Так что Удуев не мог просто взять людей и вломиться в лавку. Ротмистр испрашивал разрешение на обыск у городского прокурора, но получил отказ. Тогда-то Удуев, хоть и не без колебаний, поехал в дом на Конюшенную и во всех подробностях изложил происшествия последнего времени Константину Эммануиловичу Бурсе.
Это было неприятно, но все его расследования заходили в тупик. И это тоже, и он просто не видел иного выхода.
Бурса сразу не ответил. Он, наверное, с полчаса ходил по своему кабинету, потом вышел, проверил двери и окна, после чего вернулся за свой стол и сказал, обращаясь к Удуеву:
— Вы знаете, что меня несколько дней назад ограбили, — ротмистра кивнул. — Ну так вот, Вы говорите, что убийство было совершено, по всей вероятности, карликом, обладающим очень большой силой, а ведь именно карлика моя племянница Анна видела через окно при свете факелов в ночь, когда в дом забрались воры. — Бурса сделал значительную паузу и продолжал: — Так что, если Вы, Михаил Валентин, считаете, что след этого карлика ведёт в лавку Протасовых, я конечно попробую сделать всё, что в моих силах. Кроме того, я бы хотел… — продолжая говорить и не меняя тона, Бурса бесшумно пошёл через кабинет и остановился возле двери, ведущую на центральную лестницу. — Я бы хотел проверить свой собственный дом. Подобная просьба может показаться странной… — быстрым движением Константин Эммануилович растворил дверь, — очень странной, — повторил он почти торжественным голосом, указывая на человека, замершего по ту сторону двери. — Но, как видите, и у меня здесь завёлся шпион.
Лакей в фиолетовом фраке и свеженапудренном парике медленно отступал, пятился, неуверенно переставляя скользкие жёлтые башмаки. Он оступился. Один из белых чулок лопнул, но лакей всё же не упал, удержался на ногах. Взгляд лакея был смертельно испуганным.
— Давно ли ты тут под дверью стоишь, братец? — спросил Бурса, делая приглашающий жест рукой. — Войди, коли пришёл. Войди, войди.
Его превосходительство, генерал в отставке Константин Эммануилович Бурса, просто поразил жандармского ротмистра своей сдержанностью. Бурса говорил медленно почти ласково. Он задавал краткие вопросы и подолгу ждал не повторяюсь, пока заикающийся, холодеющий от ужаса лакей не отвечал последовательно по каждому пункту.
У этого человека здесь же в доме были жена и две дочери, и он не имел возможности ни солгать, ни промолчать. Он не имел возможности даже выброситься в окно головой вниз и умереть.
Оценивая действие магистра с профессиональной точки зрения, Удуев пришёл к мысли, что если бы генерал в отставке начал пытать домашнего шпиона, пойманного за руку, или криком брать, то бедняга просто намочил бы штаны и потерял голос от ужаса. А так хоть какой-то, но результат.
Длительной допрос, устроенный Бурсой собственному слуге в присутствии ротмистра, оставил у Михаила Валентиновича двойственное неприятное впечатление.
Наконец, несчастного отвели вниз в подвал, где и заперли в ожидании барского суда.
Ротмистр, выходя на улицу, уловил вырвавшийся снизу страшный тихий стон лакея, похожий на крик зверя, пересаженного из ловчей ямы в железную клетку.
«Конечно, он признался во всём. Не признался бы, что бы с ним стало, — размышлял Удуев, тяжело взбираясь на свою лошадь и натягивая поводья. — Понятно, что шпионил негодяй в пользу Ивана Бурсы и плата тут ясна. Если Константин Бурса умрёт, но Иван умудриться наследовать всех его дворовых людей, то можно несчастному и денег и вольную пообещать. Кто же свободы не хочет, когда сегодня и свободный человек может жить не хуже раба. Понятно, что Ивану Бурсе интересно каждое слово, произносимое в доме на Конюшенной, и что на протяжении последних месяцев он своё любопытство, в большей степени, удовлетворил. А вот не ясно другое — зачем понадобилось карлику ночью в дом залезать и вырывать из тайника документы, когда и так уже был шпион? Куда проще лакею посетить кабинет в отсутствии хозяина, и незаметно вытащить что нужно. Может быть, это было сделано, чтобы покрыть кого-то другого, и этот другой не лакей вовсе. Может быть, карлик залез в дом и не взял ничего потому, что и не собирался ничего брать, а нужен был лишь для того, чтобы имитировать кражу. Тут загадка. Если удастся найти ответ на этот вопрос, может быть, и на другие вопросы ответы тоже найдутся».
