Члены магистрата стояли не шелохнувшись. Лица у всех были бледные.

Чей-то взволнованный голос спросил:

— А велики ли у них силы, добрый наш Копельсток?..

Рыбак оглянулся на Иоганна.

— Да всего наберется тысяч пять, ваши милости, — не задумываясь, ответил гёз.

Копельсток даже поперхнулся.

Булочник Кристоф Ренонкль вернулся домой мрачнее тучи. Жена посмотрела на него испуганными глазами, не смея ни о чем расспрашивать.

— Дождались, — коротко отрезал Ренонкль: — налог будет все-таки взиматься. Казначею Шетцу отдан приказ принять надлежащие меры.

— Что же теперь будет, Кристоф?..

— Что будет? — закричал вдруг Ренонкль. — Что будет, спрашиваешь ты, несчастная женщина? Вот что будет!..

Он бросился к печке, возле которой стояла огромная кадка с опарой для завтрашних булок, и изо всей силы толкнул ее плечом. Кадка покачнулась и с грохотом опрокинулась. Тесто потекло на пол.

— Кристо-оф!.. — взвизгнула Жанна. — Что же мы будем утром печь?..

— Чертовы оладьи мы будем с тобой печь, вот что!.. Чертовы оладьи, приправленные каленым железом мастера Карла.

Жанна заплакала:

— Что ты еще такое говоришь, Кристоф? Какие оладьи? Какое железо?.. Какой мастер Карл?.. Не пугай меня… Мастером Карлом у нас в Брюсселе зовут палача. За что же нас отдадут мастеру Карлу? Мы верные католики. Я вчера еще была на исповеди у отца Августина, и он дал мне свидетельство об отпущении грехов.

Ренонкль зашагал по кухне, не обращая внимания на разлитую опару.

— Этим свидетельством ты сможешь вытереть нос нашему Георгу, когда меня в один прекрасный день поволокут на конный рынок!

Его ноги скользили в жидком тесте и разъезжались. Он проклинал всё и всех. Жанна, плача и причитая, начала подтирать пол.

— Господи боже мой!.. Пресвятая Мадонна!.. Что же это за жизнь такая? Уже нельзя стало мирно жить и трудиться…

Ренонкль остановился, подозвал к себе жену и таинственно зашептал:

— Мы все думали, что проклятый десятинный налог останется только на бумаге. Герцог был это время занят другим. Какой-то итальянец всем уши прожужжал на антверпенской бирже, что его посылают в Англию, чтобы он убил там ихнюю королеву. В Англии, видишь ли ты, царит протестантка, а будто бы законную католическую королеву[45] она держит в темнице. Итальянец хвалился, что сам папа благословил его на это богоугодное дело, а наш милостивый король обещал великую награду… Ну, вот мы и думали: пусть они там убивают друг друга, только бы про нас забыли. А оказалось не так. Заговор против англичанки — сам собой, а десятинный налог — сам собой…

— А при чем же тут наша опара, Кристоф?.. — ввернула слезливо Жанна.

— Опара при том, глупая ты женщина, что нам, жителям Нидерландов, остается одно: не покупать и не продавать ничего. Не то мы пойдем все с сумой на старости лет. — И торжественно заявил: — Завтра ни один булочник, ни один мясник не откроет своих лавок в Брюсселе. Так мы все порешили на бирже.

Жанна всплеснула руками:

— Ни один булочник? Ни один мясник? А что же будут есть горожане?

— Будут сосать кулаки, пока мы все не подохнем с голоду или пока герцог не отменит проклятый налог.

В дом вбежал Георг:

— Батюшка!.. Батюшка!.. Я встретил сейчас дядю Жозефа. Он велел тебе сказать, чтобы ты не вздумал завтра держать булочную закрытой. Его знакомый из ратуши передал, что всякий, кто не откроет завтра лавку, будет повешен на двери собственного дома.

— Кристоф!.. — побелела от ужаса Жанна. — А наша опара?

Ренонкль растерянно покосился на опрокинутую кадку.

