— «М. Л.», «Г. И.».

— «Мария и Лазарь», — объяснила девушка. — «Генрих и Инесса».

Ван Гааль закрыл лицо руками:

— Что вы со мною делаете?

А она, смеясь, потащила его в дом:

— Слышите голоса, милый Генрих? Вернулся дядя и привел гостей. Верно, это новые послы с вашей родины, Берген и Монтиньи. Дядя был уверен, что они посетят нас. Идемте! Все будет хорошо. Ведь вы не завтра уедете? А когда уедете, я буду ждать вас на скамье под кипарисом всю жизнь… Идемте же, а то я заплачу.

Генрих встал с тяжелой головой. Половину ночи он разыскивал Карлоса по вентам Мадрида. Последние недели инфант особенно тосковал и метался. Близкое присутствие мачехи всколыхнуло в нем улегшиеся было чувства. Полное бездействие сводило с ума.

— Отец нарочно не дает мне никакого дела, чтобы унизить перед нею, — говорил он. — В ее глазах я ничтожество, не способное ни на что, кроме праздности… Ну так и воспользуюсь столь лестным мнением и буду проводить время по крайней мере весело.

И он стал чаще отлучаться из дворца.

Вчера вечером падре де Суенса, королевский духовник, долго расспрашивал Генриха о «мыслях и желаниях наследника трона».

В конце беседы де Суенса сказал:

— Передайте его высочеству, сын мой, чтобы он не забывал и о духовном враче. Я охотно выслушаю его чистосердечную исповедь и сверх положенных для этого часов. Ничто не способствует так оздоровлению бренного тела, как своевременное очищение души…

Он ушел. А Генрих вспомнил о многочисленных отрядах отцов-инквизиторов, поставляющих секретарю великого инквизитора Вальдеса сведения, которые они черпают у паствы на тайных исповедях. Как легко может запутаться Карлос в сетях королевского духовника и погубить не только себя, но и все планы и надежды на помощь Нидерландам! Ходили слухи о тщательно зашифрованных специальных тетрадях, отсылаемых по мере заполнения в Бургос. Там находилось в то время все инквизиционное судопроизводство.

И, полный тревоги, Генрих ван Гааль вошел в спальню инфанта.

Карлос не спал. Увидев Генриха, он вдруг расхохотался.

— Что с тобой? — спросил холодно Генрих, садясь на ступеньку возле пышной постели.

— Сон! Понимаешь — сон! Как будто я присутствовал на знаменитом банкете твоего нидерландца Бредероде. Я так же, как и они все, нарядился в серый камзол, короткий плащ из грубой шерсти и войлочную шляпу. Повесил на себя суму с чашкой нищих и в этом костюме гёза пошел шляться по городу. Вдруг у меня явилась блестящая мысль предстать в таком наряде перед отцом. И я пришел прямо в кабинет его католического величества, стал перед ним и сказал: «Взгляните, любезный отец, на последнюю моду, привезенную мне портным в честь вашей безграничной любви к Провинциям…» — Инфант захлебнулся от смеха. — Тогда его величество заскрежетал зубами и загородил от меня королеву, спасая ее от столь грубого и непристойного зрелища. А королева не рассердилась, представь, — она смеялась вместе со мной, как маленькая веселая девочка…

Генрих был серьезен.

— Ты видел во сне шутовскую выдумку Бредероде в ответ на брошенное дворянам оскорбительное слово «гёзы». Я знаю, об этом тебе рассказал Монтиньи или Берген. Своим неразумным маскарадом дворяне хотели закрепить за собой кличку, сделав ее почетной. Оранский, Эгмонт и Горн осудили такое шутовство и ушли с банкета.

— Однако, — капризно возразил Карлос, — «шутовское», как ты говоришь, поведение весельчака Бредероде принесло уже недурные плоды.

— Какие?

— Как же! В Нидерландах разнесся слух, что прошение дворян возымело действие. Все ждут смягчения эдиктов, — герцогиня открыто обещала это подателям.

— Неужели можно было поверить такому обещанию?.. И оно оказалось, конечно, новой ложью. Костер заменили веревкой и чаном с водой.

