— Адрехт!

— Маркус? — Голос Адрехта прозвучал глухо и невнятно, и причиной тому явно были не только шелковые тонкие стенки палатки. — Эт’ ты?

— Я вхожу! — объявил Маркус и проскользнул под полог.

Внутри просторной палатки не горело ни одной лампы, и слабый утренний свет не в силах был сколько–нибудь рассеять царившую здесь темноту. Маркус поморгал, дожидаясь, пока глаза привыкнут к сумраку, и тут заметил, что на одном из палаточных шестов висит незажженная лампа. Он пошарил в карманах, достал спичку, зажег лампу и снова повесил на шест. Лампа тут же закачалась, и на стенах палатки неистово заметались тени.

Адрехт застонал и поднял руку, пытаясь прикрыться от света.

— Боже милостивый! — простонал он, с трудом оторвав голову от шелковой подушки. — Что это ты творишь? Ночь на дворе, не время для глупых шуток!

— Не ночь, а утро, — поправил Маркус и, увидев, что у стены напротив висит еще одна лампа, зажег и ее.

— С каких пор ты сделался таким дотошным? — Адрехт ощупью пошарил вокруг себя, выудил карманные часы — массивные, из чистого золота — и со щелчком открыл крышку. — Видишь? Два часа ночи. Зачем будить меня в такую рань?

— Уже светает, — сказал Маркус.

— Правда? — Адрехт, моргая, уставился на него. — Ты уверен?

— Как правило, это видно невооруженным взглядом.

— Надо же, какое утешение! — Адрехт потряс золотые часы и со щелчком захлопнул крышку. — Часы остановились, а я думал, что просто пьян.

— Ты и был пьян.

Маркус сказал это наугад, но догадка возникла не на пустом месте. При свете ламп стало видно, что на ковре, выстилавшем пол палатки, валяется несколько пустых бутылок. В чемодане, который лежал в углу, было три ряда обитых ворсистой тканью отделений — вполне подходяще для перевозки спиртного. Больше половины этих отделений пустовало. Два других чемодана валялись между палаточными шестами с вытряхнутым наружу содержимым — беспорядочной грудой одежды, книгами и бумагами. Видимо, в них основательно порылись.

Больше в палатке не было ничего, даже койки. Адрехт при первой возможности избавился от неудобной мебели армейского образца, заменив ее купленными в Эш–Катарионе резными шедеврами. Во время бегства Маркус вынудил его бросить всю эту роскошь, чтобы не занимать позолоченными креслами место в повозках, необходимое для съестных припасов. После той ссоры они целую неделю почти не разговаривали друг с другом.

— Что, и правда светает? — снова спросил Адрехт, подняв помутневшие от крепнущего похмелья глаза.

— Правда, — отрезал Маркус. — Вставай.

С видимым усилием Адрехт кое–как сумел сесть, скрестив ноги. На брюках из тонкого белого льна виднелось лиловое пятно — след пролитой хозяином жидкости. Адрехт скорбно воззрился на это безобразие, затем поднял взгляд на Маркуса.

— Мне нужно выпить! — объявил он. — Ты хочешь выпить?

— Воды, — сказал Маркус. — У тебя тут есть вода?

— Вода?! — Адрехт одной рукой очертил левую сторону груди двойным кругом — старинный церковный знак, отгоняющий зло. — Не произноси этого слова вслух! Господь услышит тебя и покарает на месте. Вода! — Он фыркнул. — Прошлой ночью я не терял времени даром, но, помнится, в той лиловой бутылке еще оставалась пара глотков…

Упомянутая бутылка вывернулась из неловких пальцев Адрехта, и остатки ее содержимого выплеснулись на ковер. Адрехт пожал плечами и отшвырнул бутылку.

— Ну и ладно. Не последняя.

Маркус обнаружил графин с чуть теплой водой и подал его Адрехту. Несмотря на все возражения, тот пил жадно, даже не потрудившись поискать чашку. Последний глоток воды он погонял во рту, а потом с задумчивым видом проглотил.

— Не припомню, чтобы я пил оружейное масло, — пробормотал он, — а вкус во рту именно такой. Может, парни пошутили забавы ради, а?

— Адрехт… — Маркус огляделся, прикидывая, где бы сесть, но при виде загаженного ковра передумал. Вместо этого он опустился на корточки. — Адрехт, где ты был вчера?

