— Покажите мне ваш приказ! — попросил Пётр Фёдорович.

Офицер достал из кармана бумагу и подал её великому князю.

   — Это — подпись не императрицы! — воскликнул Пётр Фёдорович, взглянув на бумагу и с пренебрежением бросая её удивлённому офицеру.

   — Действительно, ваше императорское высочество, это подпись не её императорского величества; бумагу подписал фельдмаршал граф Алексей Григорьевич Разумовский, но в ней сказано, что это сделано по распоряжению её императорского величества.

Пётр Фёдорович сложил на груди руки и, высокомерно глядя на офицера, спросил грозным тоном:

   — Вы понимаете, какая огромная разница существует между фельдмаршалом Разумовским и великим князем, наследником русского престола? Можете судить, как велика ценность этой бумаги, если я, будущий император всей России и ваш в том числе, отказываюсь верить, что в ней выражена свободная воля государыни императрицы, несмотря на подпись графа Разумовского! Я до тех пор не позволю вам трогать моих служащих в пределах моих владений, пока не буду вполне убеждён, что этот приказ действительно выражает желание её императорского величества, моей августейшей тётки.

   — Если вы, ваше императорское высочество, сомневаетесь в подлинности этой бумаги, следовательно, вы допускаете, что фельдмаршал Разумовский совершил подлог? — проговорил офицер.

   — Я этого не думаю, — возразил Пётр Фёдорович, — но фельдмаршал мог стать жертвой какого-нибудь обмана. Как видите, я не в состоянии исполнить вашу просьбу и не разрешаю вам хозяйничать в моих владениях.

   — Надеюсь, ваше императорское высочество, вы простите меня, что я, несмотря ни на что, приступлю к исполнению своей обязанности, — спокойно и решительно заявил офицер. — Граф Алексей Григорьевич Разумовский — главнокомандующий гвардии и мой непосредственный начальник; его приказ — для меня закон; я обязан выполнить его, невзирая ни на какие обстоятельства. Не моё дело разбирать, правильно ли истолковал фельдмаршал волю её императорского величества или нет. В моём приказе сказано, что я должен явиться к вашему императорскому высочеству и просить у вас помощи для производства ареста, но в нём не говорится, что ваше сопротивление освобождает меня от исполнения долга.

   — Вы осмелитесь пойти наперекор моей воле? — воскликнул Пётр Фёдорович с горящими от злости глазами.

Великий князь дрожал от бешенства и с таким грозным видом подошёл к офицеру, что тот, невольно подчиняясь инстинкту самосохранения, схватился за эфес шпаги.

Екатерина Алексеевна быстро подошла и как бы случайно стала между мужем и офицером.

   — Уверены ли вы, что государыня императрица ещё жива? — с особенным ударением спросила она офицера, но так тихо, что никто из присутствующих не расслышал её вопроса. — Её императорское величество внезапно сильно заболела, и с тех пор никто не видел её. Может быть, тот, пред которым вы теперь стоите, намереваясь насильно обыскать его владения, является в данный момент вашим императором и единственным законным повелителем?

Офицер вздрогнул; смертельная бледность покрыла его лицо.

   — Неужели это возможно, ваше императорское высочество? — испуганно воскликнул он. — Господи, какое ужасное положение! Но ведь я исполняю служебный долг, — прибавил он после некоторого раздумья, — и если я действительно стою теперь перед своим императором, то надеюсь, что его императорское величество поставит в заслугу офицеру неуклонное исполнение долга.

Пётр Фёдорович, стоявший за великой княгиней, слышал весь разговор, и выражение удовольствия разлилось по его лицу.

   — Конечно, — проговорил он, — я оценил бы ваш поступок, если бы приказ был подписан государыней императрицей. Только её императорское величество имеет право распоряжаться в моём доме и в моих владениях, но за фельдмаршалом Разумовским я этого права не признаю. Если вы осмелитесь, только на основании его подписи, оскорбить наследника русского престола, то я вам этого никогда не прощу и первое, что сделает император, — это отправит вас в рудники Сибири, — прибавил Пётр Фёдорович, наклонясь к уху офицера.

   — Пощадите, ваше императорское высочество, — в отчаянии воскликнул офицер. — Кто же решится, кто осмелится даже допустить мысль о нанесении оскорбления вашему императорскому высочеству? Но, Господи, что же мне делать? Ведь если я не исполню приказа, мне грозит самое строжайшее наказание.

Пётр Фёдорович стоял в нерешительности и вопросительно смотрел на свою супругу.

   — Это дело легко уладить, — вмешалась та в разговор. — Великий князь разрешает вам, милостивый государь, отправиться в дом лесничего и сообщить Викману и Вюрцу, что они арестованы, и если окажется, что приказ, подписанный графом Разумовским, действительно выражает волю государыни императрицы, то никто не будет вам препятствовать выполнить его. — Пётр Фёдорович с удивлением слушал слова жены и собирался прервать её, но великая княгиня сделала мужу незаметный знак молчать и дать ей возможность высказать свою мысль до конца и продолжала: — Великий князь желает только, чтобы вы дали вышеупомянутым лицам время приготовиться к путешествию и сдать кому нужно все дела по службе. В течение же этого времени можно будет точно выяснить, действительно ли её императорское величество пожелала арестовать Викмана и его племянника или же граф Разумовский сделался жертвой какого-нибудь недоразумения. До выздоровления государыни императрицы арестованные останутся в доме лесничего и великий князь ручается вам, что они никуда не скроются.

   — Это был бы прекрасный выход из затруднительного положения, — проговорил офицер после некоторого раздумья, — но ведь мне приказано Викмана и Вюрца, а также и всех тех, кого я найду в доме лесничего, немедленно отправить к курляндской границе, а оттуда уже их пошлют обратно в Голштинию.

   — В эту минуту никто не будет интересоваться тем, отправлены ли уже арестованные за границу или ещё нет, — возразила великая княгиня, ещё более понижая голос, чтобы её слов никто не услышал. — Если государыня императрица выздоровеет, о чём я молю Бога, то эта история выяснится и никто не помешает вам тогда отправить Вюрца и Викмана со всей семьёй в Голштинию; если же — избави Бог! — нашей государыни не станет, то будущий император прежде всего вспомнит, кто оказал ему первую услугу.

Офицер потупил взор, не зная, на что решиться.

   — Идите, идите, дело улажено! — воскликнул Пётр Фёдорович. — Один из лакеев укажет вам дорогу к дому лесничего. Сообщите там о вашем приказе и о том, что до отъезда лесничему и его семье разрешается оставаться в своей квартире. Воображаю, как испугаются несчастные! До свиданья!

Пётр Фёдорович кивнул головой, и офицер неуверенным шагом вышел из дворца.

   — Благодарю вас, — обратился великий князь к жене, вторично протягивая ей руку. — Я думаю, что мне будет полезно иногда следовать вашим советам.

   — Во всяком случае будьте убеждены, что я всегда рада служить вам и посоветую то, что нахожу самым лучшим при данных обстоятельствах! — ответила Екатерина Алексеевна.

Пётр Фёдорович лёгким поклоном простился с присутствующими и собирался отправиться в свои покои, надеясь, что никто уже не помешает ему, но этот день был полон неожиданностей. Когда великий князь взялся уже за ручку двери, в комнату вошёл лакей и доложил о приезде канцлера графа Бестужева.

Канцлер граф Бестужев с серьёзным и деловым видом приблизился к великому князю, сопровождаемый любопытными взорами присутствующих. До сих пор граф Бестужев обращался с Петром Фёдоровичем с не которой почтительной фамильярностью, как старик, знавший великого князя ещё ребёнком, но на этот раз фамильярности не было и следа. Он низко склонил свой стан перед великокняжеской четой, и его лицо застыло в деловитой торжественности. Несмотря на своё слабое умственное развитие, наследник престола отличался большой наблюдательностью, которая выработалась вследствие постоянных дворцовых интриг; поэтому перемена в обращении канцлера не ускользнула от его внимания и он снова принял холодно-надменный вид неограниченного повелителя. Что касается великой княгини, то она встретила старого тонкого дипломата с простым радушием, почти с детской доверчивостью.