Ярославич взял с собой в эту вылазку Ратмира, а сам переоделся в холщовую рубаху да грубый кафтан: два мальчика-одногодка, если они вдруг попадутся, подозрений не вызовут. Впервые так близко наблюдая за крестоносцами, о которых княжич много слышал, он был разочарован. Они напоминали детей, вырвавшихся из-под присмотра взрослых: никакой жёсткой муштры, никакой строгости, а главное, того самого порядка, каким всегда все восхищались. Видимо, тяготы похода и непредвиденная добыча расслабили ряды божьих воинов.

   — А у рыцарей этих и пешцы есть? — спросил Ратмир. — Смотри-ка, коней вдвое меньше, нежели ратников. А когда я с дерева за ними следил, то вроде одну конницу зрел...

Александр пригляделся: бортник точно посчитал.

   — Да, не должны были они с собой пешцев брать, — недоумённо пробормотал княжич.

   — Значит, часть коней где-то спрятали. Или на выпасе. Думаю, в лесу их хоронят, — предположил Ратмир. — Пока часть отбивается, другие поспеют их оседлать да уйти. Засады нам в лесу надобно устроить. А чтоб этих напугать, десяток ратников хватит.

   — Нет, десятком их не пужнёшь, — пробормотал Александр. — Но если атаковать сразу с трёх сторон, то посеять панику да смятение можно... А вот насчёт засад в лесу ты угадал. Поставим их как сито — никто не скроется!

Они вернулись к дружине, оставленной в лесу. Ярославич тут же распределил силы, образовав семь отрядов: три в лес, три в атаку на крестоносцев, один убирает дозорных.

   — К чему эти затеи, княжич, — выступил один из тысяцких, Яков. — Мы тут не в бирюльки собрались играть, а готовы и жизнями своими пожертвовать, дабы прогнать ворогов с родной земли. Я думаю, если мы ударим дружно, то сможем разбить немцев и без особых игрищ.

   — Всё, что я требую, сие не затеи и не игрища, — нахмурившись, промолвил Александр. — Я только хочу, чтобы все вы вернулись домой со щитами, а не на щитах да чтобы ворога мы укусили не за бок, а побили его крепко, дабы он и дорогу позабыл на наши земли и другим её заказал!

На последних словах голос княжича усилился, наполнился особой страстью, и лица дружинников посуровели, словно не отрок стоял перед ними, а зрелый военачальник.

   — Крестоносцы ходят к нам, помня обиды, — продолжил он. — Потеряв половину своих ратников, друзей, они живут жаждой мести. Потому и возвращаются. Значит, для того чтобы они не вернулись, ни один из них не должен остаться в живых. Если мы налетим всей кучей, то божьи воины разбегутся в стороны и треть их, если не больше, спасётся. Так чего же мы хотим?..

Вечевой народ, привыкший к шумному обсуждению любых княжеских указов, тут единогласно принял ратную затею Александра. Потребовалось ещё полчаса, дабы каждый отряд занял свою позицию. Княжич беспокоился только об одном: как бы немцы не свернули привал и не отправились спешно домой. Но тревоги оказались напрасными. Великий магистр, сражённый усталостью, заснул, а уверенный в себе Корфель не торопил крестоносцев, давая им и себе желанный роздых.

И потому, когда точно с неба на божьих воинов с гиканьем и рёвом обрушились новгородцы — Александр на этот раз, несмотря на протесты Гундаря, лично повёл один из отрядов, — сразу же возникла паника. Сонные ливонцы предпочитали бежать в лес, нежели вступать в бой и защищать великого магистра. Корфелю повезло: за несколько минут до нападения он, оставив спящего магистра, вышел из шатра и двинулся к реке, чтобы проверить, искупал ли слуга его коня. Он прошёл вдоль берега к узкой песчаной косе и сразу же углядел ленивца Гросселя, который, судя по всему, сначала набил себе брюхо и лишь потом принялся за дело. Заметив, что слуга даже не расседлал жеребца, советник магистра схватил толстую палку и ускорил шаг, чтоб проучить бездельника, но именно лень Гросселя и спасла барона. Ибо в то же мгновение с трёх сторон ринулись на божьих воинов русские полки, и не требовалось особой прозорливости, чтобы понять, насколько велико преимущество неприятеля.