— Вчера? — Адрехт медленно моргнул. — Вчера… вчера…

— Пил где–то?

— А, точно. Я предложил одному из квартирмейстеров угоститься выпивкой, а он пригласил меня на время перехода в свою повозку. Потрясающий парень, просто слов нет. Он… не помню, честно говоря, как его зовут, но он — сама доброта.

— И ты пробыл там весь день?

— Ну не то чтобы весь. Просто… знаешь, как оно бывает… — Он пожал плечами. — А в чем дело?

— Тебе следовало быть со своим батальоном.

— Зачем? Для моральной поддержки? Парни и так знают, что от них требуется. В конце концов, это обычный поход.

— Когда я объявил экстренное построение каре…

Адрехт фыркнул:

— Чего ради ты вдруг затеял такую дурь?

— Если бы на нас напали, могли бы перебить всех до единого.

— «Если бы на нас напали»! — передразнил Адрехт. — Брось, Маркус, уймись. Присядь и выпей со мной.

— Проклятье! — не выдержал Маркус. — Адрехт, да что с тобой происходит?

Наступила долгая пауза, и Маркус постарался взять себя в руки. Адрехт — хороший офицер и хороший друг. И ума, видит Бог, ему не занимать — Маркус мог бы назвать с полдюжины экзаменов в академии, которые нипочем не сдал бы без его помощи. Да и в бою Адрехт проявлял редкостную отвагу, можно даже сказать, чрезмерную. Вместе с тем он был подвержен приступам дурного настроения, которые в худших случаях могли длиться по несколько недель, особенно если сопровождались выпивкой.

— Думается мне, это и так ясно, — произнес Адрехт. Держась за палаточный шест, он неуклюже поднялся на ноги и направился к чемодану, в котором хранилось спиртное. Маркус, стремительно выпрямившись, преградил ему путь. Адрехт отшатнулся и наградил его убийственно злобным взглядом. — Я намереваюсь, — сказал он, — стать монахом. Это же очевидно. Видишь ли, Пастор наконец убедил меня, что близится время зверя. Только мне нужно сначала избавиться от всех земных сокровищ, понимаешь? Ты мне в этом уже изрядно помог, — Адрехт недобро сощурился, — но оставалось спиртное, и оно занимало мои помыслы. Я решил, что просто вылить его было бы не очень–то честно. Так что сейчас я добросовестно тружусь над достижением своей цели. И как только закончу — фьють! — отправлюсь в монастырь.

— Не в монастырь ты отправишься, а в Вендр! — огрызнулся Маркус. — Причем в кандалах. У нас, если ты еще не заметил, новый полковник. Если будешь продолжать в том же духе, рано или поздно…

— Перестань! — со смешком оборвал Адрехт. — В Вендр? Да неужто? Ты сам–то веришь в то, что говоришь?

— Вендр — это если тебе повезет. Куда вероятнее, что дело кончится расстрельной командой. Невыполнение служебного долга…

— Да я буду счастлив погибнуть от честной ворданайской пули! — заявил Адрехт. — По крайней мере, если мне разрешат перед тем надраться в стельку. Моя участь будет гораздо лучше вашей. — Он помотал головой. — Ну же, Маркус! Неужели ты искренне думаешь, что хоть кто–нибудь из нас вернется домой, в кандалах или без оных? Искупители не обменивают пленных, они их едят.

— Мы пока еще не в плену, — заметил Маркус.

— Это дело времени. Или может, полковник поделился с тобой своим тайным планом? Интересно было бы узнать, что он задумал.

Маркус неловко повел плечами.

— Полковник не делится со мной своими планами. Тем не менее он отправился в поход не для того, чтобы пасть смертью героя за короля и отечество, — если ты это имеешь в виду.

Адрехт пренебрежительно фыркнул.

— Надо было нам сразу погрузиться на те корабли — и дело с концом. Мы идем на смерть, и большинство солдат это понимает. Можно ли упрекать их в том, что они не рвутся исполнять свой воинский долг?

— Другие батальоны тем не менее выполнили приказ, — ответил Маркус, добавив про себя: «Хотя и не сразу».

— Мне всегда доставались самые смышленые солдаты. — Адрехт перехватил выразительный взгляд собеседника и вздохнул. — Маркус…

— Я пытаюсь тебе помочь, — сказал Маркус. — Если ты больше не в состоянии исполнять свои обязанности, лучше сказать об этом сейчас.