— Я была нелюбезна с тобой? — живо спросила Мария. — В таком случае прости меня, я сделала это неумышленно! — прибавила она, протягивая руку своему кузену.

   — Нет, это я не могу сказать! — возразил Бернгард, отрицательно покачивая головой. — Этого нет, и тебе не в чем извиняться. Но ты всё-таки причиняешь мне невыразимое страдание. Видишь ли, Мария, — продолжал он, крепко держа её руку и смотря на молодую девушку ласковым, грустным взглядом, — видишь ли, я рос в детстве совершенно одиноко в доме своего дяди, твоего отца. У меня не было ни друзей, ни товарищей. Ещё будучи маленькой девочкой, ты была для меня единственной радостью в жизни. Все мои мысли и чувства принадлежали тебе. У меня не было большего счастья, как придумать для тебя интересную игру, рассказать какую-нибудь занимательную историю. Я был старше тебя, но всегда подчинялся твоим желаниям. Ты представляла собой как бы фею, а я — бедного мальчика, которого ты могла, силой своего очарования, превратить в самого богатого, сияющего радостью принца. Помнишь ли ты это время? — спросил Бернгард, и его глаза наполнились слезами.

   — О да, я помню всё! — воскликнула Мария, горячо пожимая руку двоюродного брата. — Ты всегда был для меня самым верным, преданным другом и поверь, что я этого никогда, никогда не забуду.

Светлая радость разлилась по лицу молодого человека от ласковых речей девушки, но быстро снова померкла, и он продолжал прежним грустным тоном:

   — Когда я учился в университете, я был одинок, несмотря на то что меня окружали товарищи. Я был беден и не мог принимать участия в их пирушках, но я им не завидовал. Я был доволен своим одиночеством, так как мог думать всё время о тебе, мечтать о дне свидания. Мысли о тебе наполняли моё сердце надеждой, давали силы для работы. Когда я вернулся, я встретил тебя уже взрослой, но с теми же большими глазами, с тем же прелестным детским личиком, которые запечатлелись в моей душе. Я был очень рад, когда дядя сообщил, что мы едем в Россию по приглашению великого князя и вместе с тем нашего голштинского герцога. Меня радовала надежда, что нам не придётся больше расставаться и дружба, заключённая в детстве, сильнее окрепнет и перейдёт в серьёзное, сильное чувство, которое свяжет нас на всю жизнь.

Мария опустила веки и отняла свою руку.

   — Да, я надеялся на это счастье, — грустно продолжал Бернгард, — но злое сомнение уничтожило мою надежду. С некоторого времени ты так изменилась ко мне, так изменилась!

   — Прости меня, если я в чём-нибудь провинилась перед тобой, — повторила Мария, снова протягивая руку молодому человеку, — но я, право, не замечаю в себе никакой перемены. Я не желала бы, чтобы наша детская дружба когда-нибудь прекратилась.

   — Наша детская дружба не могла оставаться всё время в одном положении, — возразил Бернгард, глубоко заглядывая в глаза девушки. — Она должна была расти по мере нашего роста или же остановиться и заглохнуть. Что касается меня, то моя детская любовь выросла в огромное, сильное чувство, которое всецело поглотило меня. В этом чувстве источник моей радости и величайших страданий. Не мучь меня, Мария! Скажи прямо, откровенно, можешь ли ты отвечать мне таким же чувством, какое я питаю к тебе? Избавь меня от пытки сомнения!.. Я больше не в состоянии выносить эту муку.

Молодая девушка стояла молча, с опущенными взорами. Глубокое сострадание виднелось на её лице. Рот был крепко сжат, точно она боялась проронить слово, боялась причинить двоюродному брату боль, так как её сердце оставалось для него чуждым; она не могла подать ему ни малейшей надежды.

   — Говори, Мария, говори, — умолял Бернгард, — я готов выслушать самую горькую истину.

Она всё ещё не решалась нанести удар любящему её человеку. Вдруг девушка насторожилась. Её щёки покраснели и взоры устремились на дорогу, которая вела к дворцу. Лёгкий радостный крик вырвался из её груди.

