Мэдди предполагала, что он всё ещё там, в лесу, пытается охотиться. Она приняла его за глупца, а он, оказывается, пытался помочь миссис Тремонт. Мэдди ощущала себя виноватой за его неудачу.

Впервые Мэдди задумалась о своём даре в таком ключе. Она никогда прежде даже не предполагала, что её странные способности могут не только помогать, но и вредить. Она никогда особо не раздумывала над своими поступками — просто действовала, эмоционально, инстинктивно. Спасла оленя, оживила воробья, который врезался в оконное стекло террасы, котенка, который застрял в двери конюшни и сломал шею. Могли ли эти акты сострадания обернуться неизвестными ей доселе последствиями? И что с её намерением исцелить дедушку?

Она почувствовала уныние от таких мыслей. Чертов Джейс Меррик отнял у неё единственный источник радости в этой жизни. Талант исцеления — это всё, что было у Мэдди, но внезапно, благодаря одному нарушителю границ чужих владений, она начала задаваться вопросом, а было ли это действительно благословением.

Час спустя Мэдди спустилась в столовую на обед. Дедушка уже сидел во главе длинного стола, наслаждаясь своим обеденным портвейном. Он казался настоящим карликом из сказок, сидя в своем кресле с высокой спинкой. Поверженный колосс — хрупкий и одинокий.

Мэдди проглотила комок в горле. Его ухудшающееся здоровье было нельзя исправить её способностями, но то, что они обедали и ужинали за пустым столом вот уже три года, несомненно, было её виной.

— Здравствуй, дедушка, — сказала Мэдди, усаживаясь справа от него.

Дедушка поднял свой стакан в знак приветствия, сделал глоток. Его впалые щёки казались бледными. Мэдди с трудом подавила желание спросить, как он себя чувствует — они договорились, что этот вопрос она задает не чаще раза в день. Но с каждым днем держать обещание становится всё труднее. Что она будет делать без этого старого упрямца?

Она почти была готова поддаться искушению — и предложить деду обратиться к новому доктору. Но домашняя прислуга держала его в курсе городских новостей, и Мэдди сильно подозревала, что старый умник уже знает о Джейсе Меррике. И просто решил держаться подальше от того, кто может раскрыть тайну его любимой внучки.

— Эх, Мэдди. По твоему кислому лицу видно, что ты наконец-то получила ответ от Амелии, — сказал он.

Она кивнула, радуясь возможности отвлечься на что-то менее тревожное. В сравнении с опасениями за здоровье дедушки ультиматум Амелии был мелочью.

— Она отказывается принять мои извинения.

Он улыбнулся. Глаза под кустистыми седыми бровями блеснули.

— Меня это не удивляет, — дедушка отставил стакан, пальцы его дрожали от усилий. — Меня удивляет, что Хоглы позволили ей пригласить тебя.

— О, ты же знаешь Амелию, — сказала Мэдди со вздохом. — Она, наверное, отказалась проводить свадьбу в Мисти Лейк, если меня не будет в числе приглашенных. Она любит Лестера Хогла, но хочет, чтобы я была там. И Амелия всегда получает то, чего хочет.

— Это уж точно! Она вертит этим мальчишкой, как хочет.

Взрыв дедовского смеха закончился приступом тяжелого кашля. Несмотря на его слова о том, что всё нормально, эти приступы все учащались. Сердце дедушки слабело, и его состояние ухудшалось все быстрее. Мэдди старалась изо всех сил, применяя свои силы для его исцеления, но было все более очевидно, что её вечерние ритуалы не помогали. Из-за малокровия дедушка казался желтоватым, грудь и конечности отекли, и теперь этот хронический кашель.

Мэдди сидела, как на иголках, пока дедушка пытался отдышаться. Он не хотел, чтобы над ним тряслись. С трудом соглашался помазаться мазью, которую Мэдди использовала, чтобы замаскировать свои попытки его исцелить. В свои семьдесят два года дедушка по-прежнему был горд, как и в молодости. Эта гордость в своё время помогла ему нажить состояние.

Вытерев рот салфеткой, он откашлялся, а затем продолжил, как ни в чём не бывало.

— Тогда решено. Ты поедешь.

— Я должна. Ради Амелии, — она вздохнула. — Ради девочек.