В лавку Протасовых жандармы ворвались ещё до рассвета. Небо закрывали облака, и в городе стоял полный мрак.
Жандармы одновременно сломали двери чёрного хода и главную дверь, ведущую в лавку. Удуев вошёл последним и сразу направился к хозяйским комнатам.
— Что Вам надо? Что Вы ищете? — старший из братьев Протасовых бледный со свечой в руке стоял среди коридора и смотрел на ротмистра. Он был в исподнем и перебирал босыми ногами на холодном полу. — Зачем всё это? Я стану жаловаться.
— Жалуйтесь, жалуетесь, — сказал один из жандармов, отталкивая Протасова и проникая в спальню, — сколько хотите, жалуйтесь.
Удуев не удостоил его ответом. Вооружённые жандармы быстро рассредоточились по дому, проникая одновременно во все закоулки и спускаясь вниз, в обширный подвал. Сам ротмистр занялся документами, обнаруженными в небольшой каморке рядом со спальней.
В каморке оказалось душно и тесно. Удуев присел в старое кресло, зажёг сразу несколько свечей, и сваливши на стол всё что было обнаружено в шкафах, взялся перекладывать бумаги. Михаил Валентинович не смог бы точно сказать что он искал, но чутьё подсказывало ему — разгадка именно здесь.
Бумаг оказалось не так уж и много, в основном долговые расписки и банковские векселя. Так что на полное изучение материала ушло всего чуть более часа. Удуев остался доволен. Один листок, испещрённый непонятными значками тайнописи, ротмистр сразу сложил и прибрал в карман, рассчитывая, что позже его удастся разобрать.
Другой листок, отодвинув гору бумаги, он разгладил перед собой на столе и прочёл этот листок несколько раз. Никаких сомнений не оставалось — перед ротмистром лежал список всех шпионов, пристроенных Иваном Бурсой в Петербурге.
В основном, это были дворовые люди. Возле каждого адреса стояло имя шпиона или только одна буква, определяющая начало имени. За именем следовали краткие обозначения.
Разобравшись в обозначениях, ротмистр понял — шпионы делились на две категории: дворовые люди, подкупленные каким-то образом и собственные крепостные Бурсы, дважды перепроданные так, чтобы в конечном счёте оказаться в нужных руках. Всего в списке было 27 столичных адресов.
— Вот как ты, дьявол, прокурором руководишь, — прошептал Удуев, всё разглаживая и разглаживая листок. — Если все эти люди тебе послушны по всем адресам ты и державой, наверное, управлять смог бы. Вот уж где настоящая измена. Сколько народу без вины в Сибирь ушло! А здесь и тайный сговор на лицо и корысть и присвоение себе власти государя — с такими возможностями злодей и новую войну с турками затеет, если это ему окажется выгодно.
Поверить было просто невозможно, но засевший в своём отдалённом умении негодяй, Иван Кузьмич Бурса, никогда не состоявший на государственной службе и числящийся недорослем, действительно имел власть над несколькими фаворитами императора Павла Петровича и вполне мог воздействовать на политическую обстановку в стране.
Механизм действия ротмистр Удуев представлял себе так: крепостной человек, беззаветно преданный негодяю Ивану Бурсе, в результате нескольких хитрых продаж, оказывается в доме другого хозяина. Он подслушивает под дверями и выведывает все тайны. Меховщик узнаёт от шпиона все тайны и передаёт их негодяю. После чего Иван Бурса занимается шантажом и угрозой разоблачения превращают любое высокопоставленное лицо в исполнителя своей воли. А поскольку вряд ли найдётся в Северной столице человек, настолько безгрешный, что смог бы просто отмахнуться от домогательств — власть негодяя становится полной.
В особо трудных случаях, когда шантажисту нужно было ввести в дом своего человека, а в этом доме просто не покупали дворовых, Бурса подсовывал на продажу какой-нибудь исключительный талант. В списке присутствовали три скрипача, известные крепостная актриса, один живописец и один повар. Каждый из адресов в списке представлял несомненный интерес, но ротмистр Удуев остановился на одном. Он сразу припомнил, что особняк на каменной набережной принадлежит княгине Наталье Андреевне Ольховской.