Бернгард посмотрел тоже в ту сторону, куда был направлен её взгляд, и увидел Пассека. Подавив глубокий вздох страдания, Бернгард обернулся к молодой девушке и ласково, спокойно проговорил:

   — Теперь мои сомнения рассеялись: я получил ответ, который не решались дать мне твои уста. Прошлое погребено, но на его могиле вырастет дружба. От души желаю тебе счастья, и помни, что всегда, во всех случаях жизни, у тебя есть верный друг и брат, всегда готовый прийти к тебе на помощь, если ты этого пожелаешь.

Прежде чем глубоко растроганная Мария успела что-нибудь сказать своему другу детства, он быстро отошёл и скрылся в чаще леса, холодно поклонившись в ответ на любезное приветствие Пассека.

   — Что с вами? — испуганно спросил офицер, взяв руку молодой девушки. — Вы взволнованы, ваши глаза полны слёз... Что случилось? Неужели тот господин осмелился обидеть вас?

Пассек с угрожающим видом взглянул в ту сторону, куда скрылся Бернгард Вюрц.

   — Он обидел? — с горькой улыбкой переспросила Мария. — О, нет, он на это неспособен. Он мухи не обидит; он обойдёт окольным путём, чтобы не потревожить жучка, если тот встретится на его дороге. Бернгард никого не может обидеть... Наоборот, это я причинила ему страдание, я, может быть, и не права, но не могла поступить иначе.

   — Как, вы ему причинили страдание без всякой вины с его стороны? — удивился Пассек, недоверчиво покачивая головой. — Я этому никогда не поверил бы, если бы не слышал этого из ваших уст. Вы обидели своего двоюродного брата, друга детства и, может быть, человека, вам ещё более близкого? — прибавил офицер, испытующим оком вглядываясь в лицо молодой девушки.

   — О, если бы последнее было верно, — воскликнула Мария со вздохом, — он не ушёл бы от меня с таким убитым видом и мне не было бы грустно от сознания, что я причиняю ему боль.

   — О, какое счастье! Значит, он для вас — только товарищ детства? — радостно воскликнул Пассек, горячо целуя руку молодой девушки.

   — Конечно, — смущённо ответила Мария, потупляя взор пред пламенным взглядом офицера. — Раньше мне казалось иногда, что он может быть для меня более близким человеком, да!.. Но это было раньше, а теперь, теперь... это невозможно.

   — Почему же теперь это невозможно? — робко спросил офицер, ближе притягивая к себе девушку.

   — Потому что... нет, нет, не спрашивайте меня! — смущённо ответила Мария. — Всё это пройдёт, и он снова будет весел и доволен.

   — Но мне всё-таки хочется знать, почему он теперь не может быть для вас более близким человеком? Вы мне дали право считать себя вашим другом, вот в качестве друга я вам и предлагаю этот вопрос...

Молодая девушка ничего не ответила, но взглянула на офицера таким красноречивым взглядом, что Пассек понял всё и, не помня себя от счастья, уже протянул руку, чтобы обнять Марию, как вдруг вблизи раздались чьи-то голоса и стук лошадиных копыт. Офицер невольно топнул ногой от досады.

   — Сюда едут, — раздражённо проговорил он.

Как раз теперь, когда Пассек готовился услышать признание из любимых уст, какие-то придворные вздумали кататься. Офицеру не хотелось, чтобы эти люди, для которых не существовало ничего чистого и святого, видели его с молодой девушкой.

А лошадиный топот слышался всё ближе; голоса раздавались яснее.

   — Какая досада! Они нас увидят, так как мы не можем избежать встречи с ними! — воскликнул Пассек.

Мария сделала лёгкое движение рукой и взглянула на густой кустарник, за которым скрывалась любимая беседка Бернгарда.

Офицер, следивший за её взглядом, радостно заметил:

   — Да, да, спрячемся туда. Они нас там не увидят; лошади не могут пролезть в такую чащу.

Он быстро обхватил рукой плечи Марии и повлёк её за собой.

Как только за ними закрылись ветки деревьев, на дороге, которая вела к дворцу, показались верхом на лошадях великая княгиня и граф Понятовский. В некотором отдалении за ними следовал грум. Они проехали медленно к изгороди зверинца и скрылись за ней.