Он потянулся за бокалом. Мэдди редко упоминала при нем катастрофу; это было просто ни к чему. Дед оплакивал трагедию по-своему, молча и не желая смириться — и он бы хотел, чтобы она сделала то же самое. Пока Мэдди не оправилась, он постоянно был рядом. Ей пришлось прятать своё горе.

Ей не нравилось, что она всё ещё питала какие-то обиды по поводу этого глупого молчания. Особенно сейчас, когда здоровье дедушки было не ахти. Она любила его всем сердцем, но он сам создал между ними натянутые отношения, отказавшись обсуждать произошедшее. Пытаясь, игнорировать обиду, Мэдди всё ещё чувствовала боль от невысказанных слов. Они, казалось, сочились сквозь каждую щель в её одинокой душе.

Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем она снова заговорила:

— Пастор Хогл будет на свадьбе.

Дед нахмурился.

— Черт с пастором Хоглом.

— И Даниэль.

— Черт с ним тоже, — он сделал ещё глоток портвейна. — Тебе нужно собраться с силами, девочка, и ты сможешь.

Дедушка говорил правду резко и в глаза, и она была благодарна за это.

— Я полагаю, ты можешь написать кузену Марвину, — сказала Мэдди.

Он опустил усталый взгляд в бокал.

— О Марвине… — дедушка изучал содержимое бокала так тщательно, словно там был ответ. Длительная пауза дала Мэдди понять, что что-то не так. — Марвин не сможет поехать с тобой.

Её сердце сжалось.

— Он уехал в Париж на прошлой неделе. Но, возможно, я мог бы…

— Нет, дедушка, нельзя. Я люблю тебя и безумно благодарна, но я не позволю тебе ставить под угрозу своё здоровье. Там будет куча народу, а это тебе всегда не нравилось.

Он не стал спорить. У него не было сил даже спорить, а уж тем более присутствовать на свадьбе. Амелия написала о своих планах. Поход по магазинам, пикник на берегу озера, ужин, репетиция церемонии и танцы. В другой жизни Мэдди с удовольствием бы посетила каждую вечеринку по два раза без единого сомнения. Но теперь все это казалось таким лишним.

Дедушка кивнул в знак капитуляции.

— Да, танцую я немного не так, как раньше, — пошутил он. — Придумаем другой план.

Да, из-за Марвина придется. Не то чтобы она могла винить кузена за то, что он предпочел блеск Парижа сомнительному удовольствию сопровождать её на какой-то провинциальной свадьбе.

— Мы придумаем, — она улыбнулась с фальшивым оптимизмом. И у нас для этого есть всего четыре недели.

* * *

Джейс был рад видеть, что миссис Тремонт ест принесенную им от Ле Туми оленину. Отказавшись от поисков оленя в то утро, он попросил у Ле в качестве оплаты за заштопанный палец два фунта свежей олеины. Если бы Джейс знал, что у Ле Туми всегда имеется достаточный запас свежей дичи, он попросил бы раньше, вместо того чтобы тратить весь день на поиски животного, которое растворилось в воздухе. Но тогда он не встретил бы девушку, которую теперь не мог выбросить из головы.

В ней было что-то завораживающее. Эти карие глаза и румяные щёки. Эти губы. Нежное личико контрастировало с жесткой линией плеч и гордо поднятым подбородком. Джейс не мог вспомнить, когда был так заинтригован женщиной. Бесстрашие было редким качеством в женщине, но мисс Саттер, казалось, обладала им в избытке.

Он явно задел её за живое, поставив под сомнение её слова. Но какого дьявола она ожидала после своего безрассудного поведения? Их странная встреча запомнилась ему, но знакомство прошло неудачно. Ещё более странным было то, что Джейс уже месяц жил в Мисти Лейк, а столкнулся с Мэдэлайн Саттер только сегодня. В буквальном смысле столкнулся.

Городок был полон гостей из столицы. Но Мэдэлайн Саттер была местной. Даже жителям дальней окраины города уже удалось утолить своё любопытство по поводу нового доктора, заглянув к нему в кабинет или — случайно — столкнувшись с ним где-то на улице.

Джейс оглядел кухню деревянного дома миссис Тремонт. Интересно, как выглядит дом мисс Саттер. Его любопытство уже прорывалось наружу.