— Дядя Жозеф, — продолжал рассказывать Георг, — сам видел, как мастер Карл входил в дом госпожи Жасс, где живет герцог Альба, и вышел оттуда посмеиваясь. Дядя Жозеф велел мне сходить еще к старому Орну, к Якобу Роозебеке, к тетушке Берте.

Он не докончил и убежал со всех ног.

— Господи Боже! Иисус сладчайший! Святой Мартин! Святой Николай и все святые, какие только есть на свете, что же теперь делать?..

Ренонкль, бледный и взволнованный, начал неуклюже поднимать кадку.

— Меси тесто, жена… — прошептал он виновато.

— Да ведь грязь одна с пола, Кристоф!..

— Меси тесто, говорю тебе!.. — неожиданно грозно заорал Ренонкль. — Ты хочешь овдоветь завтра, куриная голова?

— Ведь ты же сам, Кристоф…

— Меси тесто, убийца своего мужа!.. — не своим голосом гаркнул Ренонкль и, хлопнув дверью, бросился на улицу узнавать подробности страшного сообщения.

— Блаженный Франциск!.. Пресвятая Дева Непорочная!.. Спасите и помилуйте!.. — роняя слезы, прошептала Жанна и засунула руки по локоть в кадку с грязной, осевшей опарой.

Ренонкли давно уже из экономии принуждены были рассчитать пекаря, и Жанне приходилось одной справляться со всей булочной.

Кристоф вернулся только поздно ночью совершенно убитый. Слова дядюшки Жозефа подтверждал весь город. Герцогом был отдан приказ вешать каждого, кто не откроет на следующее утро своей лавки.

Ночь прошла тревожно. Жанна выбилась из сил, стараясь придать булкам их обычный пышный вид. Печка накалилась докрасна, а у Ренонкля не попадал зуб на зуб. Утром чуть свет он надел свой лучший белый колпак и с шумом распахнул дверь булочной.

Из соседних лавок выглядывали испуганные лица плохо спавших людей. Все напряженно ждали обхода патруля.

Первым покупателем оказался духовник Жанны — приходский священник отец Августин. Он еще в дверях окинул взглядом полки, и в зрачках его сверкнул насмешливый огонек. Жанна, красная от волнения, подставила ему стул.

— Сами потрудились пожаловать сегодня, святой отец? — с особым смирением приняла она благословение священника. — Здорова ли добрая госпожа Труда?

Ренонкль чуть не сплюнул от возмущения, вспомнив, что «добрая госпожа» и донесла на несчастного старого Микэля.

— Вышел погулять, дочь моя, — ответил аббат равнодушно. — День, видно, будет жаркий. А у Труды хлопот полон рот, сами знаете…

— Ну еще бы!.. Еще бы!.. — поддакивала Жанна. «Жаркий день… — подумал Ренонкль в ужасе. — Уж не знает ли святая бестия со своей шпионкой чего нового?..» И не менее смиренно он поцеловал благословляющую его руку.

— Ну, торгуйте, торгуйте, дети мои. Ибо сказал Господь: «И воздастся всякому по делам его…»

Покупателей было мало.

Прошло утро. Прошел день. Наступил вечер, и ничего не случилось. Сморщенные серые булки Жанны по-прежнему лежали на полках.

Вдруг в лавку вошел сам дядюшка Жозеф. Ренонкль с женой бросились к нему.

— Друзья мои, — выпалил старик с порога, — необыкновенное происшествие!..

— Что?.. Что такое?..

— Вы знаете, почему мастер Карл не пришел сегодня ни за кем из нас? Герцог еще ночью получил известие, что «морские нищие» взяли город Брилле.

— Брилле? «Морские нищие»?..

— Герцогу теперь не до нас. Он рвет и мечет. Собирает войска, чтобы отобрать город у мятежников.

— Да будут они благословенны, мятежники!.. — прошептала молитвенно Жанна.

В лавку бомбой влетел Георг. Лицо его сияло. Он встал посреди комнаты, засунул руки в карманы штанишек и во весь голос запел:

Кристоф всплеснул в восторге руками, хлопнул себя по бедрам и, подхватив сына, закружил его по комнате.

— Ну и каналья этот мальчишка! Где он только успел подцепить эту песенку?