Корфель узрел, что трое его воинов пустились в бегство вверх по реке, моментально вскочил в седло, помчался за ними, пытаясь их остановить, и ему это удалось. Но, едва они вернулись, увидели, что ничего поделать уже невозможно.

   — Надо спасаться, ваша милость, — растерянно пробормотал один из крестоносцев.

Шатёр великого магистра был уже окружён, и помочь ему Корфель ничем не мог.

   — Уходим по реке! — бросил барон, шкурой почуяв, что в лес соваться не стоит.

И это решение спасло их.

Когда Александр ворвался в шатёр, Волквин стоял, обнажив меч. Он и не думал сдаваться без боя, гнал от себя предательскую мысль о плене, и только пронзи тельная тоска по Всеславе заставила руку дрогнуть, но через мгновение мужество рыцаря вернулось к нему.

Супротивник снял шлем, и великий магистр увидел тёмно-кудрого отрока, один вид которого заставил его опустить меч. Волквин мечтал узреть беспощадного Ярослава, с кем хотел бы сразиться, но как епископ Ливонского ордена мог поднять оружие на несмышлёного юношу?.. Он лишь усмехнулся и спросил юного недруга по-русски, поскольку успел за долгие годы выучить и этот язык:

   — Кто ты?

   — Я Александр, сын Ярослава, князь новгородский. Ты пришёл на наши земли с мечом, защищайся!

   — Я с детьми не воюю, — снисходительно промолвил Волквин.

   — Я не дитё, я воин, и убью тебя! — грозно воскликнул Ярославич.

   — Ты не равен мне, — твёрдо сказал магистр, — и мне не подобает сражаться с младенцами.

Это была великая обида, нанесённая Александру, и он, вспыхнув алым огнём, бросился на магистра, но первый же удар отбросил его в сторону. Княжич, не одолев этого удара, даже упал, но епископ не стал его добивать. Он позволил ему подняться. Ярославич, придя в ярость, не раздумывая, снова бросился на врага, но Волквин, легко отразив несколько заученных юношей приёмов, резким выпадом снова поверг русича наземь. Глава Ордена мог без труда заколоть юного задиру, но лишь усмехнулся.

   — Поднимайся, княжий воробышек, я не убиваю упавших, таков закон нашего рыцарства, — насмешливо проговорил великий магистр. — Пусть твой отец придёт сразиться со мной.

   — Я теперь за него! — пылая яростью и поднимаясь с земли, воскликнул Александр. — И ведаю одно: иноземец, пришедший на наши земли, должен быть уничтожен!

   — Ты глуп и безумен, как твой отец, — не без иронии заметил Волквин, — хотя мои волхвы говорили мне о тебе лестные слова. Но, видимо, они ошиблись...

   — Защищайся, подлый ливонец! — вскричал Александр и снова бросился на магистра.

Княжич явно был не в себе и не мог рассчитывать наперёд свои удары, потому епископ без особого труда отражал их, не стремясь идти в нападение. Его даже забавлял этот пыл, и насмешливая улыбка не покидала лица, как вдруг в шатёр ворвался Гундарь и, увидев, в какой опасности находится сын Ярослава, с рёвом бросился на магистра и с третьего же замаха отсёк голову Волквина. Александр даже не успел остановить его.

   — Я должен был сам это сделать... — в растерянности вымолвил княжич.

   — Одним махом сто душ побивахом, — вытирая пот, весело ответил воевода, радуясь тому, что успел спасти наследника.

   — Мы хотели браниться по-рыцарски, — разглядывая поверженного врага, возразил Александр.

   — На своей земле мы свои ставим законы! — уверенно произнёс Гундарь. — Ты сам, княжич, глаголил, чтобы ни один из ворогов не ушёл живым обратно, вот мы твоё повеление и сполняем. Пойдём-ка и дале сечь крестоносцев.

Они вышли из шатра, но ни одного из ливонцев на речной косе уже не было. Большая часть из них успела уйти в лес, но, атакуемая с двух сторон, с воплями гибла под ударами русских мечей.

   — Там, чую, и без нас разберутся, — прислушиваясь к звону мечей да яростным выкрикам новгородцев, усмехнулся воевода, оглядывая брошенное немцами добро. — Собирай-ка кошели с немцев да складывай в общую кучу! — приказал он одному из сотников. — Щиты, мечи, сёдла да сбрую с убитых коней сноси отдельно, знамёна да флажки иноземные в кострище!