— Не верь всем россказням!.. — отмахнулся инфант. — Люди так много лгут…

— Карлос, я не могу больше ждать! — пылко заговорил Генрих. — В Нидерландах не сегодня-завтра вспыхнет настоящее восстание. Вопрос об эдиктах и инквизиции занимает все умы. В стране шепчутся, что лучше пасть с оружием в руках, чем безропотно отдавать себя в руки палачей. Даже инквизиторы жалуются, что они подвергаются опасности во время исполнения своих страшных обязанностей. Богатые еретики пользуются будто бы растущей безработицей и принуждают простолюдинов переходить в их веру, давая работу только кальвинистам. Простолюдины, в свою очередь, надеются улучшить свое положение и становятся протестантами десятками и сотнями… Промышленность и торговля падают, а цены на хлеб поднимаются с каждым днем. Это грозит голодом…

— В Нидерландах голод?.. — пожал плечами инфант. — Не может быть!.. И откуда ты все это знаешь?

Генрих смутился. Он не открывал Карлосу своего знакомства с семьей Швенди. Но инфант не стал и допытываться — ему было скучно.

— Когда король назначит меня правителем Фландрии, — начал он, — все в корне изменится. Я слышал, он недоволен Пармской…

Генрих покачал головой:

— Теперь я почти уверен, что выбор короля падет не на тебя.

— А на кого же? Александр Фарнезе давно уехал вместе с первым нидерландским послом без всякого назначения. Хуан Австрийский теперь не в милости. Его бегство в Барселону, чтобы избежать духовной карьеры, разгневало короля.

И даже покорное возвращение в Мадрид не помогло смягчить королевское сердце. Хуану долго придется заглаживать вину. Кто же остался еще из принцев крови, помимо меня?

— Король может выбрать кого-нибудь и не из принцев крови…

Взгляд инфанта стал растерянным.

— Что же тогда делать, Генрих?

— Как ты мне предлагал сам — бежать.

— Бежать?.. — Инфант весь загорелся. — Чудесно!.. Я же давно мечтал об этом. Вот будет настоящая жизнь, а не томительное прозябание в здешней тюрьме-дворце! Открой скорее ящик письменного стола — там карта Савойи. Она была заказана королем для каких-то тайных целей, — мне удалось достать ее… Наш путь во Фландрию будет лежать как раз через Савойю…

Генрих нашел карту и разложил поверх одеяла. Карлос вскочил на колени и стал водить по ней пальцем.

— Следи за мной!.. Вот здесь — наша первая остановка. Кстати, я должен побывать при венском дворе. Я убежден, что отец обещанной мне невесты, Анны Австрийской, не откажет в помощи. В Вене, говорят, хорошо, весело и… свободно…

— А как весело и свободно жилось бы в Нидерландах!.. — воскликнул с горечью Генрих.

В дверь постучали. Инфант испуганно спрятал карту под подушку.

Снейс точно задался целью не отпускать от себя Иоганна. Немалую часть своей повседневной работы он переложил на него. Неизменно утром и вечером, уходя на биржу, он поручал Иоганну то пересмотреть записи счетов и фрахтовых договоров, то принять партию товара в гавани, то написать в какой-нибудь отдаленный город или за границу напоминание о подошедшем сроке платежа по векселям, подсчитать наросшие проценты. Однажды он попросил съездить в недавно купленные им под Антверпеном владения разорившегося дворянина и «навести там порядок». Порядок Иоганн наводил, правда, по-своему. И хотя Снейс, узнав об этом, недовольно хмурил густые брови, но ни разу не сделал серьезного выговора. А Иоганн самовольно снял с крестьян всю старую задолженность за аренду земли и обещал от лица их нового господина помочь построить в округе ветряную мельницу. Прежняя, по уверениям арендаторов, грозила вот-вот рухнуть. Кроме того, красавица Барбара увлеклась уроками пения. Эти минуты доставляли ему настоящее наслаждение. Иной раз казалось, что он находится не в Антверпене, а в милом тихом Гарлеме. Гимны и псалмы маэстро Бруммеля звучали под низкими потолками дома-крепости, делая его не таким мрачным и душным. У девушки оказался красивый, сильный голос. Она быстро схватывала и запоминала мелодию. Да и золотые косы Барбары, изменчивое выражение ее лица и глаз нравились Иоганну все больше и больше. Одного только он не мог добиться от Барбары — задушевности в пении. Прекрасно Барбара пела и точно все время кому-то приказывала.