

Винтер окинула взглядом свою одежду. На ней был тот же мундир, в котором она дралась с Дэвисом, под мундиром та же разодранная рубашка — все заскорузлое от грязи и крови. На плече осталось большое кровавое пятно. Содрогнувшись от омерзения, Винтер принялась лихорадочно расстегивать мундир. Онемевшие пальцы не слушались ее, и после второй неудачной попытки вмешалась Бобби.

— Позволь мне, — придвигаясь ближе, мягко сказала она. Ловко управившись с пуговицами, распахнула мундир и отвернулась, краснея, когда Винтер стянула и брезгливо отшвырнула его, словно обнаружила там паучье гнездо. Бобби указала на ведро, стоявшее у койки. Рядом с ведром лежал кусок чистого полотна.

— Искупаться как следует вряд ли выйдет, но хотя бы можно смыть кровь. Если ты, конечно, не…

Винтер медленно выдохнула и тут же ощутила, как заныли ребра.

— Я не против, — сказала она.

Больше двух лет миновало с тех пор, как Винтер раздевалась донага в чьем–то присутствии, и сейчас одна мысль об этом изрядно выбила ее из колеи. До Искупления, когда солдаты Первого колониального пользовались неограниченным доступом в Эш–Катарион, Винтер крайне редко наскребала денег на то, чтобы снять номер в одной из частных бань, которые обслуживали состоятельные кварталы. Большой чан с теплой водой, предоставленный в ее единоличное пользование, казался верхом невообразимой роскоши, однако она ни разу не смогла сполна насладиться этой роскошью. Как бы искренне ни заверяли банщики, что ее никто не побеспокоит, как бы далеко ни находилась сама баня от тех мест, где обычно бывали ворданаи, Винтер никак не могла отделаться от мысли, что кто–нибудь воспользуется случаем подглядеть за бледнокожим посетителем. Затем ее тайна каким–либо образом дойдет до Дэвиса, капитана, полковника, и